Отношение к националистам

Среди технологических приёмов изготовления водки с самого начала её производства большое место в русском винокурении заняли способы очистки. Их разработка не имеет аналогии в винокуренном производстве Западной Европы. Дело в том, что привычка русского потребителя с глубокой древности к ароматным традиционным медовым и пивным русским алкогольным напиткам заставляла первых винокуров XV века, получавших в силу примитивности дистилляционных процессов и несовершенства тогдашнего винокуренного оборудования невкусный, с отталкивающим запахом спирт, всемерно разрабатывать приёмы избавления от этого запаха, а потому искать, в первую очередь, эффективные способы очистки хлебного спирта от примесей — сивушных масел, эфиров, альдегидов. Поскольку совершенствовать дистилляционный процесс было невозможно, не имея закрытой медной стеклянной аппаратуры и не питая даже надежды на применение подобных «утончённых» материалов в спирто-водочном оборудовании, то вся надежда возлагалась на испытанные в медоварении и медоставлении методов улучшения качества, которые были применены и к водке. К таким методам очистки относились:

А. Механические способы:

1. Отстой спирта-сырца (раки, простого хлебного вина) с его быстрым, сильным охлаждением. (Вынос раки на мороз сразу после перегонки.)

2. Переливы в другую ёмкость после отстоя и выморозки. (Эти две операции целиком были перенесены в винокурение из медоставления. Они обычно характерны для виноделия.)

3. Фильтрация спирта-сырца, водно-спиртовых смесей и водки. Процессы фильтрации в русском винокурении разрабатывали длительное время и чрезвычайно тщательно, знания в этой области накапливали и как секрет передавали из одного поколения винокуров к другому. Путём длительных эмпирических наблюдений фильтрация к началу XIX века была чрезвычайно усовершенствована, но тем не менее продолжала совершенствоваться и на протяжении XIX и XX веков. Её вели через следующие материалы:

а) войлок, используемый для валенок;

б) сукно;

в) фетр (в XIX в.);

г) речной, морской и кварцевый песок;

д) дроблёный камень;

е) керамическую крошку;

ж) хлопчатобумажную ткань;

з) полотно льняное;

и) вату;

к) промокательную бумагу разной толщины и плотности;

л) древесный уголь (в XVII — XIX вв. — обыкновенный, в XX в. — активированный).

Вопросы, связанные с фильтрацией через уголь, занимают особое место в истории русского винокурения. Русскими винокурами эмпирически было доказано одно из коренных правил, обеспечивающих особые качества русской водки, а именно что нельзя непосредственно вести через уголь фильтрацию спирта-сырца или иного вида чистого спирта, что необходимо обязательно развести его водой по крайней мере до 45-50°, а ещё лучше до 40°, ибо уголь не может отнять примеси сивушных масел у высокоградусного спирта. Кроме того, начиная с конца XVIII века обращали особое внимание на повышение поглотительных способностей древесного угля путём предварительной подготовки дерева, предназначенного на уголь. С этой целью были разработаны такие способы повышения исходного качества древесного сырья, как:

а) обязательное освобождение от коры перед углежжением;

б) очистка чурок от сучков (их вырезали);

в) освобождение чурок от сердцевины, особенно если та по своему цвету отличалась (была более тёмной) от остального дерева, от его внешнего слоя;

г) из угледелания исключали вообще старые деревья, возрастом более 40-50 лет.

Наконец, эмпирически было выяснено, что уголь разных пород дерева обладает различными поглотительными способностями, и поэтому совершенно не одно и то же, какой уголь употреблять при фильтрации — высших сортов водки или низших. Если расположить все виды угля в порядке поглотительной способности от высшего к низшему, то этот список будет выглядеть следующим образом:

а) буковый;

б) липовый;

в) дубовый;

г) ольховый;

д) берёзовый;

е) сосновый;

ж) еловый;

з) осиновый;

и) тополиный.

Практически первые четыре вида дорогостоящие и применялись в основном в XVIII веке при домашнем дворянском винокурении и отчасти в XIX веке при выделке высших сортов водки. Кроме того, их применение ограничено определёнными географическими регионами. Ольховый уголь применяли частные винокуры до 1861 года. Липовый использовали даже в советское время до 1940 года. Но практически основным видом угля в русском винокурении стал весьма рано, с XV века, берёзовый уголь, самый дешёвый, широко распространённый, изготавливаемый в массовых масштабах в царской России в течение всего XIX века как непременный компонент домашнего обихода (для самоваров) и обладающий относительно высокой поглотительной способностью. Насколько эффективны были простые берёзовые фильтры русского винокурения уже в XIX веке, до изобретения активного и активированного угля, показывает опыт, проведенный в 80-х годах XIX века. В хлебном спирте, в котором лабораторным химическим путём нельзя было обнаружить даже следов альдегида, после разбавления этого спирта водой до 45° и фильтрования через измельченный берёзовый уголь в четырех колонках было задержано до 0, 011% альдегида, то есть практически спирт был очищен «начисто», полностью, так как после этого нельзя было обнаружить никаких признаков присутствия альдегида даже раствором розанилиновой кислоты, способной вызвать изменения цвета и даже оттенка цвета водной пробы, содержащей хотя бы тысячные доли процента альдегида[123].

Не случайно чудесные поглотительные способности древесного угля натолкнули одного из учеников Д.И. Менделеева — будущего академика Н.Д. Зелинского, принимавшего активное участие в создании фильтров для русской водки, на мысль использовать в 1915 году угольные фильтры в противогазах как идеальное средство борьбы с ядами. Противогазы Зелинского, усовершенствованные в 1939-1940 годах, признаны до сих пор лучшими в мире и, известно, были даже на вооружении войск США в Ираке в войне 1991 года.

Наряду с механическими способами очистки уже на довольно ранней стадии производства водки в XVII веке и, особенно, в XVIII веке начинают активно применять биологические способы очистки и абсорбции, дававшие исключительно благоприятный эффект, особенно при освобождении водки от посторонних запахов.

Б. Биологические способы.

1. Использование коагулянтов в процессе винокурения, то есть введение в спирт-сырец (раку) и другие погоны хлебного спирта таких естественных биологически активных коагулирующих материалов, которые взаимодействуют с примесями спиртов и отнимают эти примеси в процессе передвоения спирта. К ним относились молоко, яйца цельные и яичный белок.

2. Иногда в качестве коагулянта применяли свежеиспечённый чёрный хлеб, обычно как завершающую стадию очистки передвоенного хлебного спирта, после применения в качестве первоначального коагулянта молока.

Разумеется, эти естественные способы очистки водки чрезвычайно удорожали её стоимость, тем более что при их применении возможно было гнать лишь 45% объёма приготовленного затора, так что остальные 55%, включая коагулянты, просто шли в отбросы. Но в автаркичном помещичьем хозяйстве остатки барды (хотя и дорогостоящей, состоявшей из яиц, хлеба и молока) шли всё же на корм скоту и были практически не безвозвратно потерянными. Зато биологическая очистка давала идеальный по чистоте и вкусу спиртовой продукт.

3. В качестве очистителя применяли также подмешиваемые в двоенный или троенный спирт золу, поташ (жженая зола полыни-чернобыльника), позднее — соду, в смеси с которыми осуществляли наивысшее очищение — получение четверённого спирта-ректификата.

4. Однако поскольку дистилляция высокого класса не была доступна повсеместно и поскольку сам по себе процесс дистилляции продукта от побочных запахов и сивушных масел сложен, то применяли, часто не к полуфабрикату, а к уже готовому продукту, к водке (т.е. к хлебному спирту после его разбавления водой), такие чисто винодельческие способы очистки, как выморозка и склеивание, представлявшие собой соединение механических и биологических средств очистки продукта.

А. Выморозка была чисто русским и весьма дешёвым, хотя и крайне экстенсивным приёмом. Но она давала прекрасный эффект. Благодаря русским сильным морозам, а также сохранению летом громадных ледников, практически державших лёд вплоть до осени, замораживание больших партий водки не представлялось сложным. Водку вымораживали в специальных небольших бочонках, имевших выставляемое дно или специальную затычку, через которую и сливали не замёрзший на морозе спирт. Вся же содержавшаяся в водке вода с примороженными к ней в виде тонкого слоя сивушными маслами превращалась в ледяной кусок, который легко выбрасывали.

Б. Другая операция — оклеивание, наоборот, была довольно дорогостоящей, но зато не требовала больших затрат времени и давала более тонкий биологический и органолептический эффект, позволяя совершенно идеально очищать хлебный спирт или уже новую водку от всевозможных примесей и запахов. Оклеивание состояло в добавлении в выдержанную на отстое водку рыбьего клея (карлука), который в результате диффузионного процесса как бы «прочёсывал» всю водку от сивушных масел и других химических (неэтиловых) примесей, задерживаемых затем вместе с карлуком при простой фильтрации через хлопчатобумажную ткань.

5. Наряду со способами очистки хлебного спирта и водки в русском винокурении применяли и способы улучшения органолептических свойств водочного напитка, также имевшие древнюю традицию ещё в медоварении. Так, вначале для усиления крепости и аромата водки применяли хмель и другие лесные травы (так называемое зелье), затем в XVIII веке растительные добавки сока некоторых лесных ягод (рябины, малины, земляники), что в конце концов привело к развитию отдельной отрасли в спирто-водочной промышленности и к созданию так называемых русских ароматизированных водок, наливок и настоек.
IV. Технологическая схема

Технологическая схема русского винокурения, если учитывать все дополнительные процессы по очистке сырья, полуфабриката и готового продукта, разумеется, не была похожа на западноевропейский процесс винокурения, в то время как сам процесс дистилляции ничем в принципе не отличался от общепринятого. Единственная, но чрезвычайно примечательная особенность русского винокурения до эпохи империализма (т.е. до 70-х годов XII в.) состояла в том, что главной рекомендацией винокурам являлось правило — гнать как можно тише, медленнее и не доводить гонку бражки более чем за половину её объёма, а то и вовсе гнать лишь 45% объёма, причём это же правило распространялось не только на первый гон, когда получалась рака и простое вино, но и на последующие стадии винокурения — двоение и троение. Разумеется, такая практика вела к значительным потерям сырья и полуфабрикатов и была возможна только в условиях русского крепостного нетоварного, нерыночного хозяйства, когда не могло идти речи о рентабельности любого производства, а заботились лишь о качестве продукта или изделия, что и было решающим условием всей технологии, затрат и времени производства. Иными словами, дворянин — производитель водки не считался ни с какими затратами и потерями, лишь бы получить высококачественный продукт.

Чтобы проиллюстрировать этот исторический факт, приведем лишь один пример: из 1200 л затора, содержащего 340 л зерна и ржаного солода и 12 л пивных дрожжей, выходило всего 3, 5 ведра простого, но «доброго» хлебного вина. То есть 42 л, которые с обязательной тогда к ним примеси около ведра молока и после передвоения могли дать всего 15 л хорошего, чистого хлебного спирта, из которого помещик-производитель мог получить при традиционном смешивании с тремя частями воды всего 20-25 л первосортной водки-пенника. Хозяин, получивший зерно бесплатно от своих крестьян, имевший даровые дрова из собственного леса и таких же почти даровых работников-винокуров, выхода водки, составляющей едва ли две сотых от общей массы затора, то есть первичного сырья, не опасался и не рассматривал как убыток или крайнюю невыгоду, поскольку весь процесс производства был направлен на удовлетворение прихоти хозяина и его потенциальных гостей, а не на получение прибыли, не на продажу водки и не на превращёние её в рыночный товар. Правительства Петра I, Елизаветы I и Екатерины II, давая и всё время расширяя привилегии дворянства на домашнее винокурение, освобождая его от всякого контроля и налогообложения, в то же время последовательно подчёркивали, что вся готовая продукция водки должна непременно идти только на личные, домашние, семейные потребности дворянства и ни в коем случае не быть предметом торговли. И дворянство давало своё честное классовое обещание монархам сохранять водку как чисто сословную привилегию и не пытаться превратить её в пошлый источник наживы. Именно в таких особых общественных условиях крепостнической России водка как продукт достигла наивысшего качества, приобрела чрезвычайно разнообразный ассортимент. (Имелось свыше сотни различных марок водки, каждая из которых обладала своим особым, часто едва уловимым, но тем не менее несомненным отличием.)

По своей чистоте водка, производимая в отдельных аристократических хозяйствах русских магнатов — князей Шереметевых, Куракиных, графов Румянцевых и Разумовских, имела такой высокий стандарт качества, что затмевала даже знаменитые французские коньяки. Вот почему Екатерина II не стеснялась преподносить такую водку в подарок не только коронованным особам, вроде Фридриха II Великого и Густава III Шведского, не говоря уже о мелких итальянских и германских государях, но и посылала её как изысканный и экзотический напиток даже такому человеку, как Вольтер, хорошо знавшему толк во французских винах, нисколько не опасаясь стать жертвой его убийственного сарказма. Но не только Вольтер получил этот ценный подарок в тогдашнем ученом мире, но и такие корифеи всемирной науки и литературы, как швед Карл Линней, немец Иммануил Кант, швейцарец Иоганн Каспар Лафатер, великий поэт и государственный деятель Иоганн Вольфганг Гете и многие другие. Известно, что великий химик М.В. Ломоносов слишком сильно «почитал» водку, что не мешало ему, однако, оставаться великим ученым, ибо кто-кто, а уж он как химик знал все секреты её очистки. Не случайно поэтому ботаник и химик Карл Линней, опробовав водку, был столь вдохновлен ею, что написал целый трактат: «Водка в руках философа, врача и простолюдина. Сочинение, прелюбопытное и для всякого полезное», где дал широкую и объективную общественную, медицинскую, хозяйственную и нравственную оценку этого продукта.

Короче говоря, высокое качество производимой в дворянских хозяйствах русской домашней водки завоевало ей уже в XVIII веке высокий международный престиж, сделало её напитком «сливок общества», продуктом с высочайшей репутацией пищевой чистоты и медицинской полезности.

Развитие капитализма в России в этом отношении было губительным для народа. Жажда наживы способствовала появлению на русском рынке дешёвых сортов украинской картофельной и свекольной водки, ставшей «народной» и продаваемой только целыми вёдрами на вынос. Это содействовало самому разнузданному пьянству. Производство хорошей, чистой, высококачественной водки стало невыгодным для капиталистов-частников, целиком ориентированных на товарное производство водки. Более того, русскую ржаную водку стали систематически экспортировать в Германию во второй половине XIX века, в то время как на русском внутреннем рынке в качестве массового продукта стала доминировать картофельная дешёвая водка из украинских губерний, в основном Полтавской и Киевской. Вот почему даже царское правительство, осознав, что рынок и рыночные отношения в России не способны регулировать качество товара, а лишь только могут решать вопрос о том или ином насыщении страны определённой массой товаров, пришло к выводу о необходимости введения в стране централизованного производства и торговли водкой с постоянным строгим правительственным контролем против всех возможных в этом деле злоупотребителей. Этим мотивом и объяснилось введение водочной монополии в 1894-1902 годах. То, что после Октябрьской революции 1917 года эта политика строгого государственного контроля была продолжена и велась последовательно вплоть до 1986 года, то есть на протяжении 70 лет, лишь спасало водку как изделие определённого высокого стандарта от деградации, а население от спаивания низкосортным алкоголем.

Все эти 70 лет советские государственные спиртоводочные заводы, советская спиртоводочная и ликёро-водочная промышленность пользовались технологическими разработками таких членов Комиссии по введению водочной монополии в 1894-1902 годах, как Д. И. Менделеев, Н. Тавилдаров, Н. Д. Зелинский и др.

Монопольная государственная водка была в Советской России продуктом такого же высокого качества, как и лучшие образцы водки на казённых предприятиях дореволюционной России. В то же время те водочные фирмы, которые были основаны в Европе и в США бежавшими из России в 1917 году белыми генералами, банкирами и промышленниками, не обладали ни технологическими разработками Менделеева, ни оригинальным русским и советским оборудованием, рассчитанным специально на выработку водки. Они основывали свою деятельность на типичной западноевропейской и американской дистилляционной аппаратуре и, следовательно, выпускали хорошо дистиллированный, удобно и красиво расфасованный и гарантированно нефальсифицированный продукт, но лишённый типичных примет, качеств и свойств русской водки. Иными словами, это были не водки, а псевдоводки, ибо они и по своему сырью, и по технологии, и даже по такому дешевому компоненту, как вода, резко отличались от русской водки. Как известно, даже прекрасная по качеству финская водка «Финляндия», целиком использующая ржаное зерно и ржаной солод, тем не менее по вкусу резко разнится от русской московской водки. Казалось бы, «Финляндия» не в пример другим заграничным водкам — самая натуральная, и в использовании в ней чистосортной ржи также нет никаких сомнений, ибо финские предприниматели скрупулезно честны, однако сравнения с московской водкой «Финляндия» всё же не выдерживает. И это объясняется тем, что в финской водке используется так называемая вазаская рожь, зерно которой полновеснее, красивее, чище, чем зерно русской ржи, но не обладает совершенно характерным «ржаным» вкусом русского жита.

Показательно, что вазаская рожь, посеянная в средней полосе России, в нашем так называемом Нечерноземье, за три-четыре поколения совершенно вырождается и мельчает, в то время как наша обычная русская рожь вопреки всяким погодным колебаниям и другим невзгодам держит свой неизменный стандарт не только десятилетиями, но и столетиями. Добавьте к вазаской ржи процесс дистилляции и отсутствие русской речной воды и вы поймете, почему финская водка при всех её высоких данных всё же отличается от русской московской. Таким образом, чисто биологические и чисто географические причины не дают возможности воспроизвести русскую водку где-то за пределами России, ибо воспроизвести можно и оборудование, и технологическую схему, но невозможно искусственно создать где-то в Иллинойсе или в Честершире мягкую воду русской лесной речки Вазузы или непредсказуемый климат и скудную почву Нижегородской области, на полях которой всё ещё колосится и поныне настоящее русское жито. Вот почему «только водка из России есть настоящая русская водка».

Славу победителей турок, которую по праву стяжала вся московская армия после второго Азовского похода, пожали лишь "потешные" полки молодого государя, которые возвратились вместе с ним. Для их встречи в Москве даже были сооружены деревянные триумфальные ворота. Стрелецкие же полки, вынесшие на себе все тяготы военных будней, остались в разгромленном Азове в качестве гарнизона крепости ; помимо караульной и дозорной службы они ещё выполняли многочисленные строительные работы при восстановлении городских укреплений.
Непосредственным поводом для возмущения стрельцов послужило известие о намерении перевести 4 полка в г. Великие Луки для прикрытия западной границы. Помимо невыплаты положенного денежного довольствия особенно возмутительным стрельцы сочли требование командования тащить на руках пушки, поскольку в полках нехватало тягловых лошадей. В марте 1698 г. группа из 175 человек, солдат тех самых 4 - х полков, покинула расположение гарнизона и направилась в Москву искать правду.
В столице их никто не ждал. Пётр I был в Англии, а в его отсутствие никто не хотел заниматься стрельцами. Стремясь хоть кого-то привлечь на свою сторону, стрельцы обратились за поддержкой к царевне Софье. Последняя им также помочь не смогла, но в дальнейшем сам факт такого обращения служил свидетельством существования некоего обширного заговора, направленного на свержение Петра I.
В конце - концов, под угрозой ссылки, стрельцов заставили вернуться к своим полкам.
Т. о. конфликт не был разрешен, а скорее, лишь загнан до поры вглубь. Прорвался он через некоторое время, когда полки отказались подчиняться своим командирам, избрали вместо них по 4 человека от каждого полка и отправились в столицу подавать прошение о государевой милости. Стрельцы были московскими, в Москве жили их семьи, и мятежники хотели всего лишь добиться соблюдения обычных норм службы: выплаты денежного довольствия, роспуска по домам после окончания войны и т. п. Они не были рекрутами и их требования отнюдь не выходили за пределы здравого смысла или традиций воинского быта.
Возмущение стрельцов произошло 6 июня 1698 г., а 18 июня их встретила у Новоиерусалимского монастыря армия под руководством А. С. Шеина и П. Гордона (2300 чел. в составе "потешных" полков и дворянское кавалерийское ополчение). Стрельцы не имели намерения воевать; того же воеводу Алексея Семеновича Шеина они воспринимали как "своего", поскольку он был участником обоих азовских походов и в последнем из них руководил сухопутной группировкой. При первых же выстрелах артиллерии "потешных" стрельцы рассеялись; кавалерия согнала разбегавшихся людей для суда над ними. Шеин и Ромодановский прямо в поле провели дознание и тут же повесили 57 стрельцов, кои были признаны виновными в возникшей смуте и призывах к неподчинению полковым командирам.
На этом, собственно, история стрелецкого бунта 1698 г. и оканчивается. То, что произошло дальше имеет, скорее, отношение к психиатрии, нежели к истории военного дела или политического сыска в России, поскольку наглядно характеризует ту неадекватность мировосприятия, которую обнаруживал Пётр I на всем протяжении своей жизни.
Царь вернулся из поездки по загранице в конце августа и поначалу, как будто бы, демонстрировал полное удовлетворение работой Шеина и Ромодановского по разгрому стрельцов. Во всяком случае никаких намерений устроить особое разбирательство он вроде бы не демонстрировал. Большой энтузиазм молодой государь показал в деле обревания бород боярам; во всяком случае этому он посвятил подряд два вечера на "ассамблее" (то бишь попойке) у генераллисимуса Шеина. После того, как брить бороды Петру надоело, он к удивлению окружающих увлекся мыслью наказать стрельцов. Именно так описал в дневнике зарождение идеи нового расследования стрелецкого бунта Патрик Гордон, бывший свидетелем и непосредственным участником тех событий.
Свита думала, что пьяный царь проспится и поутру обо всем забудет. Но этого не случилось. Поутру Пётр I отправился обозревать хозяйство Преображенского приказа, занимавшегося сыском по всей Московии, дабы составить представление о том, сможет ли это учреждение продемонстрировать нужную оперативность в предстоящей работе.
Увиденное государя не удовлетворило: он приказал немедленно оборудовать дополнительные пыточные камеры. Всего их было построено 14. Это было больше, чем число сотрудников Приказа, наделенных правом заниматься расследованием самостоятельно (всего в подчинении Фёдора Юрьевича Ромодановского таких сотрудников было 10 человек: два дьяка и восемь подьячих). В Преображенском, по сути, впервые организовали следственный конвеер: пока в одной пыточной камере дьяк вел допрос и составлял протокол, в другой в это время начинали пытку; дьяк переходил из камеры в камеру нигде не задерживаясь.
Пётр I продемонстрировал серьезность своих намерений, начав следствие с допроса ненавистной ему сестры Софьи. Царевна была подвергнута пытке - вздернута на дыбе и порота кнутом. Допрос был неофициален; протокол не составлялся и то, что он вообще имел место оспаривалось российкими либеральными историками, склонными изображать Петра I государем мудрым и справедливым. Лишь дневник Патрика Гордона, опубликованный полтора столетия спустя пролил свет на эти события. Жестокосердность "великого" монарха по отношению к своим родственникам предвосхитила расправу Петра над собственным сыном двумя десятилетиями позже. Покажется удивительным, но царевна Софья стойко перенесла допрос с пристрастием, ни единым словом не показав против стрельцов. Она даже не признала факт встречи с ними, хотя последнее, кстати, вполне достоверно. Царь был крайне раздражен упорством сестры, нисколько ей не поверил и велел заточить Софью в монастырь. Аналогичному заточению подверглась и другая сестра Монарха - Царевна Марфа - вся вина которой сводилась к тому, единственно, что она была глубоко верующей женщиной и во всем разделяла взгляды Софьи. Сестёр разлучили: Софья осталась в Москве, а Марфа была увезена во Владимир.
В сентбре начались повальные аресты московских стрельцов. Охота на них получила громкое название "великий сыск". Величие его можно признать лишь в отношении размаха арестов, но отнюдь не сложности расследования. Расквартированные в столице стрельцы жили открыто и не думали ни от кого прятаться; в результате облав, проведенных в стрелецких слободах в течение недели были арестованы почти 4 тыс. человек. Все они попали "на конвеер" в Преображенский приказ.
Пытки стрельцов начинались зачастую ещё до появления в пыточной следователя и секретаря, которым надлежало вести допрос и протокол. Обвиняемым (если можно применить в настоящем случае это понятие) предлагали дать отчет в "собственных винах"; поскольку никто себя ни в чем виноватым не чувствовал, вздернутого на дыбе секли или прикладывали раскаленные щипцы к телу. Допрос проводился быстро и энергично и обычно не занимал более четверти часа. Изощренные пытки, которыми подвергались некогда участники восстания Степана Разина (проливание на темя ледяной воды и т. п.) в настоящем случае не применялись именно потому, что требовали много времени.
После нескольких энергичных рывков на дыбе и 10 - 15 ударов кнутом допрашиваемый получал довольно серьезные травмы (разрыв сухожилий, болевой шок, для людей старшего возраста - инфаркт или инсульт) и допрос на этом прекращался ввиду физической невозможности его продолжения. Большинство стрельцов к окончанию допроса уже сознавались как в собственных намерениях свергнуть царя Петра Алексеевича, так и в ненависти к иноземцам. Этого было вполне достаточно для осуждения подозреваемого.
Люди оговаривали себя руководствуясь - как это не покажется странным - здравым смыслом: ввиду бессмысленности доказываеть что - либо палачу и дабы не усугублять собственных страданий. Впрочем, история "великого" сыска знает примеры совершенно удивительной стойкости обвиняемых, когда их, уже тяжело изувеченных, приходилось водить на пытку по 5 - 6 и даже 7 раз (!), но примеры эти доказывают лишь исключительную физическую выносливость отдельных людей и их невиновность; для кровожадного монарха стойкость эта служила лишь еще одним раздражающим фактором, который надлежало устранить.
В конечном своем виде официальная версия стрелецкого бунта выглядела так: мятежники предпологали свергнуть Петра I и возвести на престол царевну Софью, после чего предать огню немецкую слободу и уничтожить всех иностранцев в Москве; заговорщики поддерживали связь друг с другом через некую Офимку Кондратьеву, приживалку царевны Софьи, вдову трех стрельцов. По тому, какую роль играли в нем женщины, его впору назвать не стрелецким бунтом, а бабьим. Никаких данных, по-настоящему уличающих царевен Софью и Марфу в сговоре со стрельцами, получено не было (их, видимо, вовсе не существовало), однако, это нисколько не облегчило участь стрельцов.
Первую массовую казнь истерзанных пытками людей Пётр осуществил 30 сентября 1698 г. Колонна из 200 человек была выведена из Преображенского приказа и отконвоирована на Лобное место в Москве. При прохождении осужденных под окнами государева дворца (также расположенного в селе Преображенском) Пётр I выскочил на улицу и приказал рубить головы стрельцам прямо на дороге. Пятерым из них отрубили головы тут же. Дикость и бессмысленность этой расправы над людьми и без того обреченными на смерть через час - другой, вообще не поддается рациональному объяснению; человек верующий назовет эту одержимость беснованием, психиатр - психозом, но вне зависимости от точки зрения следует согласиться с тем, что в этот день Пётр I показал себя человеком, безусловно, страшным и неадекватным в своих реакциях.
После казни пятерых человек, наобум выхваченных из колонны, Пётр I разрешил продолжить движение и сам помчался вместе со свитой к Лобному месту. Там при огромной стечении народа государь взялся лично рубить головы стрельцам. Свита его была обязана принять в этом участие; отказались лишь иностранцы, которые мотивировали свое нежелание боязнью снискать ненависть московского простонародья.
Казнь 30 сентября растянулась более чем на 2 часа, что вызвало неудовольствие монарха, любившего во всём быстроту и впадавшего в депрессию от любого продолжительно напряжения.
Поэтому для ускорения казней впредь было решено использовать не плахи, а бревна и укладывать на них осужденных не по одному, а сколько достанет длины бревна.
На следующей массовой казни, последовавшей 11 октября 1698 г., именно так и поступили. На двух длинных корабельных соснах одновременно укладывали свои шеи до 50 человек; палачам приходилось вставать на тела казнимых. В три приема были казнены 144 стрельца. Пьяному Петру надоело махать самому топором и он велел выкликать желающих из толпы. Многие соглашались быть добровольными палачами. Казнь превратилась в грандиозное шоу; толпе бесплатно наливалась водка, "пей - не хочу" !
На следующий день - 12 октября 1698 г. - произошла ещё одна, самая массовая казнь: в этот день были отрублены головы 205 стрельцам.
Наконец, 13 октября новый акт дьявольской вакханалии. В этот день произошла казнь еще 141 стрельца. Как и в предыдущие дни из толпы выкликались добровольцы, которые за царский подарок да из собственного азарта соглашались стать палачами. Пётр I хотел разделить с народом свою отвественность за невиданное душегубство. На Красной площади рекой лилась водка, пьяные толпы шумно выражали своему государю преданность и любовь.
Ещё неудовлетворённый казнью почти 800 человек, но уже пресыщенный механическим отрубанием голов, державный самодур решил придать этой процедуре поболее торжественности. Поскольку осенью 1698 г. выпал ранний снег, Пётр I надумал вывозить казнимых к Лобному месту в черных санях, увитых черными лентами, в которых стрельцы д. б. сидеть по двое с зажженными свечами в руках. Каурые лошади и возницы в черных тулупах по мысли высочайшего режиссера нагоняли ещё больший ужас своим видом.
Три дня ушли на подготовку необходимого антуража и 17 октября 1698 г. череда казней продолжилась. В этот день были казнены 109 человек. На следующий день были казнены 65 стрельцов, а 19 октября - 106.
Пётр отправился в Воронеж и преследования стрельцов прекратились; все понимали абсурдность происходящего. Глава Преображенского приказа боярин Федор Юрьевич Ромодановский, почитающийся официальной исторической наукой за редкостного садиста и душегуба, в отсутствие Петра I (ноябрь - декабрь 1698 г.) не казнил ни одного стрельца, хотя и имел такое право. За это время он отправил в каторгу более 600 человек, но вот на плаху - ни одного. Объяснение тут м. б. одно - Ромодановский прекрасно понимал бредовость официальной версии о стрелецком бунте и не хотел пятнать себя кровью людей, в чью виновность не верил.
Вернувшийся в январе 1699 г. из поездки в Воронеж Пётр I был крайне раздражен прекращением казней. Видимо, он полагал, что ещё недостаточно напугал подданных своей свирепостью.
В январе - феврале 1699 г. были казнены еще 215 стрельцов. В отличие от казненных осенью, этих людей повесили. На стене, окружавшей Новодевичий монастырь в Москве, установили виселицы, на которых и были повешены несчастные. В монастыре была заточена царевна Софья; казненные, по замыслу самодержавного палача, своим видом д. б. устрашать её и насельников монастыря и предостерегать их от новых заговоров. Весь остаток зимы и март месяц (до наступления тепла) тела казненных оставались на стенах.
Много заговоров было в России; многих заговорщиков в разное время казнили, но до такого кощунства, как нарочитое оскорбление православных святынь, кроме большевиков да татар никто не доходил. В этом молодой государь - реформатор может быть доволен: он попал в один ряд с самыми злобными врагами исторической России - инородцами и иноверцами.
С сентября 1698 г. по февраль 1699 г. были казнены 1182 стрельца, почти каждый третий из привлеченных к расследованию. Более 600 человек были отправлены в Сибирь, ещё 2000 человек - принудительно отправлены из столицы для службы в провинциальных стрелецких полках (окончательно как род войск таковые были уничтожены в 1705 г.).
Какова дальнейшая судьба нечаянных жертв "стрелецкого бунта"? Сестры царя - Софья и Марфа - так и не вышли из монастырей, в которых они содержались на тюремном положении. Софья (при пострижении приняла имя Сусанна) умерла в заточении в 1707 г. ; Марфа (при постриге - Маргарита) - в 1704 г.
Что стало с героями подавления "стрелецкого бунта"? Генераллисимус Алексей Шеин пережил последнего из казненных стрельцов ровно на год: он скончался 12 февраля 1700 г. в возрасте 37 лет. Его боевой соратник, доблестный шотландец, поменявший на своем веку трёх хозяев, Патрик Гордон, умер и того ранее - 29 ноября 1699 г. Об обстоятельствах мученической смерти Петра I хорошо известно. Много было ужасных преступлений на совести этого монарха, но расправа над стрельцами стоит особняком в этом мрачном списке.