Дом Романовых и православие

....Полная сатрапская зависимость от светского чиновно-бюрократического произвола монархического режима, Церковь, не имеющая никакой самостоятельности и права голоса. В этом смысле можно констатировать жестокую пародию на идеал православного царства, о котором в свое время мечтал небезызвестный И. Волоцкий. Судите сами, фактически бесправный Синод под жестким контролем этакого министра по делам православия в должности обер-прокурора. Это хорошо видно на примере деятельности двух чиновников этого ранга – Д. Толстого и К. Победоносцева. Показательно, что Толстой был человеком неверующим и о своем назначении отзывался в частной переписке с явным презрением. Не вдаваясь в подробности, суть и характер проводимых этими деятелями церковных реформ в сущности всегда служили интересам государства, а не Церкви, естественно в том понимании гос. интереса, которое было свойственно властному аппарату Российской Империи тех времен. Поразительно, как Толстой проводил все эти реформы и контрреформы без участия Синода, будто последний и не существует. Когда ему хотелось, он приказывал Синоду составить очередную законоразрабатывающую комиссию из духовенства, произвольно принимал или игнорировал ее рекомендации и столь же произвольно ликвидировал комиссию, как только она переставала быть ему нужна или не служила его интересам.
Профессор Голубинский метко замечает: ''Порабощение членов Синода обер-прокурором есть господство барина над семинаристами: будь члены Синода из бар, имей связи в придворном обществе, и прокурор не господствовал бы над ними!"
О временах правления Толстого (с 1865 до конца 1880 г) митрополит Киевский Арсений сказал так: «Мы живем в век жестокого гонения на веру и Церковь под видом коварного об них попечения».

Не лучше предшественника "рулил" делами Церкви Победоносцев. Продолжая держать РПЦ «в черном теле» он поддерживает лубочное православие в виде субсидий на начальное церковное образование (с одновременным урезанием стипендий слушателям духовных академий), украшательство храмов и организацию церковных хоров при директивном недопущении священничества к общественной жизни, выпуск в огромном количестве благочестиво-назидательных религиозных комиксов с параллельным закрытием серьезных проблемно-дискуссионных общественно-богословских журналов. Победоносцеву (а следовательно, государству) не нужно думающее высокообразованное духовенство, поиски духовной правды были ему в принципе глубоко чужды, более того, казались опасными наваждениями. Единственную задачу обер-прокурор видел в поддержании в темных народных массах т.н. инстинктивного христианства, как средства беспрекословного повиновения самодержавию. К протестам духовенства по поводу такого унизительного положения дел Победоносцев и его предшественник относились с издевательским безразличием. Причем, всё это катастрофически ускользало от абсолютного большинства продвинутых современников, весь этот стратегический цирк преподносился публике как единодушный союз монархии и Церкви. Впрочем, распространившийся повсеместно антицерковный позитивизм и социализм образованного общества исключал пристальное внимание к чаяньям РПЦ. Подводя промежуточный итог можно констатировать следующее: Церковь одинока. С одной стороны мощный гос. прессинг и утилитарное использование властными структурами, с другой не понимающий сути происходящего народ и полный пофигизм отравленной западными идеями интеллигенции...
Однако к началу века уровень социальной напряженности в обществе оказывается настолько высок, что волна реформистских настроений наконец достигает и церкви. Не смотря на активное противодействие реакционеров церковь таки выходит на живой диалог с той частью интеллигенции, которая уже видит опасность в революционном радикализме. Это общение обогащает взаимно, с одной стороны к православию обращаются лучшие представители своего времени (бывший марксист С. Булгаков – одиозный тому пример), с другой в самой РПЦ появляются люди, жаждущие скорейших перемен. Почти все архиереи требовали реформ, направленных на освобождение Церкви от государственной зависимости. Большинство предлагало восстановление патриаршества. Почти все указывали на необходимость для осуществления этого, как и прочих реформ, созыва Собора и затем установления периодичности соборов. Предлагалось восстановить автономию и широкое самоуправление прихода как основной ячейки соборности Церкви. Предлагалось расширить участие Церкви в общественной жизни страны и мн. др. Еще в 1905 г. обновленцы предлагали отмену всех наград и орденов для духовенства, освобождение Православной церкви от католического клерикализма путем введения соборности церковного делания и управления на всех ступенях с соучастием мирян, выборности духовенства (и священников, и епископов). По их мнению Церковь не должна связываться ни с какой формой государства, эта связь кощунственна и нередко ведет "даже к связи с полицейским участком". Иными словами, обновленцы уже на этом раннем этапе отрицали богопомазанность монарха, стоя на точке зрения разделения сфер власти. Что касается общественной жизни в стране, то они были сторонниками максимального участия в ней Церкви, духовенства и мирян. "Идти в гущу жизни" — позиция многих церковных деятелей того времени. Позиция, которая, кстати, активно осуществлялась на практике, многие «шли в народ» со словами живой проповеди и это продолжалось вплоть до тотального коммунистического террора 20-30 г.г. Однако, не смотря на весь энтузиазм, фактически мало что изменилось. Синод по-прежнему под гнетом обер-прокурорства. В ответ на прямую просьбу о созыве Собора (которого, между прочим, не было до этого 200 лет) Николай отреагировал со свойственной ему меланхоличностью. По просьбе Синода царь разрешил созвать в марте 1906 г. Предсоборное присутствие с участием епископов, духовных лиц, ученых и общественных деятелей, под председательством Петербургского митрополита. Присутствие заседало до декабря 1906 г., его протоколы, изданные затем отдельно, и сводный доклад, рекомендовавший немедленный созыв Собора, были представлены государю. Была проделана колоссальная и конструктивная работа, подготовлены темы для разработки будущим Собором, включавшие в себя полное переустройство Церкви на принципах соборности….Но на все это последовала холодная и обезнадеживающая резолюция царя от 25 апреля 1907 г.: "Собор пока не созывать". Были слабые надежды на созыв Собора в дальнейшем, например, в 1913 г., но царь с печальной последовательностью глух и нем. Вот эта полная индифферентность православного владыки к настоятельным нуждам Церкви ляжет тяжелой тенью на отношение духовенства к приближающимся событиям в стране. Более того, положение православной Церкви становится и вовсе унизительным после принятия указа о веротерпимости, согласно которому православие оказывается единственной формой религиозности, абсолютно подконтрольной государству. Этот момент переживается священством особенно мучительно. Деятельная РПЦ в ситуации «третьего лишнего», не нужна никому. Преображенная, самодостаточная Церковь одинаково не в интересах закостеневшей в консерватизме власти, и революционного авангарда, закономерно усматривающего в подобном преображении вредоносный фактор, отвлекающий массы от революционной борьбы. Между тем, войди Церковь в революцию, как самостоятельная сила, многих печальных последствий насильственных перемен, вполне возможно, удалось бы избежать. Итак, что мы имеем накануне рокового обострения революционной ситуации в стране. С одной стороны иезуитская политика самодержавия в отношении своей главной опоры, оставляет в сердцах духовенства горький осадок разочарованности в декларируемом православии власть имущих. Вот почему церковная иерархия отнюдь не всегда разделяла сентиментальных настроений белого движения. С другой - язык угроз, шантажа и террористических актов совсем не тот язык, на котором разговаривает Церковь. Поэтому РПЦ находится в перманентной оппозиции к недостойным методам ведения политической борьбы. Единственный поход во власть духовенство позволяет себе в период существования Думы. Довольно любопытный и нетипичный опыт для русской церковности, который достоин отдельного разговора...