Экономическая наука

А.О. Безруков – специалист по стратегическому планированию, доцент МГИМО(У) МИД России
А.А. Сушенцов – руководитель агентства «Внешняя политика», доцент МГИМО(У) МИД России.

Леонид Вардомский, доктор экономических наук, профессор, руководитель Центра постсоветских исследований, Институт экономики РАН

Исходя из рациональных предпосылок, мы должны понимать, что вряд ли кто-то захочет в таком аукционе долго участвовать: чем выше ваша ставка, тем больше вы будете терять. Но, как показывает эксперимент, люди ведут себя совсем иначе, и практически каждый раз, когда проводится аукцион, его участники выходят далеко за пределы 20 долларов. Рекордная сумма, за которую, по словам Макса Базермана, ему удалось продать 20-долларовую купюру, составляет $407: $204 заплатил победитель аукциона, $203 — тот, кто оказался вторым.

На самом деле такое поведение встречается очень часто не только в экспериментальных условиях, но и в реальной жизни, когда мы принимаем целую серию решений, приводящих к большим потерям, но по каким-то причинам не можем остановиться. Например, известен случай с разработкой самолета «Конкорд», которая началась в начале 1960-х годов во Франции, а потом к ней подключилась еще и Англия. Достаточно быстро стало понятно, что проект убыточен, прибыли не принесет и его надо закрыть.

Однако на кону уже стояла репутация политиков, которые обещали, что проект, призванный стать символом прогресса, будет закончен.

В результате для того чтобы этот проект действительно остановить, понадобилось более 30 лет. В течение всего этого времени из бюджетов Англии и Франции тратились колоссальные средства на то, чтобы продолжать убыточную работу.

Возникает вопрос: почему никто из них не остановился раньше? Для того чтобы это понять, нужно обратиться к теории перспектив Канемана — Тверски. Эта теория имеет три основных элемента.

Первый элемент утверждает, что наше отношение к деньгам определяется не просто размером суммы, которую мы имеем, а еще и тем, с чем мы эту сумму сравниваем. Долгое время классические экономисты игнорировали данный аспект. Психологи же обратили внимание на следующий интересный факт. Если мы имеем 1000 рублей, то наше отношение к этой сумме зависит от того, как мы ее получили. Например, мы могли получить ее в виде неожиданного бонуса, и тогда мы испытываем положительные эмоции. С другой стороны, мы могли ожидать бонус в две тысячи, а получили только тысячу, и тогда та же самая сумма денег уже означает для нас совершенно другое, и мы можем, наоборот, испытывать негативные эмоции.

Это называется эффектом точки отсчета, или эффектом контекста, и этот эффект имеет под собой серьезные биологические основания. Похожим образом мы склонны оценивать и наши физические ощущения. Например, при переходе из холодного помещения в теплое, нам кажется, что в комнате жарко, пока мы не привыкнем к новым условиям. Этот процесс называется адаптацией точки отсчета. Аналогичная подстройка происходит при изменении нашей зарплаты.

Но к более высокому уровню жизни мы адаптируемся быстрее, чем к более низкому.

Последний факт напрямую связан со вторым элементом теории Канемана — Тверски, а именно, с разным эмоциональным отношением к выгодам и потерям. Дело в том, что если мы получили какую-то сумму денег в результате выигрыша, то мы испытываем положительные эмоции. Но если мы ту же самую сумму денег, например, потом потеряем, то окажется, что мы будем переживать по этому поводу гораздо сильнее, чем до этого радовались.

Маркетологи знают, что если человек доволен сервисом, то об этом узнают еще примерно один-два человека из его ближайшего окружения, но, если человек недоволен тем же самым сервисом, то об этом узнает огромное количество людей: он начнет рассказывать всем о своем недовольстве, напишет о нем в соцсетях, и эффект будет гораздо большим.

В результате того, что на потери мы реагируем гораздо эмоциональнее, чем на приобретения, мы зачастую бываем нацелены не на то, чтобы максимизировать свою выгоду, а на то, чтобы избежать потерь.

Третий элемент теории Канемана — Тверски заключается в том, что чем больше мы теряем, тем сильнее у нас снижается чувствительность к дальнейшим потерям. Этот эффект называется иллюзией невозвратных потерь, когда мы начинаем принимать ряд решений, в середине осознаем, что уже понесли какие-то убытки, но вместо того, чтобы их минимизировать и остановиться, как бы забываем о том, что уже потрачено, и пытаемся каждое следующее решение принимать так, как будто оно новое. То есть наша чувствительность к потерям уже снизилась, и следующий доллар, который мы поставим на упомянутом аукционе, уже будет для нас менее важен.

Теорию перспектив часто применяют для анализа поведения людей в ситуации неопределенности. Это ситуация, когда у вас есть несколько возможных исходов, и вы примерно знаете, какова вероятность каждого из них. Поэтому в эту теорию часто добавляют четвертый компонент — то, как мы оцениваем вероятности событий. Дело в том, что вероятность события — это очень сложное понятие для восприятия. Например, если нам скажут, что вероятность дождя сегодня 70%, это совершенно ничего не скажет нам о том, нужно брать с собой зонтик или нет. Единственное, о чем данная цифра говорит, так это о том, что если мы тот же самый день повторим 100 раз подряд, то в 70 случаях из 100 пойдет дождь. Проблема только в том, что мы не можем прожить один и тот же день 70 или 100 раз.

Когнитивными психологами было замечено, что мы склонны интерпретировать вероятности событий по-своему. То есть мы воспринимаем не объективную вероятность событий, а некоторую ее эмоциональную интерпретацию. Например, мы склонны очень низкие вероятности, близкие к нулю, слишком сильно завышать, а вероятности очень высокие, близкие к 100%, наоборот занижать.

Многие люди участвуют в так называемой калифорнийской лотерее, которая дает достаточно большой выигрыш, но вероятность выиграть в ней — мизерная, практически ничтожная. Тем не менее, многие из года в год покупают лотерейные билеты, тратя на это деньги. Почему так происходит?

Возможно, потому, что люди завышают низкие вероятности событий и им кажется, что, если вероятность близка к нулю, то на самом деле она чуть выше.

Обратное происходит с вероятностями, близкими к единице: если событие произойдет не наверняка, а лишь почти наверняка, то вероятность такого события мы склонны занижать, так как автоматически сравниваем его с ситуацией полной определенности.

Если суммировать все вышеперечисленные факты, то окажется, что, когда речь идет о ситуации риска, мы принимаем решение скорее эмоционально, чем рационально. Подобная эмоциональность часто приводит к принятию необдуманных финансовых решений. Например, снижение чувствительности к потерям приводит к тому, что если мы уже приобрели некий дорогой товар, то продавцу не составит труда уговорить нас купить к нему дополнительные не очень нужные нам аксессуары — ведь основную сумму мы уже потратили и расходы на них кажутся небольшими в сравнении с ней. Исследования также показывают, что из-за нежелания фиксировать потери многие инвесторы на финансовом рынке слишком долго держат падающие в цене акции и слишком быстро продают ценные бумаги, растущие в цене. Однако современные экономисты научились использовать человеческую нерациональность во благо людям. Существует гипотеза, что именно стремление к избеганию потерь лежит в основе нашей склонности сохранять текущую ситуацию. В частности, этим объясняется тот факт, что мы часто предпочитаем опцию «по умолчанию», независимо от того, насколько она лучше других предложенных опций.

Оказывается, что используя это наблюдение, можно помочь людям больше сберегать.

Для этого достаточно, чтобы при каждом начислении зарплаты некоторая фиксированная ее часть автоматически перечислялась на сберегательный счет. При этом за работником остается право уменьшить или увеличить размер сбережений или же вовсе от них отказаться. Однако, как показывают исследования, в реальности мало кто предпочитает вносить какие-либо изменения в то, что уже выбрано «по умолчанию».

13.09.2015. Ксения Паниди, научный сотрудник Института фундаментальных междисциплинарных исследований ВШЭ

В докладе главной угрозой безопасности и суверенитета России названы США, которые развязали против российского государства модную ныне гибридную войну, подразумевающую в том числе организацию внешнего экономического давления для подрыва внутреннего экономического суверенитета. По мнению Глазьева, как денежные, так и исполнительная власти в России на сегодня оказались не способны противостоять обострившимся внешним и внутренним вызовам, а потому нуждаются в перенастройке. В первую очередь предлагается перестроить деятельность центробанка, "продолжающего обслуживать интересы иностранного капитала". Так, например, "политика Банка России по повышению процентных ставок и ограничению объема кредита на фоне замораживания внешних источников кредита влечет сжатие денежного предложения, падение производства и инвестиций, а также цепочки банкротств предприятий с негативными социальными последствиями", предостерегает автор доклада. По его определению, подобные действия регулятора уже спровоцировали втягивание российской экономики в воронку стагфляционной ловушки. В связи с чем последующей главной задачей ЦБ становится преодоление прежних ошибок исходя из курса на обеспечение суверенного развития отечественной экономики.

Помимо перенастройки ЦБ, в условиях, когда "правительство РФ как центральный орган исполнительной власти загружено текущими задачами и не может формулировать стратегические цели и контролировать их достижение", задуманную перестройку верхнего эшелона предполагается дополнить формированием Государственного комитета по стратегическому планированию при президенте РФ (ГКСП РФ). В качестве третьего шага, "в целях реализации системного подхода к НТП, сквозного и всемерного стимулирования инновационной активности", предусматривается создание межведомственного федерального органа – Государственного комитета по научно-техническому развитию РФ (ГКНТР РФ) при президенте России.

Совместными усилиями всем упомянутым структурам предлагается решить ряд ключевых практических задач. Первая из них как раз предусматривает преодоление сложившейся в России критической ситуации с развитием актуальных научных исследований и модернизацией производств, обусловленной переходом к новому технологическому укладу, который происходит на фоне санкций, напротив, призванных изолировать Россию от новых технологий и достижений НТП.

Для того же, чтобы и движение реального сектора продвигалось в правильном направлении, также предлагаются меры по налоговому стимулированию. В связи с чем рекомендуется осуществить решительный налоговый маневр (правда, в этот раз не в нефтяной сфере, где он обернулся обескураживающим повышением цен на топливо в условиях снижения мировых цен на "черное золото") и, по примеру многих развитых стран, сместить упор в налоговой нагрузке с производства и бизнеса на потребление. Для чего, в частности, планируется ввести прогрессивный подоходный налог с наивысшей ставкой в 40% (это сулит увеличение бюджетных доходов на 1,1 трлн руб.), попутно освободив от налогообложения часть прибыли, направляемой предприятиями на инвестирование.

Третью решительную меру - по замораживанию тарифов естественных монополий – предполагается усилить конкретными шагами по снижению избыточных затрат в электроэнергетике, устранение которых обещает экономию издержек до 1 трлн руб. при 20%-м снижении соответствующего тарифа.

В-четвертых же, сформулирован масштабный комплекс мероприятий, ориентированный на преодоление той самой стагфляционной ловушки, которая проявляется в дестабилизации курса рубля и повышении инфляции, с одной стороны, и падении инвестиций вкупе с экономическим ростом – с другой. И так как первоочередной причиной попадания в эту ловушку называется бегство капиталов из России, далее предлагается набор неотложных решений по предотвращению их вывода. В их числе как введение налога по ставке НДС на сомнительные трансграничные операции в иностранной валюте, так и запрет на депозиты физлиц в инвалюте. Попутно предусматривается серия деофшоризационных мер, а также шагов по стабилизации валютного и финансового рынков. В том числе рекомендуется восстановить обязательную продажу валютной выручки экспортерами, а "для прекращения спекулятивного ажиотажа зафиксировать обменный курс рубля на уровне ниже рыночного с последующей его корректировкой, проводимой неожиданно для участников рынка в зависимости от состояния платежного баланса". По расчетам Глазьева, реализация предложенного комплекса решений в ближайшие два года обеспечит ежегодный рост ВВП на 6-8% при увеличении инвестиций на 15% и расходов на НИОКР на 20%, а также снижении инфляции до однозначных величин.

В принципе, в докладе обозначено значительное большее количество различных мер и мероприятий, нежели упомянутые семь шагов. Но дело вовсе не в их числе и даже не в содержании (!). Главное, что этим документом подтверждается наличие запроса на некий спасительный путь, который позволил бы вывести отечественную экономику из сегодняшнего тупика, равно как подтверждается и наличие этого тупика. В связи с чем, несомненно, активизировалось и подспудное противостояние среди околовластных структур, претендующих сейчас на роль проводника. Ранее, напомним, со своим набором рецептов по спасению российской экономики выступил экс-глава Минфина Алексей Кудрин.

В подобной ситуации столкновения сил и идей неудивительно, что вполне резонные и уже продвигаемые властями решения по той же деофшоризации, к примеру, соседствуют с экстравагантными предложениями, вроде запрета депозитов в инвалюте. И тут, очевидно, для тех, кто принимает решения, важно избежать как реформаторского радикализма, так и унылого пораженчества, смирившегося с неизбежностью длительного негативного сценария, при этом определив для себя лапидарный набор назревших и понятных целей - с конкретным перечнем необходимых для их осуществления шагов.

— Факторинг предназначен для компаний, у которых возникает дебиторская задолженность. Как на практике работает этот инструмент?

— На деле факторинг работает так: поставщик отгружает товар покупателю на условиях постоплаты, факторинговая компания осуществляет финансирование поставщика на сумму этой задолженности и принимает долг на себя. Таким образом, поставщик привлекает дополнительных покупателей за счет возможности работать на условиях отсрочки платежа, получает денежные средства от факторинговой компании в момент отгрузки, избегает кассовых разрывов, минимизирует или полностью снимает с себя риск невозврата задолженности.
Хотелось бы подчеркнуть, что факторинг применим к абсолютно любым договорам, в условиях которых предусмотрена отсрочка платежа. В нашем портфеле есть немало примеров факторинга в неклассических для этого инструмента сферах: авторские права, услуги, энергосервисные контракты и многое другое.

— Поскольку, по своей сути, факторинг является одной из разновидностей финансирования, некоторые думают, что компании нужно выбирать, какой инструмент использовать — кредит или факторинг. Так ли это?

— Это глубокое заблуждение. Факторинг и кредитные инструменты не только можно, но и нужно сочетать. Грамотное использование этих продуктов в разы повышает эффективность портфеля привлеченных средств. Другое дело, что их комбинирование требует высокой квалификации от финансовых директоров компаний. Широта знаний сотрудников финансовых служб позволяет расширить доступ предприятий к современным возможностям.

— Приведите пример грамотного, на Ваш взгляд, сочетания факторинга и кредитных продуктов.

— Одним из ярких примеров высокого уровня финансового управления компании и эффективной структуры привлеченных средств мы наблюдаем в группе компаний "НИАРМЕДИК". Мы сотрудничаем с предприятием с 2011 года по безрегрессному факторингу — финансируем и покрываем риски поставок продукции в адрес федеральных и региональных фармацевтических дистрибьюторов. За четыре года факторинговый портфель компании вырос в десятки раз. В настоящее время компания является одним из наших крупнейших факторинговых клиентов. Факторинг компания использует для финансирования и покрытия рисков по договорам поставки, а кредитными продуктами пользуется в основном для финансирования инвестиционных проектов. Так, в июне этого года в Обнинске был открыт фармацевтический завод этой группы компаний, на строительство которого банк ВТБ предоставил денежные средства в размере трех миллиардов рублей.

— ВТБ Факторинг нацелен на работу с крупным компаниями. Чем объясняется такая специализация?

— Мы как дочерняя структура государственного банка стремимся поддерживать не просто коммерческие проекты, а проекты, имеющие важную социальную составляющую. Большинство таких проектов, как правило, реализуется компаниями сегмента "крупный бизнес".

Крупные компании предъявляют повышенные требования к своим финансовым партнерам. Стандартные программы и подходы здесь не работают. Поэтому фактор, помимо большого опыта и высокой квалификации, должен обладать широкими возможностями, которые, к слову, есть не у каждой факторинговой компании. Этим объясняется то, что уровень проникновения факторинга в крупный сегмент ниже, чем в среднем по рынку.

Мы являемся проводником факторинга в крупный бизнес благодаря колоссальным возможностям банка ВТБ, дочерней структурой которого мы являемся. Именно этим обусловлен наш выбор в пользу работы в более сложной нише. К тому же, как говорится, "выбирайте самый сложный путь, и вы не встретите на нем конкурентов".

— Кстати, о конкуренции. Насколько она высока среди факторинговых компаний?

— Конкуренция является неотъемлемой частью здорового рынка. И рынок факторинга, несмотря на свою молодость, не исключение. И все же самым главным конкурентом для нас являемся мы сами: выпуская продукт или технологию высокого качества сегодня, мы одновременно работаем над тем, чтобы со временем сделать их еще лучше.

— Насколько рынок факторинга подвержен происходящим в экономике процессам?

— С одной стороны, факторинговые компании вынуждены наравне с другими финансовыми игроками работать в непростых экономических условиях, с другой — ситуация создает предпосылки для развития нашего бизнеса. Так, на фоне ограниченности рынка кредитных ресурсов, многие компании поворачиваются в сторону факторинга. Это является одним из факторов роста.

Государственный бюджет мы рассматриваем в широком смысле — как сумму консолидированного бюджета и внебюджетных государственных фондов (пенсионного, социального страхования и страхования здравоохранения). В таком понимании бюджет на 2014 г. по исполнению составил по расходам 27 216 млрд руб., то есть более 38% ВВП страны1.

Макроэкономические показатели развития России: от успешного выхода из кризиса к стагфляции

О недостаточной эффективности госбюджета говорят макроэкономические показатели последних лет. В 2013—2014 гг. в российской экономике началась стагнация, хотя в 2010—2012 гг. ей удалось восстановиться после глубокого кризиса, а по многим показателям превзойти докризисный уровень. На наш взгляд, Россия перешла сначала к стагнации, а позже — и к стагфляции исключительно вследствие собственных действий, а не из-за внешнеэкономической ситуации. Негативные тенденции возникли до начала событий на Украине и санкций, в период, когда поддерживались высокие цены на нефть, сохранялся стабильный курс рубля и имелся свободный доступ на мировой финансовый рынок.

За посткризисные годы ВВП вырос на 13%, промышленность — на 18, жилищное строительство — на 37%, восстановился уровень занятости, резко снизилась инфляция (с 13,3% в 2008 г. и 11,7% в кризисном 2009 г. до 5,1% в 2012 г.).

Положительное сальдо внешней торговли (208 млрд долл. в 2012 г.) обеспечило свободный доступ на финансовые рынки, где российские предприятия и организации за 2010-2013 гг. дополнительно заняли сотни миллиардов долларов, компенсируя отданный долг и увеличив его с 467 млрд до 728 млрд долл.

В 2013 г. до 1,3% снизился прирост ВВП — в 3 раза с 4% в среднем за 2010-2012 гг. Практически нулевым был рост промышленности, инвестиции сократились на 0,3%, строительство — на 1,5, а производство машин и оборудования — на 3,4%. Сальдированный финансовый результат (прибыль минус убыток) предприятий и организаций страны снизился с 7,8 трлн до 6,5 трлн руб.

В 2014 г. экономическая ситуация ухудшилась: в I квартале рост ВВП составил всего 0,7%. Продолжились сокращение инвестиций и падение фондового рынка, снизился объем внешнеэкономической деятельности, впервые уменьшились реальные доходы населения. Начавшаяся в 2013—2014 г. стагнация сопровождалась ускорением инфляции: в годовом выражении с 5,1% в 2012 г. до 6,8 в 2013 г. и 7,8% в 2014 г.

Сочетание стагнации и инфляции в посткризисный период привело к возникновению крайне негативного экономического процесса — стагфляции, когда удорожание товаров сопровождается повышением стоимости денег при росте кредитных ставок. Выйти из стагфляции труднее и болезненнее, чем из кризиса, поскольку для борьбы с последним государство имеет доступные инструменты: снижение процентной ставки с параллельным снижением цен обычно обеспечивает экономический рост. При стагфляции этот механизм не подходит: он подстегнул бы инфляцию. Поэтому стагфляция длится дольше кризиса.

Насколько трудно преодолеть стагфляцию, свидетельствует опыт США 1970-х годов. В течение десяти лет страна из стагнации попадала в рецессию, а потом вновь приходила к стагнации, которая сопровождалась высокой инфляцией и в итоге приводила к стагфляции. За счет крайне болезненных мер — замораживание зарплат, снижение уровня жизни населения — США только в начале 1980-х годов удалось изменить эту ситуацию. Устойчивый социально-экономический рост объясняется переходом к новой экономической политике — «рейганомике», основанной на снижении налогов при увеличении общей суммы их поступления из-за расширения производства, на резком сокращении сроков амортизации и массовом технологическом обновлении производства, всемерном развитии инноваций на основе ускоренного развития «экономики знаний». Успешное социально-экономическое развитие США продолжалось очень долго, вплоть до кризиса 2007 г.

Внешнеэкономические факторы усилили отрицательную динамику

Из-за введения санкций против России со стороны ЕС, США, других развитых стран негативная динамика социально-экономического развития страны стала еще больше усиливаться со второй половины 2014 г. (Афонцев, 2015). Особенно сильно по экономике ударило ограничение доступа на международные финансовые рынки, в результате отток капитала усилился и в 2014 г. составил 151,5 млрд долл.

Введенные в ответ российской стороной антисанкции — эмбарго на ввоз продовольственных товаров, прежде всего из стран ЕС — подстегнули рост цен на продовольствие в стране и общее ускорение инфляции со второй половины 2014 г. Цифры месячной инфляции превысили 16%. По уточненной оценке Минэкономразвития, годовая инфляция в 2015 г. будет ниже 12%.

Введение санкций совпало с коренными изменениями на мировом рынке нефти, где страны ОПЕК — Саудовская Аравия при поддержке других государств — стали проводить политику избыточного предложения нефти. В сочетании с ростом добычи сланцевой нефти в США и сокращением темпов экономического роста Китая и Индии — главных потребителей нефти — это вызвало резкое падение цен на нефть. Экспортная выручка России сократилась на 25-30%, что в сочетании с оттоком капитала привело к валютному дефициту в стране, потребовало ускоренного расходования золотовалютных резервов с целью помочь банкам и предприятиям (прежде всего государственным) избежать банкротства и вернуть долги иностранным инвесторам без крупного перекредитования.

В результате этих действий золотовалютные резервы со второй половины 2013 г. к апрелю 2015 г. сократились с 530 млрд до 360 млрд долл. Намеченное в бюджете 2015 г. покрытие дефицита бюджета в размере 3,8% ВВП за счет Резервного фонда, а также использование почти половины Фонда национального благосостояния на долговременные инвестиции в инфраструктуру приведут к дальнейшему значительному сокращению этих резервов.

Санкции и падение цен на нефть совпали с общим укреплением доллара по отношению к евро и другим валютам. Поэтому рубль девальвировал сначала в 2 раза, а потом немножко отступил и вместо 33 руб. за доллар курс держится на отметке чуть ниже 55 руб. за доллар. Хотя следует отметить, что курс рубля, по-видимому, несколько недооценен с чисто рыночных позиций из-за санкций против России и снижения кредитного рейтинга России ведущими рейтинговыми агентствами мира.

Пытаясь противостоять ускорению инфляции, ЦБ РФ увеличил ключевую ставку с 5,5% сначала до 7,5, а потом до 10,5%. Когда началось стремительное валютное обесценение рубля, ЦБ РФ неожиданно поднял ее до 17%, кредиты предприятиям и организациям стали выдавать под 23-25% годовых, а малому бизнесу и населению — по ставкам, превышающим порой 30%. Такая высокая стоимость капитала делает его малодоступным и парализует работу предприятий и организаций. Хотя ЦБ РФ несколько раз снижал ставку (с 17 до 11,5%), она попрежнему фактически запретительная, так как с учетом маржи банков кредит для предприятий остается слишком дорогим. Правительство и ЦБ РФ ввели льготные кредиты по отдельным направлениям — ипотека, сельское хозяйство, другие сферы. Но их объем крайне ограничен и в лучшем случае дает возможность выживать, но не развиваться.

Негативные тренды заметно ухудшили социально-экономическую ситуацию в стране. В 2014 г. рост ВВП сократился до 0,6%, в начале 2015 г. стагнация перешла в рецессию, которая с каждым месяцем углублялась. В мае по отношению к прошлому году ВВП снизился на 4,9%, промышленность — на 5,5, в том числе обрабатывающая — на 8,2, строительство — на 10,3, инвестиции — на 7,8, экспорт — на 34, импорт — на 41, розничный товарооборот — на 9,2, реальные доходы — на 7,4%, количество безработных выросло на 590 тыс. человек. Значительно увеличилась смертность и возобновилась депопуляция населения, инфляция возросла до 15,8%. При этом сохраняется вероятность углубления депрессия.

В какой мере государственный бюджет 2012-2015 гг. противодействовал негативным трендам

Государственный бюджет в кризисные годы не был достаточно эффективным. Он не включал средств для стимулирования отраслей, которые могли бы стать локомотивами социально-экономического развития. Небольшие средства предполагалось направить на стимулирование отдельных сельскохозяйственных организаций, выдачи ипотечных кредитов некоторым категориям населения и для финансирования малых предприятий. Министерство финансов как фискальное ведомство не было заинтересовано в стимулировании экономического роста. Не содержали бюджеты этих лет и серьезных мер для увеличения государственных инвестиций.

Так, в 2012 г., последнем году экономического роста, консолидированный бюджет увеличился на рекордную величину: он превышал бюджет 2011 г. в номинальном выражении на 15,9% и составил 23,2 трлн руб. При годовой инфляции 5,1% в реальном выражении бюджет 2012 г. вырос на 10,3%. Однако это, к сожалению, не привело к ускорению социально-экономического развития. В 2012 г. темпы экономического роста России были существенно ниже, чем в 2011 г., а реальных доходов и потребления населения — выше.

Однако бюджет 2012 г. мог предотвратить такое сокращение темпов экономического роста. Для этого надо было значительно увеличить в его составе расходы на национальную экономику и инвестиции, а также предусмотреть льготы для стимулирования экономического роста в наиболее важных отраслях. Но это не было сделано.

В 2013 г. негативный тренд продолжился, ведь фактически бюджет на 2013 г. был принят как бюджет стагнации и не был нацелен на существенный социально-экономический рост страны. Если в предыдущие годы инвестиции росли, то в 2013 г. они сократились в первую очередь за счет спада инвестиций госсектора: их объем в 2012 г. coставил 2,1 трлн руб., а в 2013 г. — около 2 трлн руб., то есть с учетом инфляции они снизились на 8,5%, их доля во всех инвестициях упала с 16,8 до 15,4%. Это привело к сокращению объема строительной деятельности и производства машин и оборудования, а также сказалось на работе проектных организаций, конструкторских бюро. В итоге снизился прирост валового внутреннего продукта.

Сокращение прироста валовой продукции было связано также с тем, что именно на 2013 г. приходился основной ввод мощностей от инвестиций кризисного 2009 г., когда инвестиции значительно сократились. Эти факторы стали главными причинами резкого торможения экономического роста.

Затормозил экономическое развитие и наименьший прирост расходов бюджета 2013 г. В реальном выражении бюджет на 2013 г. увеличился всего на 2,2% против 10,3% в предыдущем году. Если в 2012 г. за счет бюджетных услуг валовой внутренний продукт в целом увеличился на 3,8%, то в 2013 г. — только на 0,8%.

Бюджет 2014 г. можно назвать бюджетом на пути к рецессии, хотя составлялся он в 2013 г., когда эту рецессию еще можно было предотвратить. Бюджет 2014 г. стал тормозом экономического роста; он вызвал уже в I квартале 2014 г. значительное сокращение и без того минимального экономического роста. Дело в том, что в реальном выражении расходы бюджета равнялись 99,8% от уровня 2013 г. (расходы консолидированного бюджета составили 27,2 трлн руб., то есть рост по сравнению с 2013 г. составил 6,7%, при годовой инфляции 7,8%). При этом консолидированный бюджет 2014 г., как ни странно, оказался профицитным. Вместо того чтобы существенно увеличить расходы бюджета по наиболее эффективным направлениям и тем самым стимулировать экономический рост, Министерство финансов серьезно ограничило эти расходы.

Провальным для бюджетной политики стал 2015 г. Из-за низкой эффективности его можно сравнить лишь с бюджетом 1998 г. В обоих случаях бюджет не был принят до начала года, поэтому первый квартал и часть второго и в 1998, и в 2015 гг. страна жила без бюджета, ориентируясь в расходовании средств на более низкие показатели прошлого года. В результате в 2015 г., как и в 1998 г., наблюдается экономический спад.

Напомним, как это было в 1998 г. (May, 1998; Глазьев, 1999). После успешного 1997 г., когда удалось прекратить падение экономики, стабилизировать положение, ликвидировать задолженности по зарплате и пенсиям, добиться минимальных значений инфляции для того времени, отсутствие утвержденного бюджета уже в I квартале 1998 г. резко ухудшило социально-экономическую ситуацию. Также негативное развитие событий было обусловлено нежеланием правительства девальвировать рубль, для чего были истрачены почти все валютные сбережения и большие дополнительные заимствования в международных организациях. Когда все эти действия не привели к желаемому результату, правительство объявило дефолт по своим внутренним краткосрочным ценным бумагам. Если бы в конце 1997 г., когда возникли трудности с конвертацией получаемых иностранными инвесторами рублей в доллары от продажи наших ГКО, или в течение последующих месяцев 1998 г. мы бы отказались от крайне низкой оценки доллара в рублях и стали бы его оценивать, скажем, не в 6 руб. 20 коп. а в 8-10 или даже 12 руб., то никакого бы дефолта в августе 1998 г. не случилось, крупнейшие банки не стали бы банкротами, цены не взлетели бы на 82% в 1998 г. и потом еще на 37% в 1999 г., более чем на 1/4 обрушив реальные доходы населения.

Нечто похожее с бюджетной политикой происходит сейчас, когда очевидно, что цена на нефть не пойдет резко вверх, возврата к былому курсу рубля ожидать не приходится и наблюдается высокая инфляция. Однако, несмотря на эти проблемы, правительство не принимает реальный бюджет на 2015 г. с бюджетными планами на 2016-2017 гг. Особенно возмутительно, на наш взгляд, резкое сокращение государственных расходов на здравоохранение: с 3,7% в 2014 г. до 3,5% в 2015 г. В ходе уточнения бюджета еще на 30% снижены расходы на государственную программу по здравоохранению, то есть в три раза больше, чем в среднем по другим программам. Кроме того, в ее рамках расходы на высокотехнологичную помощь снижают вдвое.

О слабой ориентации государственного бюджета на социально-экономический результат

Хотя основная направленность консолидированного бюджета — финансирование социально-экономических мероприятий и жилищно-коммунального хозяйства (более 60% расходов), приведенные нами данные и международные рейтинги свидетельствуют о низкой эффективности бюджета по этим позициям. Министерство финансов распределяет бюджетное финансирование по разделам, не привязывая его к долговременным результатам. Направленные на решение социально-экономических проблем программы могут не иметь четких показателей эффективности в краткосрочной или даже среднесрочной перспективе. Когда бюджет на будущий год формируется исходя из достигнутых объемов расходов и заявок на финансирование ответственных министерств и ведомств, это не всегда отвечает долгосрочным целям.

Однако мы не склонны винить Министерство финансов в этом упущении, поскольку вопросы результативности входят в компетенцию Минэкономразвития. В некоторых странах бюджет составляется исключительно правительством; в других, где функции правительства выполняет президентская администрация (например, США), бюджет разрабатывается последней. В Казахстане бюджет разрабатывает Министерство экономики и бюджета. Во всех случаях министерство финансов лишь исполняет бюджет. В России один государственный орган (Министерство финансов) и разрабатывает бюджет, и исполняет его, и сам себя контролирует. Неэффективность российской бюджетной системы мы продемонстрируем на примере здравоохранения.

До 2006 г. серьезных госпрограмм в здравоохранении не было. Напомним, что с 2000 по 2005 г. в целом объем госбюджета страны быстро увеличивался, поскольку вся экономика росла высокими темпами. В консолидированном бюджете расходы на здравоохранение увеличились со 153 млрд руб. в 2000 г. до 797 млрд руб. в 2005 г. (номинальный рост в 5,2 раза, реальный — в 2,5 раза). Казалось бы, столь стремительное увеличение бюджетных расходов должно серьезно повлиять на конечные показатели этой сферы, однако эти показатели, напротив, ухудшились. Смертность на 1000 человек населения выросла с 15,3 до 16,1.

Огромные расходы бюджетных средств при ухудшении результата осуществлялись на фоне быстрого экономического роста, увеличения реальных доходов в 1,5 раза, повышения жилищной обеспеченности и т. п. Положение со смертностью населения, с низкой продолжительностью жизни было столь критично, что об этом не раз говорили первые лица страны.

По инициативе руководства страны была сформирована Национальная программа по улучшению здравоохранения, а потом принята Концепция новой демографической политики с конкретными показателями сокращения смертности, повышения рождаемости, преодоления депопуляции и значительного увеличения продолжительности жизни. На нее было выделено 20% направляемых на нужды здравоохранения бюджетных средств, однако темпы прироста суммарных вложений в здравоохранение по линии консолидированного бюджета снизились почти в 2 раза. С 2005 но 2013 г. общие расходы на здравоохранение увеличились с 797 млрд до 2,318 трлн руб. При вдвое меньшем приросте средств нацеленность небольшой части расходов здравоохранения на конечный результат, предусмотренный в госпрограмме, привела к кардинальному улучшению показателей. На 1 тыс. человек населения рождаемость увеличилась с 10,2 до 13,2, смертность снизилась с 16,1 до 13, вместо сокращения населения — 847 тыс. человек обеспечен его прирост на 24 тыс., ожидаемая продолжительность жизни возросла с 65,4 до 70,8 лет.

После этих успехов Минфин стал сокращать в реальном выражении бюджетные расходы на здравоохранение, прежде всего за счет средств госпрограмм — самой эффективной части расходов. Отрицательный результат не замедлил сказаться: в 2014 г. впервые с 2005 г. смертность перестала снижаться, а в январе-апреле 2015 г. она значительно (на 3,7%) выросла по всем основным классам болезней. Рождаемость немного снизилась, и вновь возникла депопуляция более 60 тыс. человек (всего за 4 месяца).

Долгосрочное планирование и целеполагание необходимы и в отношении организаций государственной собственности, поскольку пока она используется крайне неэффективно и не всегда по назначению. Обычно финансовые средства, используемые предприятиями и организациями в госсобственности, предоставляются на безвозмездной основе. Эти средства не возвращаются государству, а отчеты об их использовании носят во многом формальный характер, режим экономии не соблюдается, не говоря уже о хищениях и коррупции. Из-за этого в России столь низка доля инвестиционного кредита, используемая в народном хозяйстве, — менее 9% всех инвестиций вместо 30—50 в развитых странах и более 20% в развивающихся странах, в том числе в Китае.

Государственные предприятия и организации, казалось бы находящиеся на самоокупаемости и самофинансировании, постоянно требуют государственных средств. В 2014—2015 гг. более половины всех средств ЦБ РФ и государства, предназначенных для развития банковской системы в условиях стагнации и рецессии, поступили двум государственным банкам — Сбербанку и ВТБ. Последний хозяйствует неэффективно, и часто его большой убыток покрывает государство. Предприятия и организации, принадлежащие государству, в ряде отраслей занимают монопольное положение (например, РЖД) и стараются переложить свои расходы и проблемы на потребителей услуг.

Так, железнодорожные тарифы с 2000 г. росли почти вдвое быстрее потребительских и промышленных цен. При этом известно, что большая часть затрат на развитие железнодорожного транспорта целиком покрывается государством в виде целевых инвестиций. В настоящее время значительная часть Фонда национального благосостояния, более 0,5 трлн руб., направлена на реконструкцию и развитие Транссибирской железной дороги и БАМа.

О преимуществах дефицитного бюджета

С учетом всех приведенных аргументов мы считаем основным условием повышения эффективности государственного бюджета России его ориентацию на социально-экономическое развитие в целом, а финансирование отдельных статей бюджета должно быть нацелено на конкретные конечные результаты финансируемой сферы. Правительству следует пересмотреть свое отношение к профицитному бюджету, поскольку он не гарантирует устойчивого роста: дефицитный бюджет должен стать для России нормой, а не чрезвычайной мерой в трудных условиях.

Так, в 2014 г., когда наша страна перешла от стагнации к рецессии, бюджет был профицитным. Профицит составил около 700 млрд руб., но если бы бюджет 2014 г. имел дефицит 3% ВВП, это бы позволило повысить расходы на 2,4 трлн руб., за счет которых можно было бы существенно увеличить инвестиции и вместо их сокращения на 2,5% иметь рост в размере 5-10%. Оставшиеся средства дефицитного бюджета можно было бы вложить в медицину.

Бюджет 2015 г. предусматривает дефицит в размере 3,8% ВВП. Однако этот дефицит не используется для мобилизации дополнительных инвестиций, преодоления рецессии, улучшения социально-экономической ситуации.

Было бы правильнее в счет этого дефицита выпустить долговременные ценные бумаги и продать их под 3-5% годовых ЦБ РФ, Внешэкономбанку, Агентству по ипотечному кредитованию и другим финансовым и банковским структурам. Эти организации, в свою очередь, под залог образованных «длинных» пассивов могли бы предоставить инвестиционные кредиты коммерческим банкам, что позволило бы избежать падения инвестиций в 2015 г. и создать условия для улучшения социально-экономической ситуации в 2016 г. К тому же был бы сохранен Резервный фонд, который может потребоваться в дальнейшем.

Напомним, что такая модель широко используется другими странами: их бюджет остается дефицитным при относительно устойчивом развитии. В еврозоне установлен норматив допустимости дефицита бюджета для стран, входящих в нее, в размере не более 3% ВВП. Однако практически всегда несколько стран его превышают, а в неблагоприятных экономических условиях в период кризиса 2008-2009 гг. и в первые годы после него этот дефицит во многих из них составил 5% ВВП и более. Развитые страны активно используют возможности дефицитного бюджета, поскольку он имеет ряд преимуществ.

Во-первых, таким образом можно существенно увеличить расходы бюджета. Так, если бюджет в развитых странах составляет 25-40% ВВП, то дефицит в размере 3% ВВП означает его увеличение на 7-12%. Таким образом могут быть решены многие экономические и социальные задачи.

Во-вторых, дефицит бюджета играет важную роль в формировании рынка ценных бумаг. Для покрытия дефицита бюджета Казначейство выпускает ценные бумаги под определенный процент, которые приобретают население, организации, иностранные инвесторы. При этом ценные бумаги государства имеют более высокую надежность и меньшую волатильность, чем, например, акции частных компаний. Поэтому наличие государственных обязательств дает возможность формировать пакеты ценных бумаг с разными рисками, что стимулирует сбережения граждан и организаций.

В-третьих, выпуск ценных бумаг с целью покрыть дефицит бюджета особенно важен для формирования в стране фонда «длинных» денег, необходимых для инвестиций. Казначейство выпускает часть ценных бумаг на длительные сроки. Центральный банк, государственные фонды, например для ипотечного финансирования, другие финансовые организации, покупая эти долговременные бумаги, формируют часть своих активов в виде «длинных» денег и под их залог получают право выдавать инвестиционные кредиты — самый эффективный источник финансирования проектов. Инвестиционный кредит эффективен потому, что он возвратный. А для этого проект должен окупаться, генерировать соответствующую прибыль, что предполагает принятие на каждом этапе инвестирования эффективных решений, использование этих средств по назначению, проведение режима экономии, чтобы вернуть взятые деньги. В то же время инвестиционный кредит расширяет возможности частных организаций по развитию бизнеса. И это наиболее гибкий инструмент привлечения дополнительных инвестиций в отличие, например, от формирования этих инвестиций за собственный счет. Инвестиционный кредит особенно важен для России, поскольку это лучшее антикоррупционное средство, а также способ использовать инвестиции по прямому назначению.

* * * * *
Общий вывод таков: надо подчинить бюджет задачам социально-экономического развития страны и именно с этих позиций проводить оценку исполнения бюджета на основе результирующих конечных показателей развития отраслей и сфер деятельности. Для этого при разработке бюджета нужен более тесный контакт Минфина, Минэкономразвития и профильных министерств — они вместе должны отвечать за эффективное расходование бюджетных средств. Необходимо усилить инвестиционную функцию, переведя часть бюджетных расходов в форму инвестиционных кредитов.

В области государственно-частного партнерства необходимо на рубль бюджетных расходов привлекать 3-5 руб. частных средств и сделать это направление отдельным разделом бюджета развития. Важной частью бюджетного процесса развития должно стать стимулирование экономического роста за счет предоставления льгот и привилегий.

Пора перейти к составлению бюджета с дефицитом ДО З/о ВВП с выпуском Казначейством долговременных ценных бумаг под 3-5% годовых для покрытия этого дефицита, которые будут приобретать Центральный банк, Внешэкономбанк и другие фонды и финансовые организации. Под эти «длинные» пассивы Центральный банк и ВЭБ смогут выдавать инвестиционные кредиты по низкой процентной ставке для коммерческих банков, прежде всего для финансирования технологического обновления экономики социальной сферы и создания «экономики знаний» — главного локомотива социально-экономического развития страны. Минэкономразвития вместе с Минфином одновременно с предоставлением государственного бюджета должны составлять финансовый план развития всего государственного сектора с указанием целевых показателей и инвестиционной программы.

Прим. 1: Здесь и далее - данные Росстата, Минэкономразвития, ЦБ РФ.
=========================
Список литературы
- Афонцев С. (2015). Выход из кризиса в условиях санкций: миссия невыполнима? // Вопросы экономики. JM? 4. С. 20—36. [Afontsev S. (2015). Crisis management under economic sanctions: Mission impossible? Voprosy Ekonomiki, No. 4, pp. 20—36.]
- Глазьев С. (1999). Критические замечания по фундаментальным вопросам денежной политики // Вопросы экономики. № 2. С. 40—52. [Glaziev S. (1999). Critical remarks on fundamental issues of monetary policy. Voprosy Ekonomiki, No. 2, pp. 40—52.]
- May B. (1998). Политическая природа и уроки финансового кризиса // Вопросы экономики. X? 11. С. 4 — 19. [Mau V. (1998). Political nature and lessons of the financial crisis. Voprosy Ekonomiki, No. 11, pp. 4 — 19.]
- Дробышевский С., Синельников-Мурылев С., Соколов И. (2011). Эволюция бюджетной политики России в 2000-е годы: в поисках финансовой устойчивости национальной бюджетной системы // Вопросы экономики. JM? 1. С. 4—25. [Drobyshevsky S., Sinelnikov-Murylev S., Sokolov I. (2011). Transformation of budgetary policy in Russia during the 2000s: In quest of national fiscal sustainability. Voprosy Ekonomiki, No. 1, pp. 4—25.]
- Тимохина E. (2011). Анализ устойчивости федерального бюджета России в период кризиса // Вопросы экономики. X? 1. С. 26—38. [Timokhina Е. (2011). Assessing sustainability of Russia's federal budget in the crisis period. Voprosy Ekonomiki, No. 1, pp. 26-38.]

Деполитизированный километр
---------------
Вопреки распространенному мнению российские дороги отнюдь не самые дорогие в мире, как показало совместное исследование, проведенное Росавтодором, Институтом экономики транспорта и транспортной политики, а также Высшей школой экономики по итогам 2014 г.

Средняя стоимость километра однополосной дороги в России составляет 59 млн руб. Для сравнения: в прошлом году в США она составила 127 млн руб., в Канаде – 163 млн руб., в Германии – 81 млн руб., в Китае – 29 млн руб. и в Польше – 25,8 млн руб.

Соответствующие расчеты производились в сопоставимых параметрах исходя из однополосного исчисления и курса обмена на уровне 2011 г., а также без учета НДС, показатели которого существенно отличаются в различных странах (в США он заменен налогом с продаж по ставке от 3% до 15%). В сравнительных расчетах строительных затрат применялся курс действующий на период сравнения – 45-48 рублей за один евро

Для объективности подобного сравнительного анализа, оговорили в Росавтодоре, соответствующие показатели необходимо привести к единым величинам. К примеру, американская система IPHCCED предусматривает два возможных варианта: оценку одного километра дороги в однополосном исчислении (с учетом транспортных развязок и эстакад) или сопоставление 4-полосных дорог с разделительной полосой на основе однотипных характеристик по рельефу местности и степени застройки территорий.

Однако, сетуют представители дорожной отрасли, журналисты, чрезмерно политизировавшие "ценовой вопрос", зачастую просто делят заявленную сумму контракта на количество фигурирующих в нем километров. И при этом не учитывают, что даже в пределах одной страны расходы на строительство дорог весьма разнятся, а в больших и сложных проектах стоимостные показатели неизбежно увеличиваются. В тех же Штатах разброс средней стоимости строительства километра дороги в зависимости от числа полос, приближения к городам, географических и геологических условий колеблется от 32 млн руб./км до 267 млн руб./км. Стоимость километра одной полосы дороги Pyramid Highway/US 395 Connection, Nevada (16,25 км) составила 389,9 млн руб. А по некоторым мегапроектам ценовые параметры оказываются еще выше.

К слову, в России наиболее капиталоемким в 2014 г. стало строительство М-5 "Урал" - от Москвы до Челябинска на участке в обход пос. Октябрьский с 28-го км до 37-го км (около 250 млн руб. за км) за счет устройства моста через реку Москва и подходов к нему. Самой экономичной оказалась реконструкция участка трассы Р-257 "Енисей" от Красноярска до границы с Монголией на участке от 985-го км до 787-го км (17 млн руб. за км). А среди заявленных мегапроектов выделяется 40-километровый переход через Керченский пролив, призванный соединить Крым с остальной российской территорией, на сооружение которого предусмотрена сумма в 228 млрд руб., то есть в среднем по 5,7 млрд руб. на километр!

Пятый элемент
---------------
Столь сложные (в том числе с точки зрения сейсмобезопасности) проекты следует сравнивать со сходными объектами, отметил гендиректор института "Стройпроект" Алексей Журбин. В данном случае для сопоставления подошел бы мост Гонконг-Макао, стоимость одного километра которого вдвое больше аналогичного показателя по Керченскому переходу, прикинул Журбин.

В связи с чем другие эксперты, наверное, могли бы привести свои контрдоводы, сославшись, в частности, на существенно больший масштаб задач, стоящих перед строителями моста Гонконг-Макао. В любом случае в сегодняшней кризисной экономической ситуации неизбежно обостряется необходимость более скрупулезных расчетов в отношении самых пафосных проектов, и актуализируется общая задача выведения "правильной" цены для инфраструктурных объектов, способных послужить точками роста.

По определению главы Росавтодора Романа Старовойта, для сопоставления стоимости дорожного строительства в России и за рубежом, помимо НДС, следует отбросить затраты на подготовительные и сопряженные работы. Причем расходы на выкуп земель, ликвидацию строений и компенсации собственникам сносимых и изымаемых объектов в зоне строительства в России могут занимать порядка 30% от стоимости дорожных работ. Тогда как в США, например, федеральное финансирование выделяется из дорожного фонда при условии, что штат (регион) уже обеспечил за счет собственного бюджета надлежащие подготовительные работы.

Таким образом, первый из четырех ключевых факторов, влияющих, по мнению авторов упомянутого исследования, на различия в стоимости проектов, обусловлен необходимостью компенсации собственникам недвижимых объектов и выкупа земли в зоне строительства (при понятной разнице в цене участков в Подмосковье или в Якутии). Второй и третий факторы связаны с преодолением негативных природных явлений (вроде подвижных грунтов на северо-западе или вечной мерзлоты в Сибири), а также климатических условий (низких температур, обильных осадков и т. п.). А четвертый определяется повышенными расходами на транспортировку стройматериалов при огромных расстояниях и отсутствии в регионах вблизи строительных работ карьеров с песком и щебнем.

Этот перечень другие эксперты опять же могли бы, вероятно, дополнить еще одним пунктом, подразумевающим "cложносочиненную" коррупцию вкупе с банальным воровством, которые негативно влияют как на ценообразование, так и на качество в дорожном строительстве. Впрочем, чтобы дискуссия на заданную тему стала более предметной, нужно обеспечить сопоставимость не только стоимостных, но и качественных показателей

Одежда от автобана
---------------
Как следует из сравнительного анализа российских и немецких норм дорожного проектирования, подготовленного институтом "Стройпроект" по заказу Минтранса и ГК "Автодор" в ходе работы над проектом реконструкции участка федеральной автотрассы М-4 "Дон" в 2011 г., строительство дорог в России действительно обходится дешевле (3241,31 руб./ кв. м против 4746,50 руб./кв. м), равно как и их капремонт (1453,03 руб./кв. м против 1389,70 руб./кв. м). Но при этом срок службы "дорожной одежды" немецких автобанов составляет 30 лет, а у российских автотрасс -18 лет. В России в качестве несущих слоев основания дорог используют щебеночные и гравийные смеси, тогда как несущим слоем для асфальтобетонной "дорожной одежды" в Германии является черный слой, из-за чего разница в толщине черных слоев достигает 12–14 см. Более надежными представляются и применяемые немецкими дорожниками технологические и конструктивные решения в отношении водоотвода (подразумевающие продольный и подкюветочный дренаж), благодаря чему во время дождя на автобане автомобили не оказываются по колено в воде, а воздействие последней на состояние трассы минимизируется.

Примечательно, что соответствующую презентацию главный инженер московского филиала "Стройпроекта" Александр Крайник предварил ссылкой на датированное 2010 г. поручение тогдашнего президента РФ Дмитрия Медведева "привести технологии и стоимость строительства дорог и других инфраструктурных объектов в соответствие с общепринятыми международными стандартами…, рассмотреть и возможность использования соответствующих норм Евросоюза для более быстрой разработки наших регламентов строительства". Как пояснил "Вести. Экономика" технический директор названного института Алексей Суровцев, хотя минувшим летом перечень обязательных для отрасли нормативных документов был актуализирован, многие из них базируются на параметрах, утвержденных еще в 70-х гг. Для формирования же современного набора стандартов, также учитывающего зарубежный опыт, понадобится провести новые исследования, которые потребуют и дополнительных средств.

Как сообщил замначальника управления проектирования и строительства автомобильных дорог Росавтодора Дмитрий Лаптев, в агентстве уже приступили к разработке модели строительства дорог по контракту жизненного цикла, включающего также их эксплуатацию, в связи с чем еще предстоит определить механизм расчета соответствующей цены.

Наряду с прочим, в перспективе с формированием "правильного" стоимостной механизма обозначились бы и новые направления оптимизации затрат, вроде создания производств стройматериалов в тех регионах, где они сейчас отсутствуют.

Угольная промышленность Российской Федерации, с моей точки зрения, — единственная отрасль промышленности страны, которая в ее новейшей истории успешно прошла процесс реструктуризации ее производственной, технологической, корпоративной и финансово-экономической структур, а именно от периода полной дотационности и выживаемости до «полнокровного функционирования», адекватного законам рынка.

Сегодня, спустя 20 лет после начала реструктуризации, можно с уверенностью сказать, что инициированные процессы по структурному изменению отрасли не только остановили ее развал, но и придали импульс для восстановления и успешного развития в долгосрочном периоде.

Спад и забастовки шахтеров в 1989—1992 гг.

Симптомы кризиса в отечественной угольной промышленности отчетливо проявились в 80-х годах. Они выразились в ускорении старения основных фондов, прежде всего их активной части, ухудшении технико-экономических показателей, все более значительном покрытии растущих издержек из государственного бюджета.

В период 1989—1992 гг. ситуация в угольной промышленности усугубилась общим экономическим спадом, падением добычи и одновременно ростом численности занятых в результате принятых популистских мер по социальной защите трудящихся.

Убытки шахт и разрезов, возникшие вследствие содержания избыточной рабочей силы, оплаты труда, по существу, вне зависимости от результатов деятельности, из-за непроизводительных расходов и т. п., приходилось полностью компенсировать за счет бюджетных дотаций. На многих предприятиях это привело к утере мотивации труда.

Дотирование угольной отрасли искажало объективные условия конкуренции между добывающими компаниями, замедляло процессы становления рыночных отношений и способствовало консервации затратной экономики. К моменту принятия решения о начале реструктуризации угольной промышленности России отрасль на 80% зависела от бюджетных дотаций, которые достигали 1,4% ВВП, а количество убыточных шахт и разрезов превышало 200 (более 45% от общего числа угледобывающих предприятий).

Спад производства самым тяжелым образом сказался на состоянии социальной сферы шахтерских городов и поселков, материальном положении шахтеров, которые в советские времена имели значительные материальные и социальные преимущества в сравнении с другими группами трудящихся. Недовольство шахтеров привело к первой в нашей истории их всеобщей забастовке, которая стала катализатором протестных настроений. Попытки руководства страны реанимировать экономику на базе системы 4 «С» (самостоятельность, самоуправляемость, самоокупаемость и самофинансирование) только ускорили центробежные тенденции в отрасли.

Реструктуризация угольной отрасли России, подготовка к которой началась в 1993—1994 гг., опиралась на стандарты Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного банка (ВБ) и была проведена в кратчайшие сроки, практически за десятилетие. Для сравнения ликвидация убыточной угольной отрасли Франции проходила почти 50 лет с 1956 по 2005 год. Несколько десятилетий реформировались угольные отрасли в США, Великобритании, Германии. А Польша, начав реформы одновременно с Россией, до настоящего времени не определилась с порядком ликвидации убыточных шахт.

1995 год: начало перестройки угольной отрасли

Упоминая о стандартах вышеупомянутых авторитетных мировых институтов, следует особо отметить, что Российская Федерация в процессе структурных преобразований не слепо следовала установленным лекалам.

Мы активно вели с ними диалог и корректировали свои действия по реструктуризации, основываясь на мировом опыте, специфических особенностях отрасли. Особое внимание было уделено возможным социальным последствиям преобразований отрасли — было необходимо остановить развитие социальных потрясений в трудное для страны время.

Подводя итог двадцатилетней работе по реструктуризации отрасли, можно утверждать, что она стала более чем эффективной

В итоге доклад Всемирного банка, вышедший 12 декабря 1994 года под названием «Российская Федерация. Перестройка угольной промышленности: люди — превыше всего» был вторым вариантом программного документа банка (первый вышел в ноябре 1993 года), который стал результатом годового обсуждения первоначальных предложений МВФ и ВБ о ходе реформирования угольной промышленности России.

Утвержденные затем правительством РФ в 1995 году «Основные направления реструктуризации угольной промышленности России» завершили перечень концептуальных рамочных документов, определивших основные вехи реформ дотационной, зависимой от вливаний бюджетных средств угольной отрасли.

Процессы реструктуризации угольной отрасли явились по существу неотъемлемой составляющей адаптации Российской Федерации к рыночным отношениям, начавшейся в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого столетия. На первом этапе реформирования отрасли требовалось решить ряд беспрецедентных по масштабам задач: перейти на свободные цены на уголь (1993 г.), изменить экономические основы функционирования отрасли, осуществить коренные структурные изменения с освобождением от непрофильных производств и услуг и ликвидацией нерентабельных шахт и разрезов. Все эти процессы были запущены и в основном завершены в кратчайшие сроки с 1995 по 2000 год.

По итогам первого этапа реструктуризации отрасли прекратили добычу 203 убыточных предприятия (188 шахт и 15 разрезов), соцкультобъекты и инженерная инфраструктура шахтерских городов и поселков были переданы в ведение местных органов власти, разработаны программы местного развития.

Особую роль сыграли меры социальной поддержки высвобождаемых в ходе реформ работников, благодаря которым сотни тысяч шахтеров с честью выдержали все тяготы перемен — на данное направление было направлено 35% от всех средств, вложенных федеральным бюджетом в реструктуризацию отрасли за последние 20 лет. Это позволило погасить социальную напряженность в регионах угледобычи и в стране в целом.

Основным направлением следующего этапа реструктуризации в 2000—2004 гг. являлось акционирование и приватизация угледобывающих и углеперерабатывающих предприятий. Было сформировано более 50 частных угольных компаний, часть которых, в свою очередь, вошли в состав управляющих компаний (холдингов), восемь из которых являлись угле-металлургическими. Сегодня холдингами, включающими в себя угольные активы, обеспечивается 75% общего объема добычи российского угля.

В результате реализации второго этапа реструктуризации не только прекратилось дотирование убыточных производств, но и был осуществлен полный перевод всей отрасли в условиях рыночной конкурентной борьбы — финансово-экономическая устойчивость угольных предприятий стала диктоваться законами рынка. Именно коммерческий интерес, ставший основным стимулом развития отрасли, привел к резкому повышению качества производимой и поставляемой на рынки угольной продукции, что позволило угольным компаниям России быстро занять подобающую нишу на мировом угольном рынке (11% в объеме международной торговли углем). Угольные компании в ходе адаптации к рыночным условиям приобрели финансовую устойчивость и конкурентоспособность.

Рост производства начался в 1999 году

В целом реструктуризация угольной отрасли, начавшаяся в 1994 году, представляла собой сложную, распределенную во времени и пространстве совокупность взаимопроникающих микропроцессов, касающихся изменения всех сторон производственно-технологической, экономической и социальной деятельности угольных предприятий и органов управления различных уровней. При этом на всех стадиях не могли не присутствовать элементы как старой, так и новой модели функционирования отрасли.

К сожалению, не многие это понимали, особенно СМИ, и, как правило, относили компанию «Росуголь», которая выполняла все функции организатора этого сложного процесса, к сторонникам старой модели. Между тем именно компанией «Росуголь» под руководством Минтопэнерго России (министр Ю.К. Шафраник) были разработаны концептуальные и основополагающие нормативные документы по переводу отрасли на рыночные отношения. Сформированная президентом компании «Росуголь» Ю.Н. Малышевым команда единомышленников (Н.И. Гаркавенко, Е.Я. Диколенко, В.Е. Зайденварг, Г.Л. Краснянский, Е.Т. Кроль, В.Н. Попов, А.П. Фисун, А.Б. Яновский и др., всего 600 чел. в аппарате компании) осуществляла организационное, научное и информационно-аналитическое обеспечение всех процессов реструктуризации.

Особую роль в разработке и оптимизации практических механизмов новой системы государственного регулирования деятельностью частных угольных компаний сыграла администрация крупнейшего угледобывающего региона — Кемеровской области. Заслуживают особого внимания внедренные губернатором области А.Г. Тулеевым подходы к смягчению негативных социальных последствий реформирования и механизмы предупреждения социальных конфликтов, предпосылки которых объективно присутствовали в новых экономических условиях. Не устранился, а заинтересованно и активно участвовал в создании механизмов социального партнерства Российский независимый профсоюз работников угольной промышленности (В.И. Будько и И.И. Мохначук).

Сегодня, подводя итог двадцатилетней работе по реструктуризации отрасли, можно утверждать, что она была более чем эффективной и стратегически значимой, о чем свидетельствуют следующие красноречивые факты.

В 1999 году в точном соответствии с разработанным еще в 1995 году компанией «Росуголь» прогнозом развития отрасли впервые начал фиксироваться рост производства угольной продукции, который не прекращается до настоящего времени. Особенно значимым наглядным результатом реструктуризации российской угольной промышленности является то, что прирост добычи был эффективным — сопровождался ростом производительности труда рабочих по добыче угля, которая выросла с 1994 по 2014 г. более чем в 4,4 раза (с 64 до 358 тонн в месяц) и тенденция ее роста продолжается. Под личным контролем Председателя Правительства РФ В.В.Путина и по его жесткому требованию в конце 90-х гг. начался масштабный процесс реинвестирования доходов угольных инвесторов-владельцев активов в программы безопасности ведения горных работ.

С 2000 года начали ощутимо расти инвестиционные вложения в основной капитал угольных компаний — всего за данный период вложено около 22,3 млрд долларов. Как следствие, уже 15 лет подряд имеет место положительный баланс между вводом и выбытием производственных мощностей отрасли, и в целом за 2000−2015 гг. обновлено мощностей в объеме свыше 350 млн тонн.

За счет роста производительности труда рабочих была снижена трудоемкость добычи угля, в ходе реструктуризации высвобождено до 730 тыс. человек из числа занятого в отрасли персонала (в том числе рабочих по добыче — 230 тыс. человек). Причем это высвобождение происходило со всеми мерами социальной защиты, а доходы работников угольной промышленности росли высокими темпами — с 1998 по 2014 г. средняя заработная плата в отрасли выросла в 21 раз.

В ходе реструктуризации изменилось и качество угледобывающих активов. Доля наиболее экологичного и безопасного открытого способа добычи превысила 70% (в 1994 г. составляла 56%). Под влиянием рыночных требований бурное развитие получила переработка угля на угледобывающих предприятиях, которая представлена в данный момент 66 обогатительными фабриками и сотнями сортировок. Развитие переработки угля продолжается — в среднем за год вводится 2−3 новые обогатительные фабрики.

Селективная выемка, сортировка и углеобогащение стали неотъемлемой частью повышения потребительских свойств углей, предназначенных прежде всего для поставок на экспорт. За годы реструктуризации объемы обогащения российского угля выросли в 1,5 раза (с 106 до 169 млн т) и в настоящее время российская угольная промышленность обогащает 47% от всего добытого угля. Интенсивный ввод обогатительных мощностей позволил снизить зольность поставляемых российских углей за 20 лет с 18% до 13%. Это не только позволило расширить рынки сбыта, но и весомо сократило долю балластной составляющей в перевозках угля по железной дороге.

Важным достижением реструктуризации стало повышение безопасности труда на угольных предприятиях — коэффициент травматизма со смертельным исходом сократился за 20 лет более чем в 13 раз (с 1,2 на 1 млн тонн добычи до 0,08).

Финансовые результаты отрасли также свидетельствуют об эффективности проведенного реформирования отрасли. С завершением второго этапа реструктуризации в 2000 году компании отрасли в целом стали прибыльными — суммарный объем доходов отрасли в 2001—2014 гг. по показателю EBITDA составил почти 29 млрд долларов, а прибыль до налогообложения за тот же период — 12,3 млрд долларов. С выходом отрасли на прибыльный уровень появились средства для увеличения инвестиций в основной капитал компаний, кроме того, значительно возросла устойчивость самой отрасли. Достаточно сказать, что ни в один из пережитых Россией кризисных периодов (2002 г., 2008−2009 гг., 2014−2015 гг.) угольщики России не потерпели «фиаско» и пережили кризисное время без госдотаций.

Актуальные проблемы сегодняшнего дня

Безусловно, в угольной отрасли сохраняется ряд проблем, главными из которых являются ориентированность топливного баланса России на газ и удаленность основных регионов угледобычи от экспортных рынков.

С 2005 года на рынке первичных энергоносителей цены на уголь и газ в сопоставимом исчислении сравнялись (до этого после отпуска угольных цен они все время оставались выше цен газа), и с тех пор уголь становится все более дешевым энергоресурсом. Сегодня соотношение цен уголь/газ уже достигло 1 к 1,7. Это также было спрогнозировано в начале реформ отрасли. Однако, данное соотношение пока недостаточно для равноправного конкурирования с дешевым российским газом, цены на который регулируются государством в отличие от цен на уголь, формируемых рынком. В итоге пока соотношение цен уголь/газ находится ниже соотношения 1 к 2,5 в настоящее время и в долгосрочном периоде наблюдается переход с угольной энергогенерации на газовую.

Реализация российского угля ограничивается также и на экспортных направлениях ввиду значительных расстояний (свыше 4500 км) от основных регионов добычи (Кузбасса) до рынков как восточного, так и западного направления, что, безусловно, сдерживает формирование стабильных условий для самофинансирования отрасли, но при ослабленности рубля экспорт становится эффективным. При этом следует отметить, что отрасль имеет значительный потенциал роста экспортных поставок. Сегодня загрузка производственных мощностей угольных компаний составляет 90%, то есть отрасль имеет резерв поставок до 50 млн т и при благоприятной геополитической конъюнктуре мы могли бы поддержать реструктуризацию угольных отраслей Украины и Польши.

Новые проекты

Несмотря на существующие проблемы, долгосрочная выживаемость отрасли в данный момент не подвергается сомнению — пройдя процесс реструктуризации, отрасль обрела устойчивость и успешно встроилась в мировой рынок, отвоевав позицию одного из крупнейших экспортеров. Будущему отрасли уделяется значительное внимание со стороны государства — планы по развитию угольной промышленности нашли свое отражение в Энергетической стратегии России и Программе развития угольной промышленности на период до 2030 года.

Так, государством стимулируется реализация масштабных проектов по освоению новых районов угледобычи в Республике Саха (Якутия), Забайкальском крае. Всего в утвержденной правительством РФ Программе развития угольной промышленности России представлено к реализации 48 инвестиционных проектов, из них 21 проект касается регионов Восточной Сибири и Дальнего Востока. Максимально возможные объемы добычи угля в этих регионах могут составить к 2030 году 150 млн тонн. К наиболее крупным новым центрам угледобычи можно отнести Эльгинский угольный комплекс (30 млн т) комплекса «Инаглинский» (12 млн т) в Республике Саха (Якутия). Ведется освоение Апсатского каменноугольного месторождения в Забайкальском крае. Намечается комплексное освоение Ерковецкого месторождения (29 млн т по намерениям инвестора «Интер РАО») и Гербикано-Огоджинского угленосного района (30 млн т — «РТ-Глобальные ресурсы») в Амурской области. Прорабатываются проекты освоения месторождений Улуг-Хемского бассейна в Республике Тыва с развитием добычи угля до 20−25 млн тонн.

Новые проекты угледобычи будут обеспечены обогатительными мощностями. В целом курс на повышение объемов и глубины переработки угля, прежде всего энергетического, является одним из наиболее перспективных. За счет роста объемов обогащения угля повышается качество и КПД используемого угольного топлива. Проектом новой Энергетической стратегии России на период до 2035 года предусматривается стимулировать внедрение прогрессивных технологий угольной генерации, что, в свою очередь, будет способствовать расширению использования высококачественного угольного топлива на действующих ТЭС России.

Планируется также развитие транспортной инфраструктуры в наиболее перспективном восточном направлении. За счет развития Восточного полигона российских железных дорог на восток будут направлены дополнительные объемы из Кузбасса — порядка 36 млн т, и еще 50 млн т будет экспортироваться в случае реализации новых дальневосточных проектов угледобычи. Реализация данных проектов позволит не только сохранить позиции на рынке стран АТР, но и увеличить долю российских углей с 6% до 15%. В результате экспорт угля из России может вырасти к 2035 году до 225−270 млн т при росте поставок в восточном направлении и сохранении или даже небольшом снижении поставок на атлантический рынок.

Другие направления развития отрасли

Существуют и другие направления дальнейшего развития отрасли. Значительными стратегическими перспективами обладает регионализация угля — повышение доли его использования в непосредственной близости от мест угледобычи для энергогенерации и в качестве сырья для глубокой переработки с целью получения таких продуктов, как нефть, дизельное топливо, бензин, битум, этилен, минеральные удобрения и других продуктов углехимии. В настоящий момент глубокая переработка экономически непривлекательна в силу избыточности в РФ рынка жидких и газообразных углеводородов. Тем не менее низколиквидные продукты углеобогащения (промпродукт, шлам, отсев) можно было бы использовать в процессе газификации для получения электроэнергии и продуктов углехимии. Развитию отрасли также способствовало бы расширение местного использования угля в сети малых, муниципальных угольных теплоэлектростанций.

Проведенная реструктуризация угольной промышленности России показала эффективность подобных действий для развития и других отраслей промышленности. Сейчас в России практически в кризисном состоянии находится отечественное машиностроение, черная металлургия, легкая промышленность, другие отрасли, которые, в свою очередь, могли бы развиваться более динамично.

Безусловно, любая структурная перестройка основных производственных систем потребует на первом этапе значительных финансовых затрат и участия государства с целью закрытия неэффективных производств, санации стабильно работающих предприятий и стимулирования технологической реструктуризации перспективных субъектов рынка, а также социально-экономической поддержки трудовых ресурсов. Но впоследствии эффект от проведенной структурной перестройки отрасли позволит компенсировать затраты: так, на реструктуризацию угольной промышленности было затрачено 13,1 млрд долларов за 20 лет (1994−2014 гг.), а только за период с 1999 года консолидированный бюджет РФ получил 14,1 млрд долларов от угольных предприятий в виде налогов и сборов. При этом налоговые поступления продолжат поступать и в дальнейшем, так как, пройдя процесс акционирования и приватизации, абсолютно частная угольная промышленность РФ год от года демонстрирует устойчивые темпы развития, а государственные дотации — доля средств господдержки угольной промышленности России сократилась с 1,4% ВВП (или 80 коп./1 руб. товарной продукции) до практически нулевого уровня.

Уголь — как локомотив всей экономики

Помимо прямой выгоды государству от развития угольной промышленности России за двадцать лет реструктуризация оказала косвенное положительное влияние на развитие и других отраслей экономики. Угольными компаниями и холдингами, в составе которых есть угольные производства, в последние годы были реализованы значительные инфраструктурные проекты, прежде всего по строительству ж/д путей и портовых терминалов. Например, угольные компании участвовали своим капиталом в создании портовых угольных терминалов Усть-Луга, Восточный, Ванино, а холдинг «Мечел» вложил в строительство ж/д ветки Улак-Эльга к Эльгинскому месторождению 70 млрд рублей.

В настоящее время на различной стадии подготовки ведутся работы по строительству новых крупных перевалочных угольных терминалов с участием как угольных компаний, так и крупных инвестиционных структур: на севере — угольный порт «Лавна» на западном берегу Кольского залива, на юге — порт «Тамань» на берегу Черного моря, на востоке — угольные терминалы в бухте Мучка (угольные компании «Мечел», ТЭПК, «Колмар»), в бухте Петровского в порту Восточный (УППК «Север», группа «Сумма»), порт в бухте Суходол (ХК «СДС-Уголь»), угольный терминал «Вера» на мысе Открытый. Также получат развитие порты острова Сахалин.

Структурная перестройка отдельных отраслей, как показал пример реструктуризации угольной промышленности, будет способствовать их развитию в долгосрочном периоде, позволит снизить сырьевую ориентацию экономики России. Для реализации подобных задач требуется комплексное рассмотрение промышленного потенциала страны и выделение первоочередных секторов промышленности — для реформирования прежде всего отраслей, имеющих высокое значение для обеспечения национальной экономической безопасности и устойчивого экономического развития страны, обладающих потенциалом занятия значимой доли мирового рынка в условиях международной конкуренции. Структурная перестройка отдельных отраслей промышленности в соответствии с требованиями современных рынков позволит получить значительный экономический эффект уже в среднесрочном периоде.

Положительный опыт реформирования угольной промышленности РФ показывает, что структурная перестройка наряду с приватизацией и повышением заинтересованности частных инвесторов в ее результатах формирует эффективную корпоративную модель функционирования вертикали управления: выгодно предприятию — выгодно региону — выгодно бизнесу — выгодно экономике страны. Это в значительной степени нивелирует противоречие между трудом и капиталом и экономически сближает собственников и трудящихся, особенно активно это реализуется в Кузбассе, где администрация Кемеровской области обеспечивает функцию регулятора социально-экономического развития угольных регионов области.

Горжусь тем, что не был сторонним наблюдателем и критиканом процесса создания новой угольной отрасли, а вместе с моими товарищами, коллегами-профессионалами мы это сделали!

Досье «РГ». Д.э.н., профессор Георгий Краснянский — горный инженер-экономист, прошедший в угольной отрасли путь от студента Московского горного института до заместителя генерального директора компании «Росуголь». В 1993—1995 гг. Краснянский возглавлял рабочую группу экспертов по разработке программы структурной перестройки угольной промышленности. Она была утверждена правительством РФ и реализована в конце 90-х — начале 2000-х. Внедрение нового хозяйственного механизма, основанного на свободных ценах и селективной поддержке предприятий позволило в короткий срок резко снизить бюджетные дотации, стабилизировать социальную обстановку в шахтерских регионах, а в дальнейшем превратить угледобычу в одну из наиболее успешных отраслей экономики. В 2004 г. Г. Краснянскому было присвоено звание «Заслуженного экономиста Российской Федерации». Сегодня Георгий Краснянский развивает крупный инновационный проект «Караканский угольно-энергетический кластер» в Кемеровской области.

Роль справедливости для россиян — основополагающая в отношении устройства страны и общества. Такой вывод сделан в исследовании "Справедливость и неравенство в общественном сознании россиян" Центра анализа доходов и уровня жизни Высшей школы экономики. Основой для него послужили данные, полученные Институтом комплексных социальных исследований РАН и Институтом социологии РАН в общероссийских опросах 2012-2014 годов "Средний класс в современной России", "О чем мечтают жители России", "Бедные и бедность в современной России".

В 2014 году 53% респондентов из лозунгов, описывающих будущее страны, выбрали "социальную справедливость, равные права для всех, сильное государство, заботящееся о своих гражданах" против 33%, выбравших лозунг о возвращении России статуса великой державы и 29% — о правах человека, демократии, свободе самовыражения личности. При этом в 2012 году мечту о жизни в справедливом и разумно устроенном обществе разделяли 33% опрошенных — столько же, сколько и мечты о хорошем здоровье. При этом доля сторонников общества социального равенства (65% в 2014 году) за последние 15 лет не менялась, как и доля приверженцев индивидуальной свободы (35%), под которой россияне чаще всего понимают вседозволенность.

Под равенством большинство граждан всех возрастных и доходных групп понимали не "уравниловку" в доходах (32% в 2013 году), а равенство возможностей (68%). Подавляющее большинство населения страны (83% в 2012 году) называло существующие различия в доходах слишком большими, а две трети уверены, что распределение частной собственности (65%) несправедливо и большинство людей не получают адекватного вознаграждения за свои способности и квалификацию (65%). При этом существующие социальные неравенства кажутся несправедливыми респондентам независимо от их уровня жизни и динамики личного благосостояния. Однако самым болезненным неравенством как для общества, так и в личном плане стало неравенство в доходах. За ним следуют неравенства в доступе к медицинской помощи, образованию, хорошим рабочим местам и неравенство жилищных условий.

Впрочем, "модель, к которой стремятся россияне, не заключается в том, чтобы все "отнять и поделить", она предполагает равные возможности для всех и допускает существование неравенств, возникших на справедливых, по их оценкам, основаниях", отмечается в исследовании. Так, 49% респондентов соглашаются, что в любом обществе всегда будут неравенства — это естественно и справедливо. Основные критерии, делающие их легитимными,— эффективность работы (74% в 2013 году считали, что те, кто работает быстрее и эффективнее, должны получать больше) и высокий уровень образования (63%).

Нетерпимость же к сверхвысокому уровню неравенств исследование связывает не только с его избыточностью. Главная проблема — неработающие социальные лифты: отсутствие социальной мобильности и реальной возможности улучшить свое положение. Так, в 2014 году подавляющее большинство граждан замечало, что ситуация в различных сферах жизни страны улучшается лишь для "узкого круга людей", а для большинства остается неизменной либо ухудшается. И хотя основную роль в обеспечении справедливости и сокращении неравенств россияне все еще отводят государству, 54% респондентов считают маловероятным, что их дети буду жить в справедливом обществе, а 14% и вовсе считают это невозможным.

Будущее в такой ситуации выглядит безысходным, но невозможность изменения несправедливого устройства общества и отсутствие работающих каналов социальной мобильности могут привести и к пересмотру представлений об особой роли государства, заключается в исследовании.
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/2820580

В частности, прогнозирует исследование, стареющее население может остановить три продолжительных тренда: снижение реальной (с учетом инфляции) процентной ставки, уменьшение реальных зарплат и увеличение неравенства.

Дело в том, что эти тренды развивались благодаря предыдущим демографическим изменениям: во-первых, массовому пополнению рынка труда представителями поколения бэби-бумеров после 1970 г. и, во-вторых, увеличению глобально интегрированных трудовых ресурсов более чем в два раза, после того как Китай и Восточная Европа присоединились к капиталистической системе.

Рост трудовых ресурсов привел к давлению в сторону понижения реальных зарплат, а также замедлению производительности, особенно в Европе.

"По мере удешевления труда менеджеры тратили меньше усилий и инвестировали меньше капитала в повышение производительности", - пишет Гудхарт.

Снижение стоимости рабочей силы также привело к давлению в сторону понижения цен на производимые товары, особенно когда компании переводили производство в Азию или Восточную Европу. Это создавало дефляционное давление, позволяя центральным банкам смягчать монетарную политику.

Относительно закрытая финансовая система и отсутствие системы социальной защиты в Китае создали избыток сбережений, что добавило давление в сторону понижения на реальную процентную ставку.

В итоге более низкая реальная ставка взвинтила цены на активы, которые вместе с давлением на зарплату увеличивали неравенство, так как финансовые активы, как правило, сосредоточены в руках более богатых граждан, отмечает британский журнал The Economist.

Но темпы роста населения в богатом мире, которые составляли 1% в год в 1950-е гг., замедлились сегодня до 0,5% и снизятся до нуля к 2040 г. Некоторые страны столкнутся с уменьшением населения еще раньше.

Самое важное то, что доля населения работоспособного возраста уже сейчас начинает снижаться.

По мнению Гудхарта, стареющее население создаст дополнительный спрос на трудовые ресурсы, что приведет к росту реальных зарплат, увеличению доли рабочей силы в национальном доходе и уменьшению неравенства.

Реальная процентная ставка балансирует желаемый уровень сбережений с желаемым уровнем инвестиций. Пожилые люди сберегают меньше, а тратят больше своего дохода, чем представители среднего поколения (естественная часть жизненного цикла).

Но люди среднего возраста в будущем не смогут делать достаточно сбережений, уверен Гудхарт, либо по причине неправильного подсчета необходимой для комфортной пенсии суммы, либо потому что будут надеяться на государство.

Если исследование показывает, что сбережения обречены на снижение, то что произойдет с инвестициями? В экономике с замедляющимся ростом будет намного меньше возможностей для выгодных инвестиций.

Но Гудхарт полагает, что инвестиции не будут снижаться так же быстро, как сбережения, а реальная ставка будет расти.

На чем основана его логика?

Жилая недвижимость - наиболее распространенная форма инвестиций населения. Пожилые люди обычно не хотят покидать свой дом, который они купили в среднем возрасте, несмотря на то что их взрослые дети уже разъехались. Это затруднит новым семьям возможность найти необходимое жилье, а это означает, что инвестиции в недвижимость не упадут.

Что касается инвестиций компаний, то рост зарплат будет стимулировать фирмы заменять капитал на трудовые ресурсы. Корпоративные инвестиции могут увеличиться.

Этот прогноз не учитывает других изменений в экономике. Трудовые ресурсы можно увеличить через более широкое участие женщин и пожилых людей или с помощью иммиграции, хотя Гудхарт считает эти факторы недостаточными для компенсации последствий старения населения. Менее образованным гражданам, к примеру, будет сложнее найти работу после 65 лет.

Вызывает вопросы и пункт о возможном снижении неравенства. Демография далеко не единственная причина увеличения неравенства: многие экономисты указывают на технологические изменения (основанные на квалификации) как на движущую силу.

Низкоквалифицированные рабочие, которых можно заменить на компьютеры или роботы, окажутся в наиболее уязвимом положении в мире растущих реальных зарплат; умеющие пользоваться компьютерами работники продолжат получать более высокую зарплату.

Центристские политики - люди, о которых Гудхарт сделал, вероятно, самый точный прогноз: низкие реальные зарплаты в развитых экономиках, а также увеличивающееся неравенство приведут к тому, что они начнут проигрывать партиям левого и правого толков.

Сегодня мы переживаем настоящую технологическую революцию. Почти 30 лет монополистом на IT-рынке была компания Microsoft. Теперь есть еще две компании, каждая из которых создает свою экосистему, – это Apple и Google. Раньше мы жили с клиент-серверной архитектурой. Теперь вычислительные мощности, хранение данных, сервисы постепенно переходят в облака. Раньше мы жили с персональными компьютерами, а теперь живем в мобильных устройствах – в телефонах, планшетах, часах. Мы пользуемся картами и навигатором, встроенным прямо в автомобиль. Телевизор и многие другие бытовые приборы стремительно превращаются в компьютеры. Мы уже разговариваем с ними на обычном для нас языке и прикидываем сроки появления искусственного интеллекта. Роботы перестали быть персонажами фантастических романов и продаются в магазинах. У всех этих стремительных изменений одна природа – разработка программного обеспечения (ПО). В огромных, доселе невиданных количествах. Более того, появление облаков вместо серверов, мобильных устройств вместо компьютеров приведет к тому, что большую часть ПО, написанного в последние 20 лет, придется переписать. На этом рынке одни страны построят большие многомиллиардные IT-компании, а другие просто поставят в них своих программистов.

Пока все идет к тому, что Россия с блеском выполнит роль этих других. В мире огромная потребность в программистах: до 600 000 не хватает в Америке, до 500 000 – в Европе. И в Америке, и в Европе и 20, и 30 лет назад было модно учиться на юриста, доктора, финансиста, менеджера. А инженеры мало получали, и еще не было успешных историй и миллиардных состояний Билла Гейтса, Ларри Эллисона, Сергея Брина, Лари Пейджа, Марка Цукерберга. Потому выбор такой карьеры не поддерживался в семьях, считался неудачным.

В СССР, напротив, всегда был высок престиж инженерного образования. Принципы советской системы образования, построенной в 30-е гг. прошлого века на базе чистой науки, уникальны: у нас всегда учили математике и физике, но никогда – как эти знания практически применять. В англосаксонской системе, построенной на «кейс-моделях», учат действовать в шаблонной ситуации и решать шаблонные задачи. Это хорошо для менеджмента, потому культура управления на Западе так хороша.

У нас этому не учили, и после института выпускники пытались понять, как применить полученные знания. Многие из нас помнят фразу, которую нам обязательно говорили в первый рабочий день на предприятии: «Забудьте все, чему вас учили». Мы растили креативных людей, которые не боятся задач, не имеющих четкой постановки, и готовы искать и применять нетривиальные решения. В менеджменте в одной и той же ситуации нужно принимать одни и те же решения. А инженер пытается найти новые. В этом суть инноваций – все время искать новое решение, которое иногда оказывается лучше старого.

Эта креативность породила школу российского программирования. Но можем ли мы быть хорошими программистами не в индивидуальной, а в массовой истории, не штучных, а массовых продуктов? Примеров немного, но они есть: «Яндекс», ABBYY, «Мейл.ру», «Лаборатория Касперского», Luxoft, которые делают продукты мирового уровня, востребованные на рынке. Но массовым явление не стало, хотя такой шанс в прошлом десятилетии был. Россия могла бы сегодня иметь на экспорте ПО $30–40 млрд в год. Для этого нужно было быть немного другой страной, создав стимулы для развития экспортно ориентированных интеллектуальных компаний, для «приземления» которых у себя так много делают самые разные страны – от Канады и Швейцарии до Польши, Чехии и Румынии, – давая льготы, гранты и административную поддержку.

Примечательно, что даже среди российских IT-лидеров лишь единицы стали публичными. В мире успешные компании стремятся к открытости. Если вы посмотрите на технологический рынок в Америке, Европе, Китае, Японии, технологические компании там публичные, сделавшие богатыми не только своих основателей, но и сотрудников. Это позволяет им получить доступ к капиталу, которого для сегодняшних технологических прорывов надо очень много, и возможность быть долгое время убыточными, пока технология не будет отлажена (прекрасный пример – Илон Маск с его Tesla Motors и SpaceX). Но за это и надо платить. Как только, к примеру, Apple хоть что-то сделает неправильно, об этом пишут сотни аналитиков. Публичные компании находятся на сцене, на них направлены софиты – и ничего скрыть нельзя. Ты выпустил новый продукт, запустил сервис – ты должен об этом объявить, а через два квартала рассказать, сколько ты продал благодаря этому новому сервису.

На этой открытости построена конкуренция в технологическом бизнесе, который сформирован частными компаниями. За последние 40–50 лет мы видели много попыток развить IT-рынок в обход законов конкуренции – в Китае, и даже в Германии, – но это не работает. Мы это прошли еще при советской власти, когда государство проиграло технологическую конкуренцию. В СССР производились отстающие вычислительные машины, у которых не было хорошего ПО – при таком количестве классных программистов!

Двигателем технологического рынка выступают частные компании. Роль государства – обеспечить равные условия для всех. Компании должны конкурировать не за административный ресурс, а соревноваться в эффективности бизнеса, и это ведет к процветанию государства. Если здоровой конкуренции нет, вместо процветающего получается нищее государство, и объяснять, почему оно такое бедное, приходится происками врагов. К равным условиям игры относится и независимый суд, который разрешает конфликты в бизнесе.

Гораздо больше господдержки рынку нужна внятная стратегия, понимание, что хочет иметь государство в ближайшей и отдаленной перспективе. Даже 10-летняя государственная стратегия позволит рынку иметь долгосрочное планирование и стабильный спрос. В ней должно быть заложено прежде всего создание комфортной среды, в которой могут рождаться наши гуглы. А развивать надо именно то, в чем мы конкурентоспособны, например стимулируя развитие экспорта ПО и поддерживая компании-экспортеры.

Государству на самом деле только это и выгодно. Характерен пример Индии, которая в начале 2000-х зарабатывала на экспорте ПО $20 млрд, а сейчас – примерно $120 млрд, и экспорт ПО стал катализатором для развития других технологических направлений. Важно понимать, что примерно 75% вырученного от экспорта нефти доллара тратится на то, чтобы поддерживать добычу. Мы прокладываем дороги на Севере и в Сибири, заселяем в район добычи людей, строим города и т. д. Все это нужно, только чтобы добыть следующий баррель нефти, и для экономики не приносит почти ничего, кроме следующего барреля. При этом надо понимать, что, когда скважина оскудевает, инфраструктура омертвляется.

А в IT, как и в отраслях другого интеллектуального экспорта, выручка тратится преимущественно на зарплату, на нее идет примерно 80% каждого доллара, который приходит от экспорта. А зарплата – это прежде всего потребление, один из основных драйверов в экономике. На зарплату покупают квартиры, машины, учат детей. И эти многочисленные локальные расходы, если таких людей много, развивают экономику.

То есть в экспорте IT выручка с каждого доллара в пересчете на зарплату выше в 5–6 раз, чем в торговле нефтью. Это значит, что индийский экспорт ПО в пересчете на полученную людьми зарплату эквивалентен примерно $600 млрд экспорта нефти (у нас сегодня – $350 млрд). Экономика Индии сегодня получает от экспорта ПО больше, чем мы получаем от экспорта нефти и газа!

Нам необходимо взять курс на стимулирование высокотехнологичного экспорта, но пока вместо этого лозунгом оказалось импортозамещение. Возобновились разговоры о том, что надо отменить льготы по налогам на труд для IT-компаний, экспортирующих ПО. К чему это может привести – очевидно. В результате отмены льгот на социальные отчисления мы создадим в этом секторе безработицу. Российский программист будет стоить на 30% дороже, чем украинский, индийский, польский, вьетнамский. Эти страны осознают ценность высокотехнологичного экспорта и находятся в конкурентной борьбе за «прописку» таких бизнесов на своей территории.

Отменять эту льготу в надежде, что вырастут доходы бюджета, наивно. Если считать, что в стране где-то 40 000 программистов, которые приносят примерно $300–400 млн налогов и около $2,5 млрд экспортной выручки, существенную часть этой суммы бюджет потеряет, потому что станет меньше сотрудников, которые платят налоги.

Разумной стратегией для России было и остается развивать технологический экспорт в тех отраслях, где мы сильны или можем быть сильны. Когда ты успешен на мировом рынке, у тебя образуется сильная компетенция, с которой ты можешь потом прийти на внутренний рынок. Китайский экспорт со временем развил внутреннее потребление: 15 лет назад почти все, что они производили в хайтеке, экспортировалось, сейчас уже больше 50% реализуется внутри страны. Через внешние рынки можно развивать внутренние, но не наоборот.

У нас пока зависящий от административного ресурса и государства финансовый успех бизнеса остается привязан к персоне бенефициара, выход которого из бизнеса приводит к тому, что бизнес теряет господдержку. У нас самые успешные компании – это те, которые принадлежат людям с известными фамилиями. Если завтра человек продает эту компанию или выходит из нее, она стремительно теряет свои возможности.

Здесь мы возвращаемся к вопросу прозрачности бизнеса и благоприятных правил игры. Если зарплаты платятся всерую, компания не может привлечь деньги, чтобы развиваться, не говоря уже о выходе на IPO.

Бизнесу и стране нужно на самом деле одно и то же: чтобы компании были прозрачны, платили одинаковые налоги и имели одинаковые возможности. Тогда у нас не будет дефицита в экспортно ориентированных больших технологических бизнесах с долгосрочными стратегиями и заинтересованностью инвесторов.

Россия лидирует в трех категориях – расходы на продукты питания (30,7%), одежду и обувь (9,2%), алкоголь и табак (8,3%). Интересно, что по первым двум Россия очень близка с Индией (продукты питания – 29,9%, одежда и обувь – 7,5%), также Индия напоминает Россию сравнительной дешевизной ЖКХ (соответственно 13,2 и 10,3%).

Доля расходов на еду объясняется общим уровнем доходов граждан. В странах с низкими доходами большая часть трат естественным образом приходится на самое необходимое – питание. Нормой расходов на питание в развитых странах с высоким уровнем жизни считается 10–15%. По данным исследования, граждане Австралии, Канады, ЕС и даже Южной Кореи тратят немногим больше 10% (меньше всех в Европе – Люксембург, Британия, Швейцария).

А вот то, что Россия лидирует с большим отрывом (в 2 раза опережая Европу) по расходам на алкоголь и табак, скорее относится к разряду культурных особенностей. И дело здесь не только в страсти русского человека к водке. Сравнительная дешевизна алкоголя – традиционный политический ресурс, повышение цен чревато потерей политиками популярности.

В условиях кризиса доля расходов на продовольствие традиционно растет, а потому в нынешних условиях отрыв России от других стран будет увеличиваться (вероятно, и в сегменте алкоголя с табаком).

Россияне, судя по социологическим опросам, адекватно оценивают продолжающееся снижение уровня жизни, однако по-прежнему уверены в том, что страна идет правильным путем.

Структура расходов также иллюстрирует более сложные различия функционирования социальной сферы в разных странах. В большинстве стран выборки большая часть расходов приходится на оплату ЖКХ (порядка 25%). На общем фоне отчетливо выделяются Россия и Индия, в случае России это связано с тем, что эта сфера субсидируется государством.

Показательно и различие расходов на здравоохранение. В России на него тратятся традиционно скромно. Во-первых, бесплатная медицина в значительной степени субсидируется государством (тут интересны были бы данные последнего года, ведь число платных услуг заметно растет). А во-вторых, россияне традиционно предпочитают обращаться к врачу только в крайних случаях. Развитые страны отличает куда большая ответственность граждан за свое здоровье и готовность серьезно тратиться на медицинскую страховку и профилактику заболеваний.

Особняком в рейтинге стоят США, отличающиеся по структуре расходов и от России, и от Европы. На продукты питания американцы расходуют 6,8%, а на здравоохранение – 20,9%. Худеют и лечатся. Нам бы их проблемы.

Николай Эппле

Ключевым докладчиком на заседании выступил советник президента РФ, академик РАН Сергей Глазьев. Его выступление было озаглавлено «О неотложных мерах по укреплению экономической безопасности России и выводу российской экономики на траекторию опережающего развития». Именно об этом шла речь в его докладе Совету безопасности РФ, вокруг которого так возбудилась «либерально озабоченная общественность». Со стенограммой выступления С. Глазьева можно ознакомиться на сайте МЭФ ( http://me-forum.ru/media/events/antikriziskaya-sektsiya-mef/ ), поэтому нет особого смысла подробно излагать его основные положения, тем более что в той или иной форме они озвучивались и С. Глазьевым, и коллегами по РАН в самых различных форматах, достаточно отметить доклад отделения экономики РАН (С. Глазьев, А. Никепелов, А. Ивантер) для президента РФ, который обсуждался на известной встрече В. В. Путина с экономистами-академиками.

Так что же, собственно, произошло такого, что подвигло советника президента РФ обратить внимание СБ РФ на возникшие угрозы? Да и вообще, насколько реальны такие угрозы и каковы могут быть их последствия? Основной посыл доклада состоит в том, на мой взгляд, что условия для продолжения денежно-финансовой политики в ключе нулевых годов, включая период 2009—2012 гг., поменялись кардинально, а ЦБ и экономический блок российского правительства делают вид, что как бы ничего особо страшного не происходит и нужно год-два продержаться, а затем начнется оживление мировой экономики, стабилизация мировых цен на энергоресурсы на приемлемом уровне (хотя бы $60 за бочку), и жизнь начнет налаживаться. Примерно в такой парадигме выстроена как новая редакция «Основных направлений деятельности Правительства РФ на период до 2018 года», так и вышедшая недавно в «Российской газете» статья премьера Д. Медведева «Новая реальность: Россия и глобальные вызовы».

По мнению С. Глазьева, новая реальность для России состоит в том, что сокращение источников внешнего финансирования российской экономики, в силу стабилизации цен на нефть и экономических санкций в финансовой сфере, формируют реальную угрозу заморозки денежного предложения из-за роста стоимости кредитных ресурсов и затяжной стагнации с высокой инфляцией по партитуре 90-х годов.

Введение в 1992 г. внутренней конвертируемости рубля означало принципиальную смену эмиссионного механизма. Если в советский период размеры эмиссии увязывались с масштабами хозяйственного оборота и обеспечивались всеми ресурсами, вовлеченными в оборот, то конвертируемость предполагает жесткую привязку масштабов эмиссии к динамике золотовалютных резервов, то есть к валютным поступлениям в экономику. Валютные поступления в российскую экономику того периода ограничивались неблагоприятной ценовой конъюнктурой на российские сырьевые товары, утратой контроля над валютными и денежными потоками, высокими внешними обязательствами финансовых властей. Все это в конечном итоге приводило к относительному сокращению денежного оборота (уровень которого в первой половине 90-х колебался вокруг 15% ВВП) при высокой инфляции, движущей силой которой явилось обесценение рубля к иностранным валютам. Экономика была поставлена в условия острого финансового голода в результате платежного кризиса, нехватки кредитных ресурсов и острого бюджетного кризиса, результатом которого стало резкое ограничение спроса на продукцию оборонных отраслей и производств, обеспечивающих общественные потребности, что усиливало экономический спад.

При этом необходимо иметь в виду, что российская экономика изначально (и по вполне объективным условиям) не относилась к типу экспортно ориентированных экономик. Поэтому нехватка платежных средств прежде всего сказалась на условиях деятельности отраслей, ориентированных на внутренний рынок (машиностроение, легкая промышленность, сельское хозяйство), а ориентация на преодоление такой нехватки за счет внешних заимствований (сначала государством, затем корпоративным сектором) привела к чрезмерной зависимости экономического роста от внешних финансовых источников и снижению устойчивости национальной финансовой системы от внешних факторов.

Все эти факторы действовали в условиях, когда национальная промышленность не прошла этап технологической модернизации и оставалась технологически и институционально неготовой для глобальной конкуренции. Опасные последствия такой зависимости мы в очередной раз наблюдали в связи с глобальным финансовым кризисом 2008 г., а также валютным шоком декабря 2014 г.

Динамичный восстановительный рост 2000−2008 гг. российской экономики основывался на двух факторах. Девальвация рубля в результате финансового кризиса 1998 г. (дефолт по суверенным обязательствам страны) повысила ценовую конкурентоспособность продукции национальной промышленности на внутреннем рынке. Наличие свободных мощностей позволило использовать данный фактор для наращивания объемов выпуска отдельных видов промышленной продукции. С другой стороны, начавшийся рост мировых цен на энергоносители и приток валюты в страну способствовали оздоровлению финансовой системы и росту платежеспособного спроса со стороны государства, бизнеса и населения. Так, цена нефти с 2000 по 2008 год выроста в 3,8 раза (со $175 до $663 за тонну); на природный газ в 2,35 раза (со $151 до $354 за 1000 куб. м); удобрения минеральные смешанные в 6,9 раза (со $102 до $702 за тонну); черные и цветные металлы от 1,7 до 5,6 раза, в зависимости от вида. Соответственно, общие доходы от экспорта увеличились за этот период в 4,55 раза (со 103,1 до 467,6 млрд долларов США). Возрастающие доходы использовались на погашение внешней задолженности, увеличение бюджетных расходов и наращивание стабилизационных фондов — «подушки безопасности» от будущих финансовых потрясений.

В результате возрастающий спрос в значительной степени удовлетворялся не столько за счет наращивания предложения со стороны собственного производства необходимых товаров потребительского и инвестиционного назначения, сколько за счет их импорта, объемы которого выросли за период в 7,9 раза (с 33,9 до 267,1 млрд долларов США). Не случайно, что локомотивами экономического роста национальной экономики выступили торговля и строительство, а не отрасли, формирующие современные тренды инновационного и технологического развития.

Таким образом, восстановительный экономический рост российской экономики в 2000—2008 гг. происходил под действием, прежде всего, внешних экономических факторов, а не был вызван осознанной сменой экономического курса — переходом от стратегии либерализации к активной структурной и целенаправленной промышленной политике стимулирования экономического роста. В результате сложившаяся модель экономической динамики не могла рассматриваться как достаточно устойчивая в долгосрочной перспективе, поскольку не основывалась на росте базовых отраслей национального хозяйства. Собственно, начавшиеся в конце весны 2008 г. проблемы на мировых финансовых рынках, перерастающие в полномасштабный экономический кризис, который затронул Россию, иллюстрируют недостаточную устойчивость сложившейся модели экономического роста, его высокую зависимость от внешних условий. Это признавалось практически всеми течениями российской экономической мысли, что нашло отражение в утвержденной правительством в конце 2008 г. «Концепции долгосрочного социально-экономического развития РФ на период до 2020 года». И хотя кризисная рецессия оказалась не очень продолжительной — собственно, период спада российской экономики продолжался до лета 2009 г., а затем с третьего квартала началось постепенное оживление экономики, и по результатам 2010 и 2011 гг. прирост российского ВВП составил 9%, компенсировав рецессию 2008−2009 гг. При этом, если оценивать характер восстановительного роста после кризиса 2008 г., то, как и в течение 2000−2008 гг., он в значительной степени был связан с благоприятным изменением внешнеторговой ценовой конъюнктуры на товары российского сырьевого экспорта, прежде всего, энергоносителей. Так, средние экспортные цены на российскую нефть поднялись с $407 за тонну в 2009 г. до $744 в 2011 г., на нефтепродукты — с $387 до $727 за тонну, на природный газ — с $249 до $331 за 1000 куб. м, минеральные удобрения (смешанные) — с $291 до $456 за тонну. Это в расчете на 2012 г. обеспечило 26,3% прибавки номинального ВВП России относительно 2009 г. Кроме того, росли цены и на другие товары российского сырьевого экспорта. Так, цены на чугун возросли с $277 до $475 за тонну; медь — с $4894 до $8737 за тонну; никель — с $14 548 до $20 963 за тонну, алюминий необработанный — с $1444 до $2036 за тонну. Наибольшего значения средние экспортные цены достигли в 2012 г., обозначив тенденцию к снижению в 2013 г. Соответственно и экономические итоги 2012 г. обозначили тенденцию к затуханию экономической динамики. Объем ВВП страны за год возрос лишь на 3,4% (против 4,4% в предшествующем 2011 г.) при том, что масштабы промышленного производства увеличился за год лишь на 3,4% (против 5,0% в предшествующем году), рост инвестиций в основной капитал сократился до 6,7% (против 8,3% в 2011 г.). В 2013 и 2014 гг. тенденция на снижение экономической динамики получила дальнейшее развитие: прирост ВВП составил соответственно лишь 1,3% и 0,6%, и переходе к новой рецессии экономики, пик которой ожидается в 2015 г. с неясными перспективами по срокам и динамике восстановления. При этом в 2014 г. российская экономика подверглась новому испытанию со стороны снижения мировых цен на энергоносители и санкций, введенных ведущими странами Запада в связи с событиями на Украине. Санкции ограничивали доступ к зарубежным кредитным ресурсам, что существенно осложнило ситуацию на финансовым рынке страны, в условиях слабости национальной финансовой системы.

С. Глазьев и упрекает ЦБ за то, что последний не предлагает никакой политики по замещению внешних источников финансирования внутренними, и вся кредитная политика высокой базовой ставки, по сути, направлена на подавление инвестиционного спроса, что в условиях рецессии выглядит достаточно странным.

Важным представляется вопрос и о темпах экономической динамики. В упомянутой статье Д. Медведева в качестве ориентира определен выход на среднемировые темпы экономического роста, то есть 2,5−3% годового прироста ВВП, в условиях трех-четырехкратного отставания России от ведущих экономических держав по показателю душевого значения этого экономического показателя. Напомним, что среднегодовой прирост ВВП на уровне 7% позволяет удваивать его объем за десять лет. Следовательно, для кардинального сокращения разрыва и превращения России в полноправного субъекта мировой экономики стране необходимо обеспечивать такой рост в течении 15 лет, что позволит подвести адекватный экономический фундамент и под геополитическую субъектность страны как на Западе, так и на Востоке. Рост — это, конечно, моральный выбор. Но, с другой стороны, а ради чего, собственно, затевались реформы 90-х, если не для сокращения разрыва в уровне экономического развития и ведущих стран Запада. Зачем еще нужны «эффективные собственники» бывшего народного богатства, если они не могут создавать новые рынки, генерировать экономическую динамику и выстраивать конкурентоспособную экономику.

Экономический рост, конечно, многоаспектная проблема, в которой финансовые ресурсы для развития лишь один из аспектов, хотя и чрезвычайно важный. Ускорение экономической динамики до необходимого уровня (6−7% годового прироста ВВП) предполагает наращивание годового объема инвестиций в нефинансовые активы минимум до 30% ВВП, то есть применительно к масштабам российской экономики 2014 г. требуется еще 7 трлн рублей дополнительно к вложенным 13,5 трлн. Практически объемы инвестиций в основной капитал требовалось бы увеличить в полтора раза (или на 110 млрд долларов США).

Теоретически существуют различные источники таких финансовых ресурсов: свободные накопленные финансовые активы в экономике, прямые иностранные инвестиции и кредитование экономики национальным ЦБ. Правительство РФ главным ресурсом считает иностранные инвестиции, а улучшение инвестиционного климата — главным условием решения этой проблемы. Соответственно, институциональные улучшения становятся главным инструментом улучшения инвестиционного климата. Не имея ничего против привлечения иностранных инвестиций в реальный сектор экономики, они не могут рассматриваться основным инвестиционным ресурсом в силу принципиальной невозможности обеспечить необходимые объемы их вовлечения в российскую экономику. Напомним, что в докризисном 2007 г. таких инвестиций было привлечено 27 млрд. долларов США (по методике Росстата), а в прошлом, 2014 г. — не более 14 млрд по методике российского ЦБ, которая включает и вложения из прибыли уже действующих в стране предприятий с иностранным участием. Возникают закономерные вопросы, а какие еще нужны институциональные улучшения, чтобы увеличить на порядок объем привлекаемых вложений из-за рубежа? Какие еще конкурентные преимущества по сравнению с Китаем или Индией может предложить России для иностранных инвесторов?

Другим источником могут стать внутренние вложения из прибыли и накопления. Но таких ресурсов также крайне недостаточно. Так, на 1 января 2015 г. монетизация ВВП (М2) составляла 45%, увеличившись за год лишь на 1%, что как минимум в два раза ниже приемлемого уровня для формирования внутреннего инвестиционного контура широкомасштабной модернизации промышленности и других секторов национальной экономики. Подчеркнем, речь идет о нехватке денег в экономике, то есть и в бюджетах всех уровней, и на счетах у населения, и у хозяйствующих структур.

В создавшихся условиях С. Глазьев, и далеко не он один, предлагает обеспечить расширение предложения финансовых ресурсов для инвестиций на основе восстановления механизма целевой кредитной эмиссии для финансирования структурообразующих инвестиционных программ и проектов модернизации и развития различных отраслей национальной экономики и промышленности. Россия пока обладает необходимыми условиями для развития такого механизма финансовой поддержки широкомасштабной модернизации. К ним можно отнести и низкую монетизацию ВВП, которая может быть удвоена за счет долгосрочных кредитных ресурсов, и низкий уровень внутреннего государственного долга.

По сути, речь может идти о восстановлении особого инвестиционного контура финансирования через специальные институты развития. Выстраивание такого инвестиционного контура является особой задачей экономической политики, заслуживающей специального рассмотрения, и предполагает решение нескольких принципиальных вопросов.

Первый — выбор объектов кредитования. Удовлетворение потенциального спроса внутреннего рынка требует наращивания выпуска соответствующих объемов конкурентной продукции по соотношению цена-качество. Эта задача не может быть решена лишь на основе улучшения общей институциональной среды для привлечения внешних инвесторов, а требует реализации целевого проектного подхода с выходом на формирование и реализацию конкретных инвестиционных проектов по развитию новых производственных мощностей в различных отраслях промышленности, включая новые индустрии на основе прорывных НБИК (NBIC технологии— аббревиатура, обозначающая современную тенденцию к конвергенции nano-, bio-, info- и cogno — технологий. — Прим. редакции) технологий. На заседании секции эту проблему специально обозначил Ю. Крупнов, который справедливо подчеркнул, что наблюдается явный дефицит инвестиционных проектов.

Реализация такого подхода предполагает переформатирование характера программных документов развития различных секторов национальной экономики с концептуального (общие цели и параметры; совершенствование общих условий и стимулирования инвестиционной деятельности) на проектный, когда целевые параметры развития подкрепляются конкретными инвестиционными проектами, предлагаемыми для реализации частному бизнесу на основе инвестиционных договоров. Это в свою очередь предполагает формирование соответствующих требований к содержанию отраслевых и региональных программ, разработка которых предусмотрена в контексте ФЗ № 172-ФЗ от 28.06.2014 «О стратегическом планировании в Российской Федерации». Но отметим, что, при всех рисках формирования и отбора проектов, именно государство обладает наибольшими ресурсами для мобилизации экспертного сообщества из науки, бизнеса и госаппарата для минимизации таких рисков.

Второй — условия предоставления инвестиционного кредита. Отобранные приоритетные проекты софинансируются государственными институтами (банками) развития на долевой основе с частным инвестором, проект которого принят к реализации. Доля государственного кредита может составлять до половины стоимости объекта и использоваться на закупку технологического оборудования, что предполагает высокое качество экспертизы проекта. Собственно льготные условия касаются сроков погашения инвестиционного кредита и его годовой ставки. Если использовать опыт Японии и Ю. Кореи, то ставка должна ориентироваться на уровень отраслевой рентабельности, а сроки погашения — на нормативные (проектные) сроки амортизации оборудования.

Третий — участники инвестиционной деятельности. На стадии формирования отраслевых приоритетов и программ развития экономики основными акторами процесса выступают госорганы (Минэкономразвития и профильные министерства), экспертное сообщество и бизнес в лице отраслевых ассоциаций. На стадии реализации инвестиционных проектов: ЦБ ‑ Институт развития ‑ частный собственник создающегося проекта, который осуществляет софинансирование проекта. Институтами развития могут выступать как специализированные государственные структуры (например ВЭБ, Россельхозбанк), так и частные банки из числа системообразующих. Однако включение в программу коммерческих банков «широкого профиля» предполагает усиление контроля за использованием выделяемых целевых ресурсов, что, скорее всего, потребует введение института уполномоченных (комиссаров) ЦБ.

Широкое использование механизмов целевой кредитной эмиссии для финансирования приоритетных проектов потребует усиления прозрачности движения как общих денежных потоков, так и валютных средств, введение определенных ограничений на сложившиеся «финансовые вольности» с целью уменьшения рисков финансовой дестабилизации. Важнейшим условием борьбы со злоупотреблением монопольным положением и инфляцией издержек, а также инструментом обеспечения прозрачности всей хозяйственной деятельности должна стать активизация ценовой политики, направленная на обеспечение прозрачности ценообразования и ценовой контроль (на основе экономически обоснованных издержек) за естественными монополиями и важнейшими товарами, формирующими издержки у производителей конечной продукции. Речь, конечно, не идет о восстановлении директивного ценообразования советского типа. Решение этой задачи предполагает осуществление более эффективного контроля за формированием цен и тарифов естественных монополий и монополизированных секторов экономики, а также в интересах повышения общей конкурентоспособности национального производства, отказ от мировых цен в качестве ориентира для внутреннего ценообразования на продукцию, производимую внутри страны. Активизация ценовой политики должна осуществляться на основе ФЗ «О ценообразовании», который определил бы принципы формирования экономически обоснованных издержек, права и процедуры органов власти в контроле за ценообразованием, меры по сдерживанию необоснованного роста цен у производителей в оптовом и розничном сегментах рынка. Необоснованная ценовая рента, если она не используется для инвестиционных целей, должна изыматься через налогообложение прибыли.

Валютная политика должна быть нацелена на поддержание стабильного курса рубля, заметно заниженного относительно паритета покупательной способности национальной валюты. В этой связи целесообразно критически оценить сформировавшиеся в стране чрезмерно либеральные правила валютных операций и ввести разумные ограничения на такие операции, не связанные с обслуживанием внешнеторгового оборота и инвестиционной деятельности в реальном секторе экономики, что и предлагает С. Глазьев, говоря об введении ограничений для спекулянтов. Отмеченные задачи могут решаться в ходе реформирования банковского сектора страны, существенного сокращения количества банков, обладающих лицензиями для ведения валютных операций (например, до 20−30), введения прямого контроля над валютными операциями (комиссары ЦБ или службы финансового мониторинга), трансформации мелких банков в кредитные организации с ограниченными функциями.

Отметим, что при определенной схожести с эмиссионной политикой в бывшем СССР речь, конечно, не идет о восстановлении планово-распределительной экономики, поэтому «страшилки» рыночных фундаменталистов со ссылками на недавнюю отечественную историю остаются на их профессиональной совести. Помимо советских пятилеток, существует опыт догоняющего развития Японии, Юж. Кореи, Тайваня, Сингапура, КНР, наконец.

Во-первых, в отличие от советской экономики, речь идет о кредитовании инвестиционных проектов частных инвесторов, а не распределении (безвозмездной раздачи) инвестиций госпредприятиям на основе директивных плановых заданий. Во-вторых, предоставление кредитов должно осуществляться на конкурсной основе, под конкретные инвестиционные проекты в контексте выбранных отраслевых приоритетов развития. Такие приоритеты должны формироваться бизнесом, экспертным сообществом и профессиональным госаппаратом (соответствующими профильными ведомствами). По сути, речь идет о составлении среднесрочных бизнес-планов модернизации и развития приоритетных секторов экономики и промышленности. Государство выступает модератором их разработки и обеспечивает благоприятные инвестиционные условия (долгосрочные кредиты) для реализации отобранных на прозрачных условиях проектов.

В таком контексте должна быть, наконец, на практике реализована взаимоувязанная система разработки перспективных документов экономического развития страны: долгосрочный прогноз социально-экономического развития России — долгосрочная стратегия социально-экономического развития страны — долгосрочные концепции и программы развития основных секторов (отраслей) национальной экономики — среднесрочные приоритетные инвестиционные программы развития приоритетных отраслей и секторов национальной экономики. Собственно, такие программы и проекты, увязанные (содержательно и ресурсно) в определенную логику развития, и могут формировать содержание среднесрочного индикативного плана как основы среднесрочного бюджета страны.

В условиях, когда национальный бизнес недостаточно мотивирован на глубокую структурную модернизацию национального хозяйства и не располагает достаточными ресурсами для ее эффективной реализации, государство вынуждено выступать «модератором модернизации», запуская, организуя и стимулируя процесс, в ходе которого должны сформироваться и окрепнуть негосударственные экономические институты, способные поддержать динамичный экономический рост и обеспечить глобальную конкурентоспосбность национальной российской экономики.

Владимир Филатов

В то же время господство доллара имеет довольно хрупкий фундамент, а система, поддерживающая его, крайне нестабильна. Но хуже всего то, что альтернативные резервные валюты также далеки от совершенства. А это значит, что переход к более безопасному порядку будет длительным и трудным.

В течение десятилетий мощь американской экономики оправдывала доминирующую позицию доллара. Однако в последние годы увеличился разрыв между экономическим весом Америки и ее финансовыми возможностями.

Сегодня на Соединенные Штаты приходится 23% глобального ВВП и 12% международной торговли товарами. При этом примерно 60% мирового промышленного производства и такая же доля населения планеты находятся фактически в долларовой зоне, так как валюта этих стран привязана к доллару или каким-то образом координируются с ним.

Доля американских компаний в общем объеме международных корпоративных инвестиций снизилась с 39% в 1999 г. до 24% в настоящее время. Однако влияние Уолл-стрит на динамику рынков мира сегодня выше, чем раньше. Американские фондовые менеджеры управляют 55% мировых активов (десять лет назад этот показатель был 44%).

Растущий разрыв между американской экономикой и финансовой мощью создает проблемы для других стран как в долларовой зоне, так и за ее пределами. И все из-за того, что стоимость долларового доминирования начинает перевешивать выгоду, отмечает британский журнал The Economist.

Во-первых, экономикам приходится выдерживать резкие колебания конъюнктуры. В последние месяцы даже перспектива незначительного изменения процентной ставки в Америке привела к значительному оттоку капитала из развивающихся рынков, при этом больно ударив по местным валютам и ценам на акции. Решения Федерального резерва США отражаются на офшорных долгах и вкладах в долларах общим размером около $9 трлн.

Из-за того что ряд стран имеют привязку национальных валют к доллару, их центральные банки должны реагировать на действия ФРС. Иностранцы владеют 20-50% государственных облигаций в местной валюте в таких государствах, как Индонезия, Малайзия, Мексика, Южная Африка и Турция: они, скорее всего, уйдут из развивающихся рынков, как только поднимется американская ставка.

Второй проблемой является отсутствие какого-либо ограничителя для офшорной долларовой системы в случае кризиса. В 2008-2009 гг. ФРС с нежеланием пошла на помощь: выступая как кредитор последней инстанции, она предоставила $1 трлн ликвидности иностранным банкам и центральным банкам. В будущих кризисах потребуется более значительная сумма.

Офшорный долларовый мир сегодня почти в два раза больше, чем в 2007 г. К 2020-м гг. он будет сравним по размеру с банковским сектором Америки. При этом Конгресс США с 2008-2009 гг. выражает недовольство практикой экстренного кредитования со стороны ФРС. Может случиться так, что при наступлении нового кризиса план ФРС по выпуску крупномасштабного объема своп-линии столкнется с наложенным конгрессменами ограничением.

Как долго страны готовы мириться с зависимостью их финансовых систем с раздробленной и плохо функционирующей политической системой Америки?

Этот вопрос ведет к третьей проблеме: Америка все чаще использует свою финансовую мощь как политический инструмент. Политики и прокуроры США используют долларовую платежную систему как способ установления контроля не только над капризными банкирами и нечистоплотными на руку футбольными чиновниками, но и над такими непокорными режимами, как Россия и Иран.

Американцы, конечно, могут сказать, "почему это должно нас тревожить". Они никого не заставляли привязывать какую-либо национальную валюту к доллару и не призывали иностранные компании выпускать долговые обязательства в долларах. Но доминирующая роль доллара отражается и на американцах: он приносит огромную выгоду как экономике, так и финансам США.

В идеале Америка должна была бы разделить это почетное бремя с другими валютами. Но если гегемония доллара неустойчива, то и любой другой потенциальный приемник окажется в неустойчивом положении.

Среди претендентов на резервный статус сегодня нет явного лидера. Несмотря на экономическую мощь Европы и Китая, нынешний статус евро и юаня пока не позволяет им стать валютой номер один в мире.

Все это означает, что в обозримом будущем глобальной финансовой и монетарной системе не удастся избавиться от доллара. У доллара нет достойного соперника. Но система, которая удерживает его, продолжает давать трещины.

Примечательно, что за несколько минут до объявления пресс-релиз с именем победителя, видимо, по ошибке был опубликован на официальном сайте Нобелевской премии.

В заявлении Шведской академии отмечается, что потребление товаров и услуг является решающим фактором человеческого благополучия. За последние 30-40 лет изучение теории потребления стремительно прогрессировало, но Энгус Дитон выделяется среди всех ученых, внесших вклад в данную область экономической науки.

Среди главных достижения Дитона называют анализ систем спроса на материале различных предметов потребления, изучение суммарного потребления, совершившее революцию в микроэконометрике, а также использование статистики домашних хозяйств в развивающихся странах для измерения стандартов жизни и бедности.

Сумма премии по экономике, как и других Нобелевских наград, в этом 2015 году составляет 8 миллионов шведских крон (953 тысячи долларов).

Англо-американский экономист Энгус Дитон (Angus Deaton) родился 19 октября 1945 года в Эдинбурге, Великобритания.

Получил степени бакалавра (1967) и магистра искусств (1971), а также доктора философии (1974) в Кембридже (Великобритания).

В 1967-1968 годах работал в Банке Англии.
В 1969 году — младший научный сотрудник кафедры прикладной экономики Кембриджского университета.
В 1972 году — научный сотрудник Колледжа Фицуильям (колледж Кембриджского университета).
В 1976-1983 годах — профессор эконометрики Бристольского университета (Великобритания).
В 1979-1980 годах — приглашенный профессор Принстонского университета (США).
С 1983 года — профессор экономики и международных отношений Принстонского университета и Школы общественных и международных отношений имени Вудро Вильсона (профессиональная академия государственной политики при Принстонском университете).
В 1990-1991 годах — приглашенный сотрудник Колледжа Черчилль (Кембридж).

Основные научные направления Дитона — здоровье, благополучие и экономическое развитие. Текущие исследования фокусируются на детерминантах здоровья (экономические и социально-бытовые условия и их распределение среди населения) в богатых и бедных странах, а также на измерении бедности по всему миру.

Почетный доктор экономики Кипрского университета (2012), почетный доктор Эдинбургского университета (2011), Сент-Эндрюсского университета (2008), Университетского колледжа Лондона (2007).

Член Эконометрического общества (1979).
Член Американской академии искусств и наук (1992).
Член Британской академии (2001).
Заслуженный президент Американской экономической ассоциации (2010).
Член-корреспондент Королевского общества Эдинбурга (2010).
Член Американского философского общества (2014).
Член Академии наук США (2015).

Энгус Дитон является первым обладателем Медали Фриша (Frisch Medal, (1978), которая вручается Эконометрическим обществом в честь норвежского экономиста Рагнара Фриша. В 2014 году он был удостоен Премии Леонтьева за расширение границ экономической мысли (Leontief Prize for Advancing the Frontiers of Economic Thought)
http://ria.ru/spravka/20151012/1300606053.html

ВАШИНГТОН, 12 окт — РИА Новости, Алексей Богдановский. Профессор Принстонского университета Ангус Дитон, которому присуждена Нобелевская премия по экономике за 2015 год, выразил в понедельник надежду, что его открытия способствовали точности экономической статистики и тем самым улучшат возможности помощи развивающимся странам.

На вопрос газеты New York Times, какое наследие он рассчитывает оставить после себя, Дитон ответил: "Осторожность в измерениях". По его словам, он сосредоточился в своих исследованиях на развивающихся странах, поскольку "моральный долг — понять, как ведут себя люди и как можно и нужно на это реагировать".

Согласно заявлению Королевской шведской академии наук, премия по экономике памяти Альфреда Нобеля присуждена Дитону "за анализ потребления, бедности и благосостояния". В академии наук отметили, что потребление товаров и услуг является решающим фактором человеческого благополучия. За последние 30-40 лет изучение теории потребления стремительно прогрессировало, но Дитон выделяется среди всех ученых, внесших вклад в данную область экономической науки.

Экономическая и социальная повестка в РФ отстает от политической, считает первый вице-премьер Игорь Шувалов. "Мы ковыряемся в ежедневных вопросах и не видим, какими мы должны быть через 20 лет... В мире уже ездят на беспилотных такси, а мы обсуждаем, почему у нас такие плохие дороги",— говорил он, выступая на Гайдаровских чтениях, посвященных 25-летию Института экономической политики им. Егора Гайдара. В кризис в правительство поступают разные предложения ("в корзине у правительства много маразма"), но правила поведения для бизнеса должны быть стабильны, требовал он.

Проблемы выбора курса возникают из-за того, что нет "механизма балансирования интересов", как в споре о финансировании бюджетного дефицита 2016 года за счет нефтяной отрасли сетовал зампред правления ВЭБа Андрей Клепач. В итоге и бюджет "обречен на то, что не может способствовать развитию,— отметил глава Минэкономики Алексей Улюкаев.— Сокращается доля производительных расходов, инвестиций и прямых инвестиций в человеческий капитал — и разрастается доля непроизводительных". "Мы продолжаем поддержку нежизнеспособных производств и энергично наращиваем финансирование государством самых разных его аспектов, отнюдь не только оборонных",— поддержал его ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов. Андрей Нечаев, министр экономики в 1992-1993 годах, напомнил: из-за распределения расходов бюджета (65% — федеральный, 25% — региональный, 10% — муниципалитеты) и исполнения президентских майских указов 2012 года растут долги регионов. Без перераспределения налогов или прямых субсидий субъекты РФ сворачивают инвестпрограммы, жилищное и дорожное строительство и ликвидируют больницы. Андрей Клепач предостерегал от превращения оборонки в один из драйверов роста — это уже однажды разбалансировало экономику в 1980-х. Глава Минфина Антон Силуанов соглашался: доходы перераспределяются несбалансированно, до 2008 года через федеральный бюджет перераспределялось меньше 16% ВВП, а теперь — 40%. Желательно, "чтобы больше средств оставалось у хозяйствующих субъектов, а для этого нужны структурные реформы", включая пенсионную, настаивал он.

Впрочем, с тем, что для долгосрочного развития нужны инвестиции, соглашались все участники, но уже их источники всем виделись по-разному. Антон Силуанов называл альтернативой бюджетным инвестициям государственно-частные партнерства. Алексей Улюкаев напоминал, что инвестиции — это собственные средства бизнеса, которые тот "почему-то не хочет инвестировать". Но "забрать эти излишки" — это верный способ подтолкнуть его к тому, чтобы средства "отогнать и разместить в комфортную юрисдикцию", предупреждал министр. Глава ЦБ Эльвира Набиуллина констатировала: внутреннего небанковского инвестирования в РФ и так практически нет — активы банковского сектора выше 100% ВВП, на активы страховых компаний, НПФ и неинвестиционные фонды приходится по 3%. Собравшиеся традиционно требовали защиты частной собственности, развития конкуренции и возврата доверия к государственным институтам. "А что, когда-нибудь у нас существовало реальное доверие? А то как будто оно было, потом потерялось, а сейчас вы пытаетесь его найти",— удивлялся этому Игорь Шувалов. По его мнению, доверие возникает вслед за успешной работой государства. В пример чиновник привел создание финансового мегарегулятора и, как бы споря с остальными участниками дискуссии,— рост качества бюджетной политики и налогового администрирования.

Важное уточнение: среди рядовых экономистов идеалисты есть. Их очень-очень немного, но они есть. А вот среди политиков идеалистов нет. Никаких. Вообще. Сергей Глазьев — политик. Очень прагматичный политик с хорошим экономическим образованием.

И еще раз подчеркиваю красным: Глазьев — прагматик. Эта оценка может показаться странной для тех, кто только недавно начал следить за политической и экономической жизнью. Глазьев всегда был прагматиком. Он был прагматиком в эпоху самого ярого дерибана советского имущества, когда работал в Комитете внешнеэкономических связей РСФСР заместителем Петра Авена.

Да, того самого Петра Авена — одного из создателей "Семибанкирщины" и совладельца того самого "Альфа-Банка", о котором как о спонсоре Навального не писал только ленивый. Он был прагматиком, когда прошел в Думу по списку Демократической Партии России — организации, в которую "прибились" многие выходцы из "межрегиональной депутатской группы", сыгравшей ключевую роль в уничтожении СССР. Он был прагматиком, когда потом работал в команде генерала Лебедя, и не меньшим прагматиком в команде Зюганова.

История его взаимоотношений с союзниками по блоку "Родина" — тоже образец политического прагматизма. Это скорее хорошо, чем плохо. Как показывает практика и медаль "За вклад в создание Евразийского экономического союза" 1 степени, которой он заслуженно награжден, прагматик Глазьев, работающий в рамках ограничений реального мира и административного аппарата, вполне способен принести государству ощутимую пользу. Во всех остальных случаях результаты бывают разные.

Качество результатов очень сильно зависит от того, с кем конкретно в тот или иной момент кооперируется академик Глазьев. Критиковать его за выбор аппаратных союзников — занятие бесперспективное, но нельзя не отметить, что эти союзники накладывают серьезный отпечаток на конкретные предложения, под которыми он подписывается.

Полный анализ программ Глазьева (доклад для комиссии Совбеза и доклад "Столыпинского Клуба") выходит за рамки этого текста, ибо над ними в течение нескольких месяцев работали команды экономистов, и полноценный разбор потребует как минимум аналогичных усилий.

Однако будет правильно рассмотреть один из ключевых аспектов программ Глазьева, а именно - предложения, связанные с изменением валютной и денежно-кредитной политики.

В качестве базового материала для анализа будет использоваться текст "Тот самый доклад. Угрозы России и противодействие им", опубликованный от имени Глазьева на сайте издания Однако, которое никак нельзя заподозрить в либерализме или желании навредить академику Глазьеву.

В тексте будут рассматриваться только конкретные предложения, изложенные в докладе для комиссии Совбеза, так как его вводную часть я считаю не экономическим, а политическим текстом, для написания которого с таким же успехом можно было привлечь не академика Глазьева, а писателя Проханова или журналиста Доренко. К сожалению, как сторонники, так и либеральные критики программы команды Глазьева предпочитают читать и анализировать только политическую часть.

Критика текущей ситуации, представленная в докладе, является во многом верной. Но от доклада ожидали конкретных решений, предложений, которые можно в обозримом будущем превратить в законодательные инициативы, инструкции ЦБ и директивы правительства. Вот на некоторых из этих конкретных предложений стоит остановиться.

Значительную часть доклада для Совбеза и доклада "Столыпинского Клуба" занимают предложения по деофшоризации экономики и стабилизации рубля. Некоторые из них попадают в категорию "это нужно было делать еще вчера". Самый яркий пример таких мер — это аннулирование соглашений об избежании двойного налогообложения с Кипром и Люксембургом — фактическими офшорами, в которых зарегистрировано значительное количество российских компаний. В эту же категорию входят такие меры, как ограничения на размер валютных позиций банков, стимулирование экспорта за рубли, ускорение создания "российского СВИФТ" для работы на уровне СНГ и/или БРИКС и т.д.

Фундаментальный конфликт вокруг денежной политики ЦБ РФ сводится к тому, что экономике объективно нужны более доступные кредитные ресурсы. Любой спор на эту тему идет по уже устоявшемуся сценарию, напоминающему классический шахматный дебют. Противники ЦБ обвиняют его в том, что он "душит экономику" (и работает на МВФ, ЦРУ, марсиан — нужное подчеркнуть в зависимости от темперамента критика), и требуют запустить печатный станок ЦБ во имя экономического роста. Либеральные и консервативные экономисты в ответ указывают на очевидные последствия "опускания ставки в пол": свежеотпечатанные рубли немедленно уйдут из продуктивного сектора экономики в покупку (и вывоз) валюты, в финансирование импорта и в спекулятивные инвестиции на рынке недвижимости. Следующим этапом будет резкое падение курса (которое можно отсрочить лишь сжиганием резервов) и серьезнейший разгон инфляции. Доклады Глазьева должны были дать ответ именно на эти, очень серьезные аргументы противников "накачки экономики деньгами".

Если упростить, то от команды Глазьева ожидались конкретные ответы на два конкретных вопроса:

1. Если мы включаем рублевый станок, то как сделать так, чтобы деньги не утекли в валюту, не утекли из России и (самое главное) не разогнали инфляцию?
2. Если печатать рубль "под обеспечение доллара" — плохо, то чем и как предлагается заменить доллар в качестве обеспечения напечатанных рублей?

Команда Глазьева предложила свои ответы на эти вопросы.

Для того, чтобы избежать разгона инфляции предлагается целевое кредитование реального сектора экономики, совмещенное со строгим контролем расходования средств. Таким образом, предполагается, что деньги не уйдут на валютный рынок и не будут потрачены на потребление, позволив избежать инфляции. Более того, предполагается, что повышение эффективности существующих производств и использование передовых технологий позволит купировать инфляционный эффект.

Проблема с этим подходом заключается в том, что он хорош ровно настолько, насколько хороша надзорная система. Притом, что даже самая лучшая надзорная система не может решить три фундаментальные проблемы.

Первая: для развития многих производств нам нужны иностранные технологии и иностранное оборудование, то есть значительная часть "целевых кредитов" неизбежно придется потратить на закупку валюты, что будет сильно давить на курс рубля, и чем активнее будет работать печатный станок, тем сильнее будет обесцениваться рубль.

Вторая "негасимая" проблема: крупные предприятия реального сектора зачастую имеют сотни, а иногда и тысячи субподрядчиков, без которых они не могут работать и которым они будут платить только что напечатанными рублями. Можно себе представить систему жесткого контроля за несколькими сотнями крупных стратегических предприятий, но жесткий контроль расходов десятков тысяч их субподрядчиков представляется просто невыполнимой задачей: непонятно, откуда взять столько компетентных и кристально честных контролеров, а также непонятно, из каких денег платить им достойные зарплаты.

Третья фундаментальная проблема: на производствах у нас работают люди, а не роботы. Людям надо платить зарплату, причем в условиях дефицита кадров, промышленный рывок будет предполагать, что зарплата не может быть нищенской. Получается, что воленс-ноленс, а еще одна часть "рублевой накачки" будет уходить на потребительский рынок с потенциальными инфляционными последствиями. Сможет ли рост промышленности, эффективности производства и импортозамещения быстро (!) и полностью (!) компенсировать эти негативные эффекты — очень большой вопрос, который приобретает особую важность, если учитывать тот факт, что власть, включившая рублевый станок, не имеет право на ошибку: если инфляция и курс "рванут", то потом корректировать и восстанавливать будет просто нечего.

Особое внимание нужно обратить на тот факт, что вышеизложенные соображения не учитывают таких аспектов как использование "целевых кредитов" в целях личного или корпоративного обогащения, а также невероятный коррупционный потенциал на уровне структур, которые будут заведовать распределением "целевых напечатанных рублей". Не стоит делать вывод, что целевую эмиссию проводить вообще нельзя, "потому что все разворуют!", но стоит четко осознавать, что при массированной эмиссии, которую предлагает Глазьев и его союзники, любая ошибка молниеносно приведет к катастрофическим последствиям для экономики, по сравнению с которыми нынешний спад будет казаться очень легким недомоганием.

Отдельно нужно остановиться на предложениях по контролю за уходом капиталов за рубеж. Для того, чтобы рубли не утекли из России в рамках "бегства капиталов", предлагается, в строгом соответствии с академической теорией, ввести ограничения на движение капиталов. С полным списком предложенных мер можно ознакомиться в "Приложении 2" к докладу.

Ответ команды Глазьева — хороший, академичный, правильный и неэффективный в условиях реального мира. Это не значит, что описанные в нем меры не нужно принимать. Нужно. Но нужно понимать, что остановить вывоз капитала они не смогут даже близко. Максимальный эффект, на который можно рассчитывать — удорожание процесса вывоза капитала.

Можно долго и упорно спорить на теоретическом уровне, но вышеизложенная оценка эффективности мер, предложенных авторами доклада, легко доказывается практикой, которая, как известно, является критерием истины.

В качестве доказательства возьмем пример КНР, где:

а) уже существуют жестокие ограничения на вывоз капитала, вплоть до таких, на ввод которых команда Глазьева не может даже надеяться. Например, запрет физическим лицам на перевод за рубеж более 50 тысяч долларов в год без письменного особого разрешения специальной комиссии (SAFE);

б) за нарушениями режима ограничения вывоза капиталов следит китайская система национальной безопасности, которая активно применяет "экстрасудебные меры воздействия" и в особо сложных тяжелых случаях (предполагающих системную коррупцию) может применить меру, о которой так мечтают интернет-патриоты, а именно - расстрел.

Несмотря на такие серьезные ограничения и риски, практика показывает, что вывоз капитала из КНР идет полным ходом. Это особенно заметно в двух местах на планете: Лондоне и Сиднее.

Как известно, лондонскую элитную недвижимость (с ценником от 2 миллионов долларов и выше) активнее всего скупают три категории иностранных клиентов:
- арабские шейхи;
- российские олигархи;
- китайские бизнесмены и чиновники

Только вот незадача: в арабских странах и России ограничений на вывоз капитала практически нет, а в Китае — есть, причем довольно жесткие. Вы можете себе представить, сколько лет нужно честно вывозить по 50 тысяч долларов в год чтобы купить лондонский особняк за 5 миллионов долларов?

И чтобы никому не казалось, что в вывозе капитала участвуют только богатые и влиятельные китайцы, давайте посмотрим на Австралию — любимое место вывоза капиталов китайского среднего класса.

Для австралийских застройщиков китайский средний класс — это главные платежеспособные иностранные клиенты, что, впрочем, признают и западные СМИ, жалующиеся на то, что китайцы вытесняют с рынка молодых австралийцев, которые не могут себе позволить выросшие цены.

Вопрос о том, как это возможно с учетом ограничения в 50 000 долларов в год — риторический, хотя на него есть вполне конкретные ответы в виде схем доступных даже китайскому среднему классу.

На макро уровне наблюдается постоянное соревнование между теми, кто ловит "контрабандистов капитала" и теми, кто занимается его контрабандным или окололегальным вывозом. На июль текущего года в этом "матче" китайское государство, несмотря на развитый репрессивно-контрольный аппарат, проигрывает со счетом минус 90 миллиардов долларов в месяц.

Вывод: меры по ограничению движения капитала, изложенные в докладе команды Глазьева, можно (после дополнительной экспертной оценки) ввести в законодательство, но ожидать, что они смогут полностью остановить вывоз капитала из России и серьезное падение курса рубля в случае резкой накачки экономики деньгами — нельзя. Практика КНР показывает ограниченную эффективность подобных методов.

На вопрос "если не доллар, то что?" команда Глазьева дает очень оригинальный и неожиданный ответ, который содержится в "Приложении 4" доклада.

Я настаиваю на том, чтобы читатели ознакомились именно со списком конкретных предложений, так как в личных дискуссиях мне приходилось сталкиваться с аргументом "не мог Глазьев написать такого". Факты — вещь упрямая, и именно ради ознакомления с фактами я настаиваю на прочтении списка конкретных мер, изложенных в докладе, а не на вольном пересказе "политического" раздела доклада в СМИ.

В качестве инструмента стимулирования экономики предлагается:

"1.3. Кардинальное расширение ломбардного списка Центрального банка, включение в него векселей и облигаций платежеспособных предприятий, работающих в приоритетных направлениях, институтов развития, гарантий федерального правительства, субъектов федерации и муниципалитетов."

Ломбардный список ЦБ — это список ценных бумаг, под залог которых ЦБ обязан выдавать кредиты банкам, то есть впрыскивать в экономику "новые" рубли. Что нам предлагает команда Глазьева? Команда Глазьева говорит: "выпускать рубли, обеспеченные долларами — плохо!" и это правда, но взамен нам предлагается выпускать рубли в том числе под залог "векселей платежеспособных предприятий". Давайте переведем это на практический язык с учетом условий российской экономической реальности.

Дано: Приоритетный сектор — сельское хозяйство. Честный белый и пушистый дагестанский банк "Аул-Банк" и не менее честное белое и пушистое сельхозпредприятие ООО "Овец-трейд", которое работает в приоритетном секторе и является очень платежеспособным (аудиторы и эксперты из "Аул-Банка" мамой клянутся что это так!).

Если следовать букве этого предложения, получается, что "Аул-Банк" сможет заложить в ЦБ вексель ООО "Овец-трейд", и ЦБ будет обязан выдать ему рубли. Более того, на полученные рубли (мы же развиваем сельское хозяйство, да?) "Аул-Банк" сможет немедленно купить еще и векселя ООО "Баран-трейд" и снова заложить их в ЦБ, и таких "прокруток" будет много. Очевидно, что таким образом экономика действительно накачается деньгами, только вот о том, какая покупательская способность будет у таких рублей (не говоря уже о курсе доллара), лучше даже не думать. Вместо рублей, "обеспеченных долларом", правительству предлагается рубль "обеспеченный векселями платежеспособных предприятий".

Можно было бы предположить, что авторы доклада подразумевали только "большие государственные предприятия", но тогда сам смысл предложения теряется полностью, ибо облигации таких предприятий: от Роснефти до Аэрофлота и РЖД - в ломбардном списке ЦБ уже есть, в чем каждый желающий может убедиться самостоятельно на сайте ЦБ.

Может показаться, что это предложение должно относиться только к крупным государственным банкам, которые будут проверять неподкупные комиссары в пыльных шлемах, но это не так. К сожалению, возникает впечатление, что по крайней мере один раздел из доклада команды Глазьева для Совбеза писало частное банковское лобби, которое очень обиделось на череду отзыва лицензий у "банков-прачечных". Цитата из доклада: "Необходимо принять следующие меры по устранению угроз дестабилизации банковской системы, возникающих в связи с цепочкой банкротств лишаемых лицензий коммерческих банков".

Видимо, подразумевается, что у нас банковский сектор страдает от отзывов лицензий, а не от того, что бизнес-модель значительного числа частных банков сводится к тому, чтобы набрать вкладов и кредитов, потом вывести активы из банка и повторять это до тех пор, пока не отзовут лицензию, оставив государству сомнительное удовольствие платить вкладчикам. Потом те же собственники повторяют эту же схему с новыми банками, а государство исправно платит за всех, несмотря на то, что у ЦБ есть все инструменты для того, чтобы прекратить это безобразие.

Вместо того, чтобы требовать санации и децимации этого уродливого наследия 90-х, коим является наш "кидально-прачечный" частный банковский сектор, команда Глазьева предлагает не только накачать его деньгами, но еще и дать нашим невероятно честным, белым и пушистым банкирам самим оценивать финансовое состояние своих банков. Вот неполный список конкретных мер по поддержке наших дорогих ростовщиков из приложений к нашумевшему докладу:

"3.1. Предоставление коммерческим банкам возможности немедленного получения стабилизационных кредитов на цели удовлетворения панических требований физических лиц в размере до 25% объема депозитов граждан".

Комментарий: то есть теперь перед смертью банк сможет получить у АСВ еще и кредит в размере четверти вкладов. Банковские менеджеры прыгают от радости.

"3.2. Возобновление проведения Банком России беззалоговых кредитных аукционов для банков, испытывающих дефицит ликвидности".

Комментарий: Отлично. Рубль, обеспеченный долларом — это плохо. Видимо, рубль напечатанный под честное слово банков, которым скоро придет конец — это хорошо.

"3.3. Предпринять срочные меры по поддержанию текущей ликвидности банков: снижение отчислений в Фонд обязательных резервов; увеличение возможностей кредитования банков под залог «нерыночных активов»; расширение разнообразия таких активов".

Комментарий: ЦБ РФ, к сожалению, достаточно всеяден в плане кредитования банков под различные залоги, но, действительно, тут есть куда расширить список потенциальных залогов. У каждого из читателей, наверное, есть знакомый, который купил айфон или холодильник в кредит и теперь со скрипом его выплачивает. Есть риск, что портфель таких кредитов может оказаться в залоге ЦБ для получения кредита в виде свеженапечатанных рублей.

Вишенка на торте:

"В рамках Базеля-2 расчет кредитного риска вести на основе внутренних рейтингов банков взамен рейтингов международных агентств, несостоятельность и непрофессионализм которых проявились в ходе финансового кризиса 2007-2008 годов."

Комментарий: Базель-2 — это документ, содержащий методические рекомендации в области банковского регулирования, и банкиры его очень не любят, так как он заставляет банки ограничивать взятые на себя риски, что сильно повышает стабильность банка, но очень мешает любимой схеме российских банкиров: набери долгов и депозитов, выведи деньги под видом кредитов на подставные фирмы, оставь лопнувший банк государству чтобы оно заплатило за все. Понятно, что оценка кредитного риска на основе рейтингов западных агентств — это плохо, но почему команда Глазьева не предлагает заменить их рейтингами российских рейтинговых агентств, а требует, чтобы эту оценку давали сами банкиры? Проблема в том, что банкиры кровно заинтересованы в том, чтобы даже самый убогий кредит, выданный фирме-однодневке, через которую из банка выводят деньги, имел очень-очень высокий внутренний рейтинг, так как это позволит "накачать" однодневку дополнительными деньгами. Как вообще можно предлагать, чтобы банкиры контролировали и оценивали сами себя?!

Понимаю, что есть соблазн заявить, что это все не страшно в случае жесткого надзора за банками. Вынужден процитировать другое предложение Глазьева, уже из доклада "Столыпинского Клуба":

"Принять 6-ой пакет гуманизации уголовного законодательства, включая кардинальное изменение в использовании 159 статьи УК РФ («Мошенничество»).
Повысить персональную ответственность чиновников контрольно-надзорных и правоохранительных органов за преднамеренное воспрепятствование предпринимательской деятельности".

Уж очень плохо вяжется фактическое продолжение "медведевской гуманизации" с предполагаемым регулированием, которое почему-то нигде конкретно не описывается. Кстати, угадайте, по какой статье обвиняются все беглые банкиры, например, "лондонский" банкир Пугачев, с которого государство пытается взыскать миллиард долларов? Правильно, по 159 - «Мошенничество», той самой статье, которую предлагают "гуманизировать" Глазьев и его коллеги из "Столыпинского Клуба".

Переходим к выводам:

С набором предложений команды Глазьева, которые изложены в докладе для комиссии Совбеза и в докладе "Столыпинского Клуба", произойдет то же самое, что происходит со всеми подобными документами, попадающими на стол президента, независимо от их источника. Они пройдут жесткую фильтрацию. Некоторые предложения, особенно в сфере деофшоризации и продвижении экспорта за рубли, имеют неплохие шансы на реализацию, a некоторые другие предложения будут выкинуты в корзину.

Президент недвусмысленно поддерживает продвижение рублевого экспорта в топливно-энергетическом комплексе. В. Путин, заседание комиссии по ТЭК, 26 октября 2015 года:

"Нужно начать серьёзную проработку комплексного вопроса усиления роли рубля в расчётах, в том числе за продукцию российского ТЭКа. Шире использовать национальные валюты в операциях с теми странами, с которыми мы ведём активную торговлю. Мы на межгосударственном уровне с коллегами об этом постоянно ведём дискуссию, и, безусловно, нужно стремиться к тому, чтобы переходить на такие расчёты." ©

Новых мер по деофшоризации до нового года не будет, так как срок "офшорной амнистии" истекает именно 31 декабря, а президент известен тем, что всегда выполняет свои обещания. Охота за теми, кто не воспользовался "амнистией" — это уже дело 2016 года.

Из списка потенциальных мер гарантированно будут вычеркнуты особо одиозные "хотелки" банковского лобби. Банковский сектор будут чистить, и единственное, что может измениться — это скорость зачистки.

Ситуацию с денежно-кредитной политикой и стимулированием экономики можно описать следующей метафорой: "Министерство финансов предлагает лечить российскую экономику целебным голоданием". От такого лечения наша экономика может просто умереть с голоду.

Команда Глазьева фактически предлагает взбодрить экономику ударной дозой кокаина. Она непременно взбодрится, после чего умрет от сердечного приступа, но счастливой.

Поставленный перед выбором между плохим вариантом и рискованным вариантом, Путин как всегда выберет третий, который будет соответствовать, с одной стороны, интересам страны, а с другой стороны - будет реализуемым с учетом тех ограничений, которые присущи реальному миру, реальной российской экономике и реальному российскому чиновничеству. Продолжая метафору, можно сказать, что вместо голода и кокаина Путин пропишет экономике витамины и здоровую физическую нагрузку.

На практике это означает, что никакого радикального "заливания экономики рублями" не будет, но целевое государственное кредитование ключевых направлений и проектов будет расти. Нам нужно будет пройти по лезвию бритвы между риском неконтролируемой инфляции и риском неконтролируемого сжатия экономики из-за падения инвестиционной активности.

Говорить хорошее о российской экономике — это не комильфо и, к сожалению, мы оказались в ситуации, когда практически каждая элитная группа нашей страны кровно заинтересована в том, чтобы как можно сильнее напугать рядовых россиян, преследуя при этом сугубо свои личные интересы.

Правительство заинтересованно в том, чтобы минимизировать влияние топливно-энергетического сектора, остающегося опорой политических сил, с которыми конкурируют наши системные либералы. Происходит продвижение месседжа "экономика России в системном кризисе, и у нас есть выбор: умереть или прямо сейчас урезать оборонку, социалку и поднять налоги на нефтяников".

Представители ТЭК и их медийные рупоры отвечают той же монетой и продвигают месседж "экономика России в системном кризисе, и в этом виновато правительство".

Олигархический бизнес и его медийные ресурсы решают задачу выживания в условиях изоляции от западного рынка капитала. За редким исключением этот бизнес не может, не хочет и не умеет жить и развиваться на свои деньги, он всегда пытается взять чужие, а потом требовать от государства, чтобы государство заплатило по их долгам под угрозой социального взрыва. Это относится ко многим частным предприятиям ресурсного сектора и многим частным банкам. У них одна цель — снова присосаться к источнику халявных денег, возвращать которые потом будет государство.

Для достижения этой цели лоббисты и журналисты ежедневно продвигают в инфосфере месседж "экономика России в системном кризисе и для того чтобы ее спасти бизнесу нужно срочно дать много-много-много дешевых длинных денег". Побочные последствия этих действий, как вы уже догадались, олигархический бизнес не интересуют вообще, зато жаловаться на "ростовщическую банковскую систему" они умеют очень убедительно, аж слезу выдавливают из непритязательных читателей интернет-СМИ.

На этот медийный шабаш крайне неудачно накладывается активность медийных и околомедийных "профессиональных патриотов", которые в силу низкого профессионализма пытаются создать себе дешевую популярность за счет критики власти. Эти "профпатриоты" уверены, что из-за определенных культурных травм нашего общества, значительная часть аудитории воспринимает человека, говорящего что-то позитивное, или как подлеца, или как дурака.

Убедительно работать с фактурой они не умеют и не хотят, а значит, для того, чтобы выглядеть в глазах этого сегмента аудитории героями и завоевать доверие этих людей, "профпатриоты" занимаются медийными наездами на власть. В силу того, что президента критиковать они не могут, им приходится концентрироваться на месседжах вида "экономика России — в кризисе, в правительстве — враги, один я — д'Артаньян", а потом проявлять чудеса изворотливости в попытках объяснить, почему Путин не хочет применять, казалось бы, такие простые и очевидные "волшебные рецепты" по спасению экономики.

В результате получается бредовая ситуация: экономика держится лучше ожиданий, а в инфосфере настроение такое, как будто мы все умрем завтра от голода. Два года назад на вопрос "что будет, если отключить Россию от западных рынков капитала, от долларовых и евровых кредитов, совместив это с падением нефти до 40 долларов за баррель?", ответ большинства экспертов сводился бы к различным нецензурным формам фразы "нам — конец".

Сегодня после года санкций и низкой нефти у нас наблюдается истерика из-за падения ВВП, которое даже не дошло до уровня предыдущего кризиса. Это примерно то же самое, как жаловаться на сильную зубную боль после того, как в вас всадили пулеметную очередь и вы остались живы.

Еще на первом этапе обострения противостояния с Западом Путин обозначил срок экономических трудностей — нашей экономике потребуется два года на то, чтобы прийти в себя. Коллективная истерика в этом процессе не поможет никому, кроме наших общих врагов. Стоит подчеркнуть: нам под руководством президента и его доверенной команды предстоит пройти по лезвию бритвы между риском неконтролируемой инфляции и риском неконтролируемого экономического сжатия, вызванного падением инвестиций, но золотая середина будет найдена. Нам предстоит решить значительное количество сложных и системных проблем, но у нас все обязательно получится.

Идя в пятницу 30 октября на ежемесячное совещание, директора ЦБ в своих папках имели сентябрьские данные по экономике России: промышленное производство с начала этого года впервые выросло на 0,3% месяц к месяцу; по предварительным данным, в сентябре впервые за год на 0,2% вырос в месячном выражении ВВП. Национальная валюта в октябре укрепилась на 1,5 рубля, динамика её месячных колебаний оказалась ниже, чем колебания биржевой стоимости нефти. При этом рублёвая стоимости нефти оказалась на уровне 2900−3000 р./баррель, что ниже, чем необходимо для пополнения бюджета, минимум на 5−7%.

Казалось бы, хороший момент для понижения банковских ставок и ослабления денежной политики, которая душит развитие отечественной промышленности, малый и средний бизнес. В то же время за понижение ключевой ставки, что ослабило бы на время рубль, должно было бы ратовать и правительство, которому нужен дешёвый рубль для пополнения бюджета. Однако и ЦБ, и правительство оказались заложниками собственных догм, которыми они прикрывают свою бездеятельность в управлении экономикой.

Ещё в конце 2013 года ЦБ заявил, что его основным приоритетом в монетарном (денежном) регулировании экономикой — является таргетирование (управление) инфляцией. Потом были введены санкции против России, обвал нефти, ответные санкции, всё это вкупе серьёзно повлияло на курсовую стоимость рубля и инфляцию. При этом правительство ещё летом 2014 года объявило, что инфляция в стране имеет монетарный характер, другими словами, в экономике и у граждан слишком много денег, а рубль стал слишком дешёвым, от этого все проблемы. Банк России стал резко сокращать денежную массу, забирать деньги из экономики. В декабре 2014 пришлось спасать ситуацию, резко повысив процентную ставку, что скорректировало курс рубля, но не сократило инфляцию.

Вся первая половина этого года, когда рубль на 30% отыграл свою стоимость, показала — инфляция не зависит от курса рубля. Уже летом только слепому и глухому не было очевидно, что за инфляцией в стране стоит банальная спекуляция и необоснованное повышение тарифов естественных монополий. Во второй половине августа, когда стоимость нефти упала до 40 $/баррель, а рубль подешевел к доллару до 70 р./$ представители российских торговых сетей тут же объявили о повышении цен. Однако нефть вернулась к уровню $50, рубль подорожал до 60 р./$, но общество так и не услышало ни одного заявления о снижении цен. В октябре, как уже было сказано выше, рубль и фундаментально, и технически, укрепился по отношению к доллару, однако месячная инфляции оказалась 0,7%, одной из самых высоких за 10 месяцев этого года. Очевидно, что инфляция мало соотносится с курсовой стоимостью рубля, и основной её причиной является спекуляция. Однако правительство продолжает утверждать о монетарном характере инфляции и за год так и не смогло поставить под контроль цены на внутренннм рынке.

В свою очередь ЦБ, прикрываясь цифрами инфляции, продолжает держать экономику на голодном денежном пайке, борясь с инфляцией сокращениями доходов предпринимателей и частных лиц: «В сентябре-октябре годовая инфляция снизилась незначительно. По оценкам Банка России, годовой темп прироста потребительских цен на 26 октября составил 15,6% после 15,8% в августе. При этом инфляционные ожидания, хотя и снизились по сравнению с сентябрем, остаются на повышенном уровне. Умеренно жесткая денежно-кредитная политика и слабый потребительский спрос при низком росте номинальных доходов населения ограничивают инфляцию», говорится в заявлении Банка России.

Правда, ЦБ, зная всю алхимию цифр экономической статистики, не может дольше, чем ещё два месяца, оправдывать инфляцией высокие процентные ставки и сверхжесткую денежную политику. Несмотря на то, что в декабре годовая инфляция может оказаться выше 15%, в январе она окажется 8−9%, и далее в течение всего 2016 года будет сокращаться. И вот тогда, как следует из заявления регулятора, ключевая ставка, возможно, будет понижаться: «По прогнозу Банка России, годовой темп прироста потребительских цен составит менее 7% в октябре 2016 года и достигнет целевого уровня 4% в 2017 году, чему будет способствовать проводимая денежно-кредитная политика. По мере замедления инфляции в соответствии с прогнозом Банк России возобновит снижение ключевой ставки на одном из ближайших заседаний Совета директоров».

Ну, а пока осторожность чиновников Банка России и нежелание правительства бороться со спекулянтами сдерживает развитие российской экономики, и мы уже потеряли минимум полгода, — впоследствии эти потери придётся наращивать в течение нескольких лет. Никто так не угрожал России, как перестраховщики и временщики в её управлении, эта беда длится уже сотни и сотни лет. Эта беда многократно лишала народ России процветания и главенства в мире, эта беда несколько раз приводила российское государство к грани исчезновения.

"Во время недавних ежегодных совещаниях Международного валютного фонда и Всемирного банка в Лиме, Перу, преобладали дискуссии о слабости нескольких стран с формирующимися и развивающимися экономиками. Но очень мало времени было посвящено одной из ключевых причин: мировой валютно-финансовой системе. Многое еще будет сказано в совете директоров МВФ в следующем месяце, хотя как фонд решит действовать, остается под вопросом.

Проблемы, с которыми сталкиваются развивающиеся страны, вытекают из того факта, что их приток капитала имеет выраженный проциклический характер. Когда страны росли быстрыми темпами – особенно в сравнении с развитыми экономиками, – они привлекали огромные объемы капитала. Но так как риски начали умножаться, капитал начал перетекать в обратном направлении в сторону страны, которая выдает резервы, а именно США. Ведь США планируют повышать процентные ставки, а доллар укрепился по сравнению практически со всеми мировыми валютами.

В прошлом этот пример всегда в конечном итоге приводил к коррекции: растущий дефицит текущего счета Америки в конечном итоге добивался снижения курса доллара. Но такие исправления – в 1979-1980 гг., 1990-1991 гг. и 2007-2008 гг. – были также связаны с глобальной экономической депрессией или кризисом.

Это подчеркивает проблемы, связанные с тем, что мы используем доллар США, национальную валюту, как важнейшую резервную валюту для мировой экономики. Бельгийский экономист Роберт Триффин впервые выявил данную проблему, которую назвали парадоксом Триффина, в 1960-х гг., подчеркивая фундаментальный конфликт между национальными целями, например ограничить размер внешнего дефицита, и международными императивами, такими как создание достаточной ликвидности для удовлетворения спроса на резервные активы. Кроме того, эта система подвергает мировую экономику циклам доверия к доллару США и оставляет мировую экономику в распоряжении национального органа, который часто принимает решения без должного учета их международных последствий.

Единственный способ стабилизировать систему – обеспечить, чтобы она зависела от поистине глобальной валюты. Эта идея фигурировала в 1940-х гг. в предложении Джона Мейнарда Кейнса создать наднациональную валюту, которую он назвал "банкор". И это стало мотивацией для создания Специальных прав заимствования (СПЗ) Международным валютным фондом в 1969 г., после чего СПЗ должны были стать "главным резервным активом в международной валютной системе".

Общее распределение СПЗ должно было быть на основе "долгосрочной глобальной потребности в пополнении существующих резервных активов", а все решения принимались на последующие периоды до пяти лет. Пока что такие распределения были выделены только три раза: в 1970-72 гг., в 1979-81 гг. и в 2009 г. Последнее распределение, на общую сумму $250 млрд, являлось частью пакета восстановления, принятого "Большой двадцаткой", для того чтобы управлять мировым финансовым кризисом.

СПЗ снова появились в новостях в последнее время из-за спора о том, следует ли МВФ добавить курс китайского юаня к корзине валют, определяющих стоимость СПЗ. Учитывая растущую международную роль юаня, очевидно, что валюта должна стать частью корзины СПЗ. Сейчас обсуждение должно быть сосредоточено на том, как помочь СПЗ раскрыть свой потенциал в качестве инструмента международного сотрудничества.

Первым шагом к превращению СПЗ в более активную силу в мировых финансах будет снятие разделения между счетами СПЗ и нормальными операциями МВФ. Пока эта разница остается на месте, СПЗ в лучшем случае будут действовать как кредитная линия, которая может быть использована безоговорочно держателем – своего рода овердрафт, а не истинный резервный актив.

Лучше бы было позволить странам вложить неиспользованные СПЗ в фонд, чтобы они могли быть использованы для финансирования кредитных операций МВФ. Иными словами, выделяя более СПЗ, МВФ сможет финансировать больше кредитов. Если эти же СПЗ будут выпущены в период кризисов (подобного тому, с которым страны с формирующимся и развивающимся рынками сталкиваются сегодня), то результат будет истинно антициклической глобальной денежно-кредитной политикой.

Можно даже распределять СПЗ согласно новой формуле, которая учитывает не только квоты МВФ, но и спрос (или необходимость) валютных резерв. Если следовать нынешней формуле, то страны, которые наиболее нуждаются в валютных резервах, то есть страны с средним и низким уровнями дохода (исключая Китай), получают чуть более одной трети от общего распределения. Этого недостаточно.

Даже без этого изменения СПЗ могут и должны получить большее значение в мировых резервах. Учитывая то, что беды в странах с формирующимся и развивающимся рынками все углубляются, мы не можем попросту тратить время. Чуть ли не пять десятилетий, после того как Триффин впервые выявил проблемы со статусом доллара как резервной валюты, хочется надеяться, что время специальных прав заимствования наконец-то пришло".

Потребительское кредитование домохозяйств сокращается с третьего квартала, а ипотечное — с четвертого квартала 2014 года, отмечается в разделе "Кредитование физлиц: вычет из спроса" ноябрьского экономического мониторинга РАНХиГС, ВАВТ и ИЭП им. Егора Гайдара. За десять месяцев 2015 года общее сокращение задолженности физлиц составило 612 млрд руб. (5,7% объема на 1 декабря 2014 года), а по потребительским кредитам --902 млрд руб. (сокращение на 11,5% за год). Продолжала рост только задолженность по ипотечным кредитам (на 196 млрд руб. за девять месяцев 2015 года).

На фоне сокращения доходов, роста банковских ставок, увеличения выплат по текущим долгам и ужесточения требований к заемщикам объем выдачи новых кредитов резко снизился. Если в 2012-м — первой половине 2014 года новые кредиты составляли пятую часть всех денежных доходов граждан, то в первом квартале 2015 года показатель снизился до 10%, а выплаты на погашение задолженности — с 15% до 11-13%.

Макроэкономические последствия сжатия розничного кредитования выразились в сокращении располагаемых финансовых ресурсов домохозяйств (процентные выплаты стали превышать прирост новой задолженности). Кредитная задолженность за три квартала 2015 года сократилась на 2 трлн руб., что, по оценкам ИЭП, обусловило более 70% падения частного спроса за этот период.

Осенью 2015 года ситуация стала стабилизироваться. "Сближение динамики ежемесячной выдачи новых кредитов и ежемесячного погашения существующей задолженности в последние месяцы предопределило замедление сокращения розничного кредитного портфеля",— отмечается в исследовании (см. график). В третьем квартале темп роста просрочки по сравнению с первым кварталом снизился более чем вдвое (до 6,2%). В то же время вдвое сократился и общий вычет из располагаемых финансовых ресурсов домашних хозяйств средств на уплату процентов и погашение долгов (до 453 млрд руб., или 4,3% конечного потребления).

Впрочем, в ИЭП, как и в ЦБ, не ожидают возвращения роста частного кредитования в 2016 году. "Мы прогнозируем близкий к нулю рост кредитной задолженности домохозяйств и в целом продолжение картины текущего года",— говорит директор Центра структурных исследований института Михаил Хромов. В Минэкономики же ожидают увеличения розничного кредитования и очередной "сдвиг в пользу роста оплаты труда" вплоть до 2018 года, хотя в сентябре 2015 года обнаружили переход граждан "на сберегательную модель поведения" (см. "Ъ" от 29 октября).

Препятствование увеличению сбережений и стимулирование заимствований - одна из основных задач близкой к нулю процентной ставки в развитом мире. Считается, что сохраненные деньги - это непотраченные деньги, и, следовательно, сбережения ведут к снижению совокупного спроса (не желая тратить дополнительный доллар, вы лишаете соседа работы).

В этом заключается парадокс бережливости: если каждый пытается сберечь слишком много, экономика уменьшается и среднестатистический гражданин становится беднее, а не богаче.

Этот относится и к правительствам, которые проводят политику жесткой экономии, нацеленную на снижение заимствования (или достижения в конечном итоге профицита). Эти правительства увеличивают налоги на уменьшившиеся расходы, что снижает спрос в экономике: граждане и компании имеют меньше денег, чтобы тратить.

Итогом этого может стать замедление экономики и уменьшение налоговых поступлений, причем снижение дефицита может замедлится (или даже увеличиваться). Все это можно назвать парадоксом жесткой экономии (paradox of austerity), отмечает британский журнал The Economist.

В то же время мы хорошо знаем, что сбережения подразумевают инвестиции, а инвестиции необходимы для роста экономики в долгосрочной перспективе.

Мы также знаем, что индивидуальным гражданам необходимо откладывать деньги, чтобы получать их при выходе на пенсию: правительства предлагают различные налоговые скидки для стимулирования пенсионных сбережений.

В связи с этим можно сказать, что развитые страны со стареющим населением обречены на положительное сальдо по текущим счетам, а развивающиеся экономики - на дефицит текущего счета, поэтому капитал должен двигаться из стран с медленным ростом в страны с более быстрыми темпами роста.

Однако следует четко различать циклический дефицит (или профицит) и структурный дефицит. Правда, сделать это не так просто. Тем не менее, если государственный дефицит фиксируется во время восстановления, это совсем не обязательно является признаком политики жесткой экономии. В данном случае могут работать обычные циклические факторы.

А как насчет других секторов экономики? Если проанализировать размеры индивидуальных сбережений в США, то хорошо видно, что домохозяйства не виновны в избытке сбережений: размеры сбережений колеблются в районе 10% от общих доходов с 1960-х гг. до начала 1980-х гг., а в настоящее время они не превышают 5%.

В Великобритании почти такой же показатель. Политика низкой процентной ставки, по всей видимости, мешает людям сберегать.

Эта политика оказалась малоуспешной и в стимулировании корпоративного инвестирования: в доле ВВП оно ниже прошлых пиков и сегодня едва поднимается.

Возможно, низкие показатели объясняется тем, что деньги направляются на обратный выкуп, или тем, что на новые технологии требуется намного меньше средств, или тем, что среда медленного экономического роста не способствует увеличению капитальных затрат.

Итак, в чем причинная обусловленность? Центральные банки установили очень низкие краткосрочные процентные ставки и пытаются повлиять на долгосрочные ставки через количественное смягчение, но ФРС и Банк Англии уже не покупают облигации какое-то время, что не отражается на доходности облигаций.

По мнению Пола Кругмана, нет никаких оснований ожидать, что желаемые сбережения будут равны желаемым инвестициям.

Чрезвычайно низкие ставки - признак избытка сбережений. В связи с тем, что так много людей/организаций хотят сберегать, размер награды за это резко уменьшается.

Откуда же все эти сбережения? Корень проблемы, похоже, в странах с большим профицитом: Германия, Китай и нефтедобывающие страны на Ближнем Востоке. Низкая процентная ставка в США и Великобритании наказывает местных владельцев сбережений, но они, похоже, никак не влияют на профицит этих стран.

Но даже здесь следует задуматься о причинной зависимости: профицит Поднебесной, возможно, появился из-за отсутствия системы социальной защиты, что заставляет китайцев больше откладывать на "черный день".

Стоит также помнить, что этот профицит позволил западным правительствам дешево занимать и смягчил негативный эффект спада. Неслучайно в последнее время эксперты забеспокоились по поводу того, что снижение китайских золотовалютных резервов может привести к количественному сжатию (quantitative tightening) глобальной экономики.

Таким образом, сбережения - словно каша, которую пробовала Златовласка в сказке "Три медведя": мы не хотим слишком много или слишком мало, а лишь в "необходимом объеме". И нам нужно, чтобы сбережения равномерно распределялись, а не накапливались в нескольких местах.

И самое главное, мы хотим, чтобы граждане больше сберегали, так как обычные люди в Пеории или Питерборо не имеют никакого отношения к избытку сбережений.

— Какие субъекты бизнеса несут наибольшие потери?

— Сегодня чувствуют себя очень уверенно сырьевые отрасли. Их прибыль растет из-за разницы курса и из-за сильного падения рублевых издержек. Все остальные — пострадали, сегодняшнее падение не могло не отразиться на бизнесе. По некоторым оценкам, сейчас мы переживаем самое большое падение с конца 1990-х.

— А как чувствуют себя иностранные предприятия, работающие в России?

— Иностранцы пострадали больше всего. С введением санкций они оказались очень ограничены в финансировании, поскольку потребителями западных денег были большей частью именно иностранные компании, работающие в России, и отдельные крупные российские компании. Наш средний бизнес это практически не задело, он западных кредитов не брал.

— Насколько сократилась доля иностранного бизнеса?

— Статистики пока нет, но сократилась. Компании уезжают. Упала загрузка производственных предприятий, в первую очередь автопрома. Компании пересматривают свои планы по России. Остаются те, у кого здесь есть активы, и средние компании, которые в меньшей степени зависят от финансирования. Для них, кстати, сейчас ситуация вполне благоприятна, потому что могут расширять свой бизнес — ниши освобождаются.

— В докладе Столыпинского клуба отмечается, что государственный сектор вытесняет частный бизнес из-за неравной конкуренции — государство совмещает в себе функции по контролю, лицензированию с функциями участника рынка. Что собственно нужно делать?

— Экономика должна уходить от задачи поддержания стабильности и политики сдерживания инфляции, о которых мы сегодня постоянно слышим от финансово-экономического блока правительства. Необходима поддержка роста. А добиться ее невозможно без системных решений, целого набора таких решений. Наша цель — это конкурентная, рыночная экономика современных промышленных предприятий. И мы предлагаем программу, как ее выстроить, предлагаем набор решений. Но важно, чтобы эта программа носила интегральный характер, чтобы решения реализовывались именно в комплексе. Потому что, выдергивая какие-то меры отдельно, невозможно добиться существенных перемен. Все вопросы, которые мы затрагиваем в докладе, связаны между собой, без решения налоговой политики нельзя решать, например, тарифный вопрос, без нормальной тарифной политики — вопрос о длинных деньгах для бизнеса и т.д.

— В докладе предлагается перейти к политике опережающего денежно-кредитного предложения со стороны ЦБ — не менее 1,5 трлн рублей в год в течение 5 лет за счет проведения целевой связанной эмиссии — для рефинансирования инвестиционных кредитов под залог проектных облигаций. Данное предложение вызвало активное обсуждение.

— Мы слышим и поддержку, и критику. Например, совсем недавно слышал, как такую политику приравнивают к экономике Зимбабве, считают, что если насытить экономику деньгами, то непременно произойдет инфляционный скачок процентов на 1,5 тыс. На самом деле это не более чем своеобразная политическая борьба между разными экономическими школами.

Да, мы предлагаем запустить станок. Может, это и Зимбабве, но это еще и США, Евросоюз и в несколько измененной форме Китай. Мы все-таки доверяем некоторым решениям крупных развитых стран, смотрим на их опыт и видим, что там это работает. Тем более мы не требуем тех масштабов, как это делается там. У нас денежных вливаний должно быть меньше, и по направлениям они должны быть иными. И, конечно, никакой гиперинфляцией это не грозит.

— И каким образом этого удастся избежать? Почему выпуск новых денег не приведет к росту цен и инфляции?

— У нас сегодня так или иначе есть инфляция, и мы должны думать о том, как ее не разогнать. Но есть важное отличие ситуации в российской экономике от западной, в том числе в вопросе инфляции. У нас она не монетарная, то есть не зависит от количества денег в экономике. Наоборот, денег у нас критически мало. В России один из самых низких уровней монетизации экономики в мире. У нас — 45%, а в Китае — 195%. Зато товары становятся дороже, потому поставляются из-за рубежа. Импорт потребительских товаров огромный. Наравне с этим растут тарифы изначально прибыльных компаний-монополий, которые перекладывают свои издержки на потребителей — на реальный сектор экономики.

Решение простое — создать опережающее предложение денег, чтобы дать возможность предприятиям развиваться: модернизировать мощности, построить новые заводы, начать производить нужные товары в России, создать новые рабочие места. Деньги — это «кровь» экономики.

Конечно, эти деньги должны быть направлены только на инвестиционные проекты, в производственный сектор, в развитие строительства, возможно — в ЖКХ. Если будет 1,5 трлн именно целевых вложений — в виде кредитов, проектных облигаций, секьюритизированных кредитных портфелей — никакого влияния на инфляцию это не окажет. Все эти механизмы мы сейчас прорабатываем в рамках нашей рабочей группы с Центробанком.

Но нам противостоят лжестандарты, основанные на принципах Вашингтонского консенсуса, от которых давно большинство стран отказались.

— Может, неприятие связано с тем, что сейчас вообще немодно смотреть на решения США и западных стран как на примеры?

— Запад и Восток в этом плане сейчас весьма условные понятия. Не хотите смотреть на США — посмотрите на Китай. Все поступают одинаково — так, как эффективно для экономики.

— Предложенные вами меры на кого больше направлены?

— На бизнес. Наша задача — обеспечить возможность роста. Здесь поддержка малого и среднего бизнеса и вывод его из тени играют ключевую роль. Сегодня порядка 40% бизнеса находится в теневом секторе. Только вывод из тени большей части предприятий серьезно повлияет на рост экономики, даст как минимум 1% роста в год.

Не менее значимы импортозамещение и экспорт продукции переработки сырья, здесь наш потенциал очень велик. И бизнес способен его реализовать. Но оба эти направления требуют существенных технологических инвестиций. И мы предлагаем, как стимулировать приток таких инвестиций, как создавать для этого условия. Это и валютная политика. Конечно, должен быть и курс рубля немного заниженный, чтобы было больше стимулов экспортировать и чтобы издержки на внутреннем рынке были меньше. Нужны и налоговые стимулы.

Понятно, что в кризис проводить налоговую реформу невозможно, хотя она нужна будет потом. Мы предлагаем на первых этапах отказаться от крупных налоговых изменений и принять пакет льгот, стимулирующих инвестиции в реальный сектор и обновление производственных мощностей, приток новых технологий. Например, налоговый зачет на 25% от стоимости купленного оборудования, ускоренная амортизация оборудования, отнесение расходов на НИОКР на издержки и т.д.

— Ваши предложения войдут в Стратегию социально-экономического развития до 2030 года?

— Принятие стратегии перенесли. У нас, конечно, не стратегия — более узкий документ. Мы пока говорим о том, как зарабатывать деньги в новых условиях. И надеемся, что наше видение найдет свое отражение в стратегии. Сейчас мы обсуждаем это на площадке аналитического центра при правительстве, прорабатываем с экспертами. Уровень заинтересованности, могу сказать, значительный.

— Скоро будет год со дня принятия закона о контролируемых иностранных компаниях, который был принят для возвращения в страну российского капитала. Как вы оцениваете результаты?

— Возвращается мало. Пока что меньше двух сотен заявлений об амнистии. Но пока и декабрь не наступил, основная часть будет поступать в декабре.

Но в любом случае закон необходимо совершенствовать. Мы с Минфином предлагали немного другой текст. Однако победил упрощенный взгляд на вещи. Но сейчас нужно будет усложнять ситуацию, потому что принятый закон юридически не отражает все возможные ситуации, связанные с амнистией капитала.

— Какой уровень инвестиционной привлекательности в регионах?

— Инвестиционный климат в стране не менее чем на 50%, а то и больше зависит от вопросов регионального управления. На региональном уровне можно делать очень многое. Губернатор должен работать с инвесторами, должен водить каждого за ручку, чтобы он пришел и построил свой завод.

Нам нужно развивать заинтересованность в инвестициях не только на уровне субъектов, но и на уровне муниципалитетов, внедрять систему мотиваций. Например, мы предлагаем до 75% прироста налоговых поступлений от малого и среднего бизнеса оставлять в муниципалитете — это и стимул для муниципальных властей создавать условия для развития МСП, и серьезный источник пополнения муниципальных бюджетов. А без такого стимула даже наличие муниципальной поддержки малого бизнеса не всегда гарантирует его реальное развитие.

Высокие представители законодательной и исполнительной власти Российской Федерации, Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, дорогие отцы, братья и сестры — участники Собора!

В год 1000-летия преставления святого равноапостольного князя Владимира мы обращаемся к наследию, которое он нам оставил. Наследие любого человека — а тем более такого выдающегося, как святой Владимир, — это не просто некое богатство, физическое или духовное, переданное потомкам. Наследие всегда содержит в себе завет, побуждает потомков к действию.

Очевидно, что основной и самый ценный для нас смысл наследия равноапостольного князя — это смысл религиозный: это принятая народом Руси вера Христова. Об этом мне доводилось многократно говорить на протяжении юбилейного года. Сегодня же, выступая на Всемирном русском народном соборе, хотел бы затронуть иное измерение совершённого князем Владимиром выбора — измерение цивилизационное, национальное, общественное.

В наши дни особую остроту приобрел вопрос: какое место уготовано нам выбором веры среди народов Земли? Часто в медийной среде звучит мнение, что выбор святого Владимира — это «европейский выбор», а смысл Крещения Руси — в том, что «через христианство Россия стала принадлежать Европе». Сторонники такой точки зрения очень настойчивы в ее продвижении. Такая настойчивость свидетельствует, что дело касается не только исторических оценок. Речь идет о настоящих и будущих судьбах нашего народа. Ведь если святой князь Владимир совершил цивилизационный выбор в пользу Европы, то мы должны и далее подтверждать его выбор, следуя за европейцами.

Давайте разберем, справедлива ли такая точки зрения и следующие из нее выводы. Скажем сразу, что религиозный выбор и выбор цивилизации не тождественны между собой. Христианский выбор не может быть помещен в какие-либо географические рамки, будь то европейские или азиатские. Христианская культура несводима к одной национальной культуре или к группе таких культур. Христос пришел спасти все человечество. Его проповедь, Его заповеди обращены ко всем людям, живущим и в Европе, и в Азии, в Америке, и в Африке, и где угодно.

Мы знаем, что земная жизнь Спасителя совершалась не в Европе. Он родился и жил на Ближнем Востоке, в том таинственном центре мира, который и географически расположен между Азией, Европой и Африкой, и в культурном смысле с незапамятных времен находился на перекрестке великих цивилизаций Древнего мира, вокруг которого постоянно шли и даже сегодня идут войны, скрещиваются интересы различных сил и центров влияния.

Восточная Римская империя, крупнейшее христианское государство Средневековья, ставшее для русских источником Благовестия, тоже никак не может считаться только европейской державой.

При том, что культурной основой Византии несомненно был греко-римский мир, и греческий язык был языком межнационального общения, она включала в себя пространства трех континентов. Антиохиец — Иоанн Златоуст; сириец — Иоанн Дамаскин; происходивший из земель Междуречья (территория современного Ирака) — Даниил Столпник; уроженец Египта Афанасий Великий; рожденный на европейском берегу Босфора Феодор Студит, как и многие другие были выходцами из разных частей света.

Восточное христианство не разделяло между собой Европу, Азию и Африку, не стремилось к культурному обособлению какой-то якобы избранной, особо одаренной в культурном плане территории или группы народов, но несло христианские дары всем окрестным континентам. В этом проявлялся универсализм Византийской цивилизации.

Когда мы говорим о цивилизациях как об особых культурно-исторических типах, обозначенных еще Николаем Яковлевичем Данилевским, на первое место иногда выдвигаются их уникальные, ни на что не похожие, подчас экзотические черты. Но цивилизация определяется не только ими. Такими чертами может обладать и изолированное племя, живущее на одиноком острове или в непроходимых лесных дебрях. Цивилизация рождается тогда, когда ей есть что сказать всему человечеству, когда ее наследие приобретает всемирное значение.

Однако цивилизация, культурно-исторический тип — это явление социального, культурного, но не сакрального характера. И хотя каждая цивилизация призвана предлагать свои открытия и достижения для всех людей, для всего мира, она не может быть поставлена на место Бога, не может быть объявлена создателем высшей истины. Сама постановка вопроса в таком ключе — большое заблуждение и опасный соблазн. Однако именно такому соблазну подвергались многие в истории; подвергаются ему нередко и сейчас.

Отмечу, что долгое время западная цивилизация не называла себя европейской. Вплоть до конца XVIII века культурное сообщество народов Запада предпочитало именовать себя христианским миром. Потом, когда христианские ценности на Западе стали отступать под натиском секулярных идей, было отдано предпочтение другому названию — Европа.

Совершённый в это время выбор новой идентичности уже тогда в значительной степени оказался альтернативой христианскому выбору. Об этой эволюции самоощущения и самоназвания западных европейцев подробно говорит видный британский историк Норман Дэвис.

И сегодня в словах «европейский выбор», который иногда прилагают к судьбе русского народа, нередко слышится подтекст исключительности, словно это выбор в сторону высшей культуры, высшей цивилизации — и отказ от чего-то низшего, недоразвитого, несостоятельного. Этот подтекст распространяется и на современные реалии, и на выбор, совершённый Русью при святом Владимире.

Невозможно отрицать, что, принимая христианство, Русь сделала шаг навстречу истине. Однако крещение не означает, что наши предки вошли в некое особое, элитарное сообщество народов — в этническом, социокультурном или географическом смысле. Такого выделения элитарной части человечества, такого толкования не приемлют ни византийская, ни русская культура. У Христа нет избранных народов, Он любит и ждет всех. Он любит и те народы, которые приняли христианство в апостольские времена, и те, что крестились во времена князя Владимира, и те, что услышали благую весть гораздо позже.

Однако не случайно в рамках христианского мира стало возможным возникновение разных цивилизаций: Византийской, Западноевропейской, Русской, Латиноамериканской. Это произошло потому, что христианство — религия универсальная, но не унифицирующая. Бог предоставляет каждому народу возможность раскрыть свои дарования и не утратить национального лица. В этом равенстве различающихся народов, в этом уважении к многообразию культур, в этом отрицании превосходства — наше понимание христианства, в этом — особенность нашей цивилизации.

Церковное Предание гласит, что князь Владимир предпочел принять христианство от Византии, потому что русские посланники были восхищены красотой православного богослужения. Но, видимо, не только эстетическое чувство определило выбор в пользу Восточной Церкви. В этом выборе не могло не проявиться и нравственное чувство князя, чувство национального достоинства и уважения к своему народу. Ведь именно в восточной христианской традиции предполагалось полное сохранение национальной независимости.

Византия и Русь взаимодействовали как равный с равным, и это было важнейшим условием крещения.

Давайте представим себе картину: встретились богатейшая Византия, с ее древним наследием, с культурными сокровищами мирового значения, и совершенно молодая Русь, еще не создавшая никаких богатств и не совершившая почти никаких деяний, кроме ряда смелых воинских подвигов. На первый взгляд, встретились два совершенно несхожих народа, и именно к такому случаю можно было бы приложить знакомую дихотомию «цивилизация — варварство». Но диалог, который возник между Русью и Византией, не носил и следа подобной неравноценной дихотомии. Не было речи о том, что Русь сделала «византийский выбор» и оказалась обязана следовать в фарватере Константинополя. К нам не приехали византийские латифундисты, чтобы приобрести землю и рабов. Византийские купцы не получили на Руси особых привилегий. Равноправие двух сторон было подчеркнуто и скреплено браком князя Владимира и византийской принцессы Анны.

Жители Руси, следуя тем же самым православным христианским идеалам, что и византийцы, сумели построить на этой основе самобытное общество со своим характером и возможностями.

Выбор святого князя Владимира ни в коем случае не был только «европейским выбором» и даже только «византийским выбором». Тем более его нельзя считать отказом от национальной культурной идентичности. Это был русский выбор, который позволил народу раскрыть свои дарования и таланты в лоне христианства, проявить себя в служении вселенской истине Христовой и в рамках этого служения создать собственную цивилизацию.

В Киеве, где погибли в 983 году, по словам Симеона Суздальского, «первые русские граждане Небесного града» святые Феодор Варяг и сын его Иоанн, и находится фундамент Десятинной церкви — первого христианского храма древнего Киева, воздвигнутого князем Владимиром. Эта церковь названа так в честь десятой доли доходов, которую святой князь начал вносить сначала на строительство этого храма, а потом на другие богоугодные дела. Его примеру последовали иные православные христиане, и вскоре внесение десятины превратилось в нашу национальную традицию. Десятина отдавалась не только на строительство храмов. Она стала средством добровольного подчинения личных интересов общим целям, стала одной из форм проявления солидарности, поддержки тех, кто в этой поддержке нуждался.

Солидарное общество — это русский социальный идеал, также непосредственно связанный с христианским выбором князя Владимира. Как я уже говорил, это такое общество, в котором отношения взаимопомощи и сотрудничества стоят выше взаимной ревности и конкуренции. Это общество, в котором нет «лишних людей», нет обреченных и проклятых. Таков идеал, основанный на самой сути евангельского учения. И вместе с тем это национальный идеал, в котором проявилось русское понимание христианства. По сути дела, это идеал нравственного общества и государства, предполагающий бережное отношение к подлинным ценностям и историческому опыту народа.

Чтобы проводить нравственную политику, государство должно иметь неравнодушный, ценностно обоснованный взгляд на образование, культуру, информацию, сферу идей, руководствоваться нравственным приоритетом и волей своего народа над другими, особенно внешними источниками права. Власть в таком государстве прислушивается к народу и помнит об ответе перед Богом.

Нравственное государство не превращает культуру и знания в товар, тем более доступный по цене не всем и не всегда, ибо это ведет к общественной сегрегации и информационному неравенству. Оно поддерживает воспитательную функцию школы, включая высшую, осуществляемую в духе идеалов солидарности и взаимопомощи в рамках национальных традиций и морали, сформированной в том числе под влиянием традиционных религий. Именно поэтому необходимо иметь общие, согласованные подходы к формированию программ обучения в школе и в вузе, иметь единое образовательное пространство.

Хотел бы отметить значение частного, но тем не менее весьма важного влияния в отечественной школе — это возрождение кадетского образования, где получают путевку в жизнь как будущие воины, наследники подвигов князя Владимира, так и молодежь, избравшая мирные специальности, но способная быть готовой к защите Отечества, его свободы и независимости не только на поле ратной брани, но и в условиях информационного и культурного, а лучше сказать, антикультурного массового воздействия на сознание и чувства молодежи.

Нравственное государство предполагает и справедливое устроение экономики. Идеи солидарности, о которых неоднократно говорилось с трибуны Всемирного русского народного собора, требуют сегодня воплощения в жизнь, а не только теоретического обсуждения.

Необходимо преодолеть разрыв между деньгами и трудом, реальными ценностями и спекулятивной «экономикой» — разрыв, угрожающий экономической стабильности не только России, но и всего мира.

Ценности солидарного общества вместе с нами разделяют другие народы Русской цивилизации, находящие в этих ценностях созвучие с духовными основами своих религий — ислама, иудаизма, буддизма. Это дает нам основания утверждать, что Русская цивилизация является не только русской и не только православно-христианской, несмотря на решающий вклад русского народа и Русской Православной Церкви в ее созидание. Она является общим домом и общим достоянием для народов разных религий, вероисповеданий и культур. Прочным фундаментом этого дома стало отрицание превосходства одних народов над другими, уважение к их равенству и достоинству — то есть наследие, утвержденное еще святым Владимиром в его диалоге с Византией.

Необходимость осмысления исторических корней и базовых ценностей нашей цивилизации и их актуализации в перспективе вызовов XXI века — это, как кажется, одна из насущных задач отечественной гуманитарной мысли. Значительный вклад в решение этой задачи может и должен внести Всемирный русский народный собор.

Мы видим, что на рубеже нулевых и десятых годов Собор перерос статус общественного форума, который служил площадкой для обмена идеями, и ныне превращается в организацию, способную формулировать мировоззренческие ориентиры и предлагать ответы на вопросы современности. Так, именно интеллектуальными силами ВРНС предложены концепции гуманитарного и технологического суверенитета России, дан глубокий анализ русской цивилизационной и этнокультурной идентичности, ведется исследование проблематики солидарного общества.

Эта работа имеет принципиально важное значение. Если 90-е годы проходили под знаком разрушения и хаоса, а нулевые — под знаком восстановления разрушенного, то теперь время задуматься о будущем. Возрастают новые поколения, для которых распад СССР — это уже история, и которых не удовлетворишь сравнением с 90-ми годами. Они хотят ясно видеть смысл и цель развития страны, хотят понимать, кто мы, куда идем, к чему стремимся. Вот почему нам необходимо сегодня прочувствовать и осмыслить единый исторический путь, который начался с Крещения Руси, по которому шла наша Родина к победам сквозь все испытания и который открывает нам перспективу будущего.

Эта перспектива — хранение и строительство нашей самобытной цивилизации, опирающейся на универсальный христианский фундамент, учитывающей национальные начала русского народа и гармонично сочетающей их с национальными началами и религиозными традициями близких нам народов — наших соседей и братьев. Таков важнейший для нас урок наследия святого князя Владимира — наследия, которого мы должны быть достойны и которое обязаны сохранить и передать грядущим поколениям.

И да поможет нам в этом Бог.

Отток занятых в неформальный сектор сократил прирост производительности труда в российской экономике — такой вывод можно сделать из исследования "Помогут ли неформалы "догнать и перегнать"? Структурные сдвиги, неформальная занятость и рост производительности в российской экономике", которое экономисты Илья Воскобойников и Владимир Гимпельсон продолжают в структурах ВШЭ. Это достаточно необычный вывод — ограничения, накладываемые на производительность занятостью в неформальном секторе, ранее для России не описывались.

Повышение производительности труда является главным источником экономического роста в постиндустриальной экономике. Однако прирост производительности также может быть связан с перераспределением работающих по отраслям экономики. По словам Ильи Воскобойникова, если работник переходит из менее производительного предприятия или отрасли в более производительное, агрегированная производительность вырастет — даже когда рост ни в отрасли, ни на предприятии не менялся. Вклад перераспределения (реаллокации) возрастает по мере увеличения различия в уровне производительности отраслей экономики, при этом чем менее развита страна — тем выше разрыв между высокопроизводительными и низкопроизводительными отраслями и наоборот. Эффект от реаллокации труда (авторы обсуждают два эффекта разной природы: вклад от перехода рабочей силы с разной производительностью, эффект Денисона, и от перераспределения труда в секторах, где производительность растет с разной скоростью,— эффект Баумоля) сильнее в низкоразвитой экономике с новыми высокопроизводительными секторами и малозаметен в развитых экономиках. Так, авторы ссылаются на пример экономики Малави, где производительность труда в сельском хозяйстве отличается от добывающей промышленности в 136 раз: если бы все граждане Малави перешли на работу из села в шахты, производительность труда в Малави соперничала бы с США. Детальные исследования составляющих производительности труда начаты в 80-х годах XX века в связи с гипотезой о появлении "новой экономики" и обнаружении Робертом Солоу "парадокса Солоу" — отсутствия роста производительности при росте IT-инвестиций в экономике.

Экономика РФ для исследователя этих процессов очень интересна. В России, по словам господина Воскобойникова, различия в производительности между отраслями существенно выше, чем в Западной Европе, при этом процесс реаллокации активен: так, РФ по-прежнему испытывает быстрые изменения относительных цен — но при этом значительная часть предприятий работает в неформальном секторе. Производительность труда в неформальном секторе обычно в несколько раз ниже — в силу низкой капиталоемкости, отставания в технологиях и низкого уровня человеческого капитала.

При этом в России растет производительность труда и наблюдается активный переход из формального сектора в неформальный: в последние 10-15 лет именно неформальный сегмент увеличивался (авторы указывают на парадоксальный рост доходов населения без сопровождающего их промышленного роста), а формальный — сжимался. Исследований того, как сочетаются эффекты Денисона и Баумоля с перетоками между формальным и неформальным секторами рынка труда, в мире почти не делалось.

Исследователи ВШЭ полагают, что можно констатировать положительный общий эффект от реаллокации труда за период с 1995-го по 2012 год в том числе в торговлю (формальную и неформальную) и строительство (в основном неформальное) и сжатие занятости в промышленности и сельском хозяйстве, где ранее занятость была в основном формальной. Однако переток занятости из формального в неформальный сектор сократил вклад реаллокационного эффекта примерно на 20%. При этом сам по себе эффект от расширения производительности труда через рост неформального сектора конечен. "Если рост неформального сектора будет продолжаться — а он практически ежегодно увеличивался в течение последних нескольких лет, и статистика Росстата за 2015 год подтверждает прежнюю тенденцию,— то, соответственно, возможный прирост уровня производительности труда из-за перехода работников в менее производительную занятость будет сокращаться",— говорит Владимир Гимпельсон.

Дело в том, что Конгресс, по всей видимости, не будет продлевать в 2016 году налоговые и кредитные льготы для производителей, развивающих "зеленые" технологии. В результате динамика развития рынка может в корне измениться.

Но даже если льготы будут сохранены, трудно представить, чтобы солнечная энергетика продолжила развиваться нынешними темпами. Этот сектор в последнее время испытал взрывной рост, но для поддержания такого темпа необходимо, чтобы в индустрии появлялись все новые игроки.

Однако откуда им взяться, если и старые уже сомневаются в перспективах рынка. Например, компания Solar City готовится в застою в солнечной промышленности, диверсифицируя свой бизнес путем покупки традиционных энергетических активов.

Между тем динамика развития солнечной энергетики очень сильно напоминает ситуацию со сланцевой индустрией. Адепты гидроразрыва с бешеной скоростью наращивали производство в "жирные" времена, опрометчиво полагая, что это будет длиться вечно. И к чему они пришли теперь?

С другой стороны, такие циклы появились не вчера, такая история повторяется с давнего времени. Руководители компаний не могут сопротивляться искушению галопирующего развития бизнеса, после чего неизбежно вылетают на уровень превышения предложения над спросом, что опять же неизбежно приводит к стагнации и краху.

Именно это, похоже, и происходит сейчас на рынке возобновляемых ресурсов. Правда, энтузиасты "зеленых" технологий заявляют, что нынешняя ситуация все же отличается от вышеописанной, что себестоимость производства падает, а страна, наконец, осознала необходимость сокращения парниковых выбросов.

Никто не спорит, производственные затраты действительно быстро падают. Следовательно, падают и цены, и спрос на солнечную энергии повышается. Однако, погнавшись за растущим потреблением, "зеленые" компании не успеют вовремя остановиться, их выработка пройдет точку насыщения рынка, и когда это произойдет, "солнечные" активы мгновенно обесценятся. А такой сценарий в точности повторяет судьбу гидроразрыва.

Теперь же, ко всему, будут еще и отменены налоговые льготы. В результате 2017-й и 2018-й годы станут для солнечной энергетики депрессивными. И даже если в 2020 году правительство введет новые программы стимулирования, время будет упущено. Трехлетняя пауза в финансировании радикально изменит структуру этого сектора.

Так что инвесторам стоит быть очень осторожными в экстраполировании нынешних доходов "зеленой" энергетической индустрии на ближайшие годы.

О том, что предпринимает регулятор, чтобы вывести посредников из тени, в эксклюзивном интервью рассказал начальник главного управления рынка микрофинансирования ЦБ Михаил Мамута.

- Михаил Валерьевич, добрый вечер!

- Добрый вечер!

- Тема интересная: теневой банкинг. Все-таки, с одной стороны, эта тема малоизученная, с другой стороны, тема, которая вызывает всегда много вопросов, иногда опасений, как это функционирует, как работает. Во-первых, понятийный аппарат здесь всегда важен. Нам нужно определиться не по понятиям, что называется, что такое параллельная банковская система или теневой банкинг, как ее называют, что она в себя включает и насколько активную роль играет в современном нашем банковском секторе?

- На самом деле тема очень интересная. И на прошлой неделе у нас была даже специальная конференция, международная, посвященная как раз вопросам параллельного банкинга и финансовой доступности во взаимосвязи. Если говорить коротко, то само явление параллельного банкинга вышло на поверхность после кризиса 2008 г. Когда стало понятно, что очень большой объем финансовых рисков был накоплен в внебанковском секторе и из-за этого произошло заражение банковской системы, когда эти токсические риски вылились в итоге на банковский сектор, что повлекло всем известные последствия. Родилась эта проблема в первую очередь в развитых больших экономиках – Соединенных Штатах, Евросоюзе. Это институты, которые осуществляют как бы банковскую деятельность, но регулируются при этом отличным образом. Кто сюда попадает? Туда попадает большая группа хедж-фондов, инвестфондов, огромная индустрия в развитых странах. Туда попадают рынки секьюритизации, рынки финансирования деятельности финансовых компаний, брокеры, дилеры и, наконец, небанковские кредитные посредники, такие как микрофинансовые организации, кредитные кооперативы, ломбарды и тому подобное.

Вот интересно, что в мировом масштабе - это последние результаты обследования, глобального обследования, проведенного международным Советом по финансовой стабильности, - 21% в глобальном весе теневого банкинга – это акционерные фонды. Безусловно, проблема большая, значимая.

Совокупный объем институтов теневого банкинга в 28 наиболее развитых юрисдикциях в 2014 г. составил $36 трлн, это почти 60% консолидированного объема ВВП этих юрисдикций. Но при этом очень важный момент: нужно учитывать, что структура рынка параллельного банкинга в развитых странах и в странах с растущими экономиками, в развивающихся странах, она принципиально различная. В странах развивающихся эти все институты финансовой системы, которые играют доминирующую роль в развитых странах, они как таковые вообще очень слабо развиты либо отсутствуют. И наши основные проявления – это небанковские финансовые кредитные посредники, брокеры, дилеры.

То есть институты, выполняющие достаточно важную роль в обеспечении доступности финансовых услуг. И многие развивающиеся страны, растущие страны, такие как Китай, Индия, Бразилия, страны Азии, много раз отмечали, что у этих институтов есть большая полезность. Потому что они восполняют недостаточность банковского кредитования в малых населенных пунктах, в сельских территориях, обслуживают малый бизнес, то есть играют достаточно важную роль. И проблема, таким образом, состоит только лишь в том, чтобы реализовать такие инструменты мониторинга, регулирования и надзора, которые позволяли бы в должной степени контролировать риски - особенно риски, -связанные с финансовой стабильностью, не мешая, а даже помогая при этом выполнению позитивной экономической функции этих институтов.

- Для России насколько эта тема актуальна? Потому что мы можем о развивающихся рынках в целом говорить, но нужно понимать, какое место имеет в российской банковской системе этот параллельный банковский сегмент.

- Безусловно, во-первых, Россия является членом Совета финансовой стабильности, мы ведем собственный мониторинг. Но прежде всего я хотел сказать, что результаты последнего обследования говорят о том, что этот сектор в России сравнительно мал по сравнению с развитыми странами.

- Это хорошо.

- Да, это хорошо в том смысле, что у нас пока меньше рисков здесь. Но если говорить о развитости финансовых рынков, то это тоже оборотная сторона медали, значит, что они развиты слабее. То есть, по предварительным оценкам, размер параллельного банкинга в России не превышает 10% ВВП, то есть в 6 раз ниже, чем в развитых странах. И не превышает 6,5% от масштаба банковской системы.

- Но осуществлять надзор все равно нужно?

- Конечно, как я уже говорил, в основном это институты, которые относятся к классу небанковских финансовых кредитных посредников, институтов фондового рынка, таких как брокеров, дилеров, микрофинансовых организаций, кредитные кооперативы, ломбарды. Очень правильный вопрос, который вы уже задали, что с ними делать. В этом смысле рекомендации международные и наш подход совпадают. Такие институты нужно регулировать должным образом, регулировать на основе мониторинга, понимая, что там происходит. Регулировать с целью минимизации рисков финансовой стабильности и защиты прав потребителей – это тоже очень важный момент, но содействуя при этом их здоровому развитию. Параллельный банкинг, Shadow-банкинг – в слове Shadow есть такая негативная немного аннотация. То есть на самом деле мы переводим это на русский как "параллельный банкинг", подразумевая, что при обеспечении должного регулирования и режима прозрачности он уже не должен называться Shadow-банкинг.

- То есть вы снижаете негативную аннотацию?

- Ну, это объективно. Мы обсуждали это, кстати, на конференции. Представитель Совета по финансовой стабильности признал, что называть Shadow-банкингом тот сектор, который никак не регулируется, например нелегальные кредиторы, и сектор, который находится под контролем, надзором, где мы контролируем риски, совершенно некорректно. Поэтому здесь Банк России буквально за последние два года, с момента трансформации в мегарегулятор, очень серьезные предпринял усилия, для того чтобы ввести в периметр регулирования надзора институты параллельного банкинга. Это в основном сделано, то есть все названные мной организации, виды организаций уже под надзором. Безусловно, есть темы и проблемы, которые только появляются, с которыми нужно бороться и которым нужно находить адекватное решение, но это вполне адекватно с точки зрения развития рынка.

- Михаил Валерьевич, а нет тут какого-то противоречия, потому что, с одной стороны, ЦБ говорит о повышении финансовой доступности, с другой стороны, вот мы должны как-то бороться с этими параллельными банковскими сегментами. Вот это не разные направления движения?

- Вот я хочу еще раз обратить внимание, что никто не говорит, что с ним нужно бороться, бороться нужно с тем, что негативно влияет на финансовую стабильность. С тем, что позитивно влияет на финансовую доступность, наоборот, это нужно поддерживать. Потому что чем выше уровень финансовой доступности, качественной финансовой доступности, тем ниже риски для финансовой стабильности. И мы это на практике реализуем. Но при этом начинать всегда надо с мониторинга, то есть, прежде чем что-то регулировать и реализовывать принцип пропорциональности в этом надзоре, нужно понять, о чем идет речь.

Вот мы сделали это, например, на рынке ломбардов. Но мы практически ввели сейчас только мониторинг, сбор отчетности, никаких процедуальных требований по регулированию этого рынка у нас нет. Мы ввели регулирование, надзор на рынках микрофинансирования, кредитной кооперации, мы видим позитивное влияние этого регулирования, на ситуацию на рынках, на снижение рисков, которым они присущи. И, наконец, появляются новые институты, b2b-кредитование. Вообще все, что связано с цифровыми финансовыми услугами, – это очень перспективно, это позволяет существенно снизить риски, связанные с андеррайтингом. Но при этом это новый вызов, который требует адекватного ответа. Таким образом, задача состоит в поиске оптимального сбалансированного режима регулирования, который исключает и минимизирует риски, приносимые этими институтами, финансовую стабильность. В России эти риски невелики, еще раз повторюсь, и (эти институты – ред.) обеспечивают при этом растущий вклад, положительный вклад в финансовую доступность при условии должной защиты прав потребителей в финансовой услуге.

- Желаю вам успеха в этой нелегкой работе. Михаил Валерьевич, спасибо большое за то, что нашли время и пришли к нам.

Сложно и дорого

После разоблачений WADA министр спорта Виталий Мутко в числе прочего заявил, что ​Россия может и вовсе отказаться от собственной лаборатории и отправлять пробы на исследования за рубеж. «Если они считают, что нужно закрыть лабораторию, то, как говорится, баба с воза — кобыле легче», — сказал министр.

Если решение отправлять пробы для диагностики за рубеж все же примут, оно будет политически понятным, но страшно досадным. Из очевидных причин — страна потеряет огромные деньги. Представьте себе тысячи биологических проб, которые надо будет отправлять на дальнее расстояние, через границу, с соблюдением температурных условий хранения, причем не просто по почте — они будут ехать с охраной, за каждым набором проб сюда будет приезжать офицер, чтобы сопровождать его обратно за рубеж. Платить за все это будут наши спортивные федерации.

Неужели в России никто не может проводить независимую экспертизу?

Как устроен контроль

Допингом в мире спорта называют вещество, которое резко и ненадолго поднимает активность тела и за счет этого помогает спортсмену достигать более высоких результатов. К ним относятся и обезболивающие, и стимуляторы нервной и эндокринной систем, и стероиды, и другие типы веществ. Есть, например, препараты, которые увеличивают мышечную силу, ускоряют синтез белков или кровяных тел и таким образом помогают быстро наращивать мышечную массу, восстанавливать костные и мышечные ткани или, например, выдерживать низкое давление на высоте. Некоторые из них обладают сильным мочегонным действием, поэтому позволяют быстро сбросить вес. Есть препараты, которые просто повышают давление и сердечную активность — примерно как кофе, только в разы сильнее. В долгосрочной перспективе допинг пагубно сказывается на общем состоянии организма, но главное — такие вещества заметно влияют на спортивные результаты, потому и запрещены.

Каждый год в мире выпускается обновленный список запрещенных препаратов, издает его WADA — Всемирное антидопинговое агентство. Агентство, кроме того, внедряет международные стандарты для тестирующих лабораторий. В России интересы WADA с 2008 года представляет Национальная антидопинговая организация РУСАДА, у нее же есть единственная в стране лаборатория, имеющая право проводить пробы для международных соревнований. До создания агентства пробы действительно возили для тестирования за границу.

Однако шесть лет работы агентства завершились коррупционным скандалом, и теперь мы, возможно, возвращаемся к прежней схеме — тестированию препаратов за рубежом.

Все свое

Однако жизнь не стоит на месте — биоаналитика в России активно развивается. Несмотря на большое разнообразие препаратов, которые относят к допинговым, с точки зрения методов обнаружения они ничем не отличаются от любых других. Биоаналитика везде устроена одинаково: для определения препаратов нужно высокоточное оборудование (например, масс-спектрометры), библиотека веществ (в случае допинга это особенно важно, потому что вы не можете хранить сами запрещенные препараты) и квалифицированные кадры.

Все три компонента в России имеются и обслуживают в основном фармацевтическую отрасль. Скажем, тандемный масс-спектрометр есть у нас в лаборатории — это прибор даже не следующего поколения, а буквально через одно вперед: он умеет определять вещества в биологических матрицах с концентрацией в 2 пикограмма (миллионная миллионной доли грамма) — это самая низкая концентрация, которую мы анализировали на сегодняшний день. К нам в Россию присылают на анализ вещества, скажем, из Восточной Европы, от наших коллег из института в Чехии. Библиотеки веществ сегодня все международные, а специалистов по биоаналитике российские вузы выпускают десятками каждый год — от нашего МФТИ до биофака МГУ, МГУТХТ, РХТУ.

Интересный момент. Один «закол» вещества на современном оборудовании анализируется от двух до семи минут, а для одной пробы нужно всего три «закола», чтобы показать, что результат воспроизводим и одинаков. То есть даже на самый сложный анализ одной пробы уходит меньше получаса. И вот ради этих нескольких десятков минут биопробы наших спортсменов сложным, долгим и дорогим способом будут возить за рубеж.

Антидопинговый анализ — это развивающийся рынок, он нуждается в стимулах для роста. Мы хорошо умеем пользоваться западным оборудованием, но нам нужен повод делать свое: отечественные приборы все еще не выдерживают конкуренции с западными аналогами. Химия сегодня движется семимильными шагами, на каждый зафиксированный допинговый препарат появляется вещество, которое еще не внесено в реестр запрещенных и еще не появилось в библиотеке.

Самое сложное — это метаболиты. Ведь вещество в организме не остается неизменным — оно распадается на более простые составляющие, и именно они порой вызывают те изменения в состоянии организма, с которыми борется профессиональный спорт. То есть даже если вы знаете препарат, вы можете не знать, как он будет вести себя в организме.

Мы занимаемся всем этим каждый день, исследования в этой сфере являются необходимыми для изучения действия лекарственных препаратов, и нам не хочется, чтобы Россия оставалась на обочине мировых открытий в этой области, это своего рода маленький шаг к научной изоляции.

Децентрализуйте это

Репутационные и политические мотивы отказа от национального тестирования понятны — наша экспертиза на мировом рынке потеряла доверие, оказалось, что вопросы приема веществ и их последующего обнаружения можно решить за взятку. Для мирового сообщества это непонятно — инспекторы WADA считаются неподкупными. Возможно ли это в России?

Есть простая идея: а что если не концентрировать все исследования в одном месте, как сейчас? Тестирование и экспертиза ведь может осуществляться не одним центром-агломератом, как РУСАДА, а сетью независимых лабораторий, которые делают исследования самостоятельно и анонимно.

Ученые привыкли работать именно так: и мы сами, и наши коллеги из аналогичных лабораторий работаем, как правило, под строгими договорами о неразглашении. От заказчиков к нам поступает вещество под кодовым названием, например «Х926», которое он синтезировал, но, допустим, пока не запатентовал, и о котором мы не знаем ничего, кроме молекулярной массы.

Представьте, если бы такая система распределенных экспертиз работала в допинг-контроле. Есть сеть независимых центров, взятая проба отправляется в лабораторию, причем никто не знает, в какую сегодня. Аналитикам не сообщается, что за проба, чья и с какими целями пришла — их задача просто выявить нужное вещество. Это была бы не одна организация, в которой легко дать взятку или найти нужного человека, принимающего решения, — все лаборатории проверяли бы результаты друг друга и принадлежали бы при этом к разным организациям. Коррумпировать такую систему было бы практически невозможно.

Да, это потребовало бы времени и организационных усилий по международной сертификации, стандартизации работы лабораторий, но это в любом случае было бы несоизмеримо дешевле, чем возить образцы за границу. А главное, передовое аналитическое оборудование и квалифицированные специалисты есть сегодня в Томске, Новосибирске, Ярославле, Москве. Чтобы заниматься качественной экспертизой, не нужен агломерат, распределенная сеть работает точнее и надежнее.

Этой же логики придерживался в 1962 г. Верховный суд США, вынося решение по делу US v. Loew’s Inc., где речь шла о продаже фильмов для проката «комплектами». «Заставлять телестанцию, которая хотела бы «Унесенных ветром», брать также «Получить подвязку Герти» означает пользоваться недопустимым преимуществом того, что <...> есть только одни «Унесенные ветром», – излагал мнение большинства судья Голдберг.
Логика судьи Голдберга, конечно, не могла удовлетворить экономиста. Известно, что цены сопутствующих товаров связаны, и связаны отрицательно, скажем, повышение цены на бензин снижает спрос и цену на автомобили. Вы не можете сказать, что введение платы за «Получить подвязку Герти» выгодно, если не разберетесь, что случится с платой за «Унесенных ветром».
Именно это соображение легло в основу статьи будущего Нобелевского лауреата по экономике Джорджа Стиглера US v. Loew’s Inc.: A note on block-booking (1963). Он объяснил, что если покупатель готов заплатить за нужный фильм не более $10 000, а ненужный фильм, допустим, лишен всякой ценности, то за комплект из двух фильмов продавец получит те же $10 000. Выходит, никаких дополнительных денег – одни дополнительные сложности!
В своей статье Стиглер пошел дальше и предложил объяснение выгодности проката «комплектов», не связанное с монополизмом, по крайней мере в обычном его понимании. Сам же «аргумент Стиглера» стал неотъемлемой частью литературы по антитрасту и породил родственные экономические «индустрии» – скажем, объяснения дорогого попкорна в кинотеатрах.
Глядя на 613 цитирований статьи Стиглера в системе научных публикаций Google Scholar, кажется скандальным, что это дежурное последние 50 лет возражение вовсе не обсуждается на антимонопольных процессах. ФАС и суды считают расследование законченным тогда, когда оно по существу даже не начиналось! Между тем именно в отношении страховок «аргумент Стиглера» звучит сильно как никогда: если за «нужный фильм» получает деньги банк, а за «ненужный» надо делиться со страховщиком, навязывание уже не просто бесполезно, а ведет к убыткам. Об этом акционеры банков позаботятся быстрее, чем ФАС.

"Россия, которая изо всех сил пытается восстановить запасы после прошлогоднего валютного кризиса, упустила возможность сформировать более масштабные резервы за последние 15 лет, так и не сумев создать более прозрачную финансовую систему, которая помогла бы сгладить неравенство и распределить сверхдоходы от продажи сырьевых товаров в момент их максимальной стоимости за всю историю".

В своем интервью агентству Bloomberg он отметил, что время от времени сажать за решетку пару миллиардеров – это не выход.

"В долгосрочной перспективе Россия должна иметь гораздо большие запасы, учитывая ее уровень торгового баланса. Важно понять, что Россия практически обворована за счет бегства капитала российских миллиардеров и миллионеров, живущих за пределами страны, а также за счет тех, кто и внутри России способен извлечь выгоду из природных ресурсов России гораздо больше, чем они имеют на то право".

Пикетти, который выступал с лекцией в Высшей школе экономики в Москве, вероятно, удалось найти благодатную почву для своих идей. Правительство страны ищет возможности получения больших доходов от нефтегазовой отрасли за счет увеличения налогов, а Центробанк, израсходовавший пятую часть своих резервов на поддержку рубля в прошлом году, объявил о планах нарастить их примерно до $500 млрд.

"Россия была бы в гораздо лучшем положении сегодня, если бы эти реформы, направленные на установление большей прозрачности, развитие прогрессивного налогообложения, были бы проведены раньше. Сейчас уже пришло время, с учетом нынешнего кризиса, менять курс и бороться с неравенством и выстраивать прозрачные отношения наиболее заметным образом".

Для России правильный политический курс может обратить вспять отток капитала из страны, считает Пикетти.

"Россия должна положить конец оттоку капитала и нуждается в том, чтобы инвестировать излишек средств, которые получает от реализации природных ресурсов и экспортной выручки. Таким образом можно было реализовать довольно масштабные инвестиции внутри страны".