Экономическая наука

Можно и, наверное, нужно спорить с тезисом, будто то, что хорошо для Газпрома или Роснефти, хорошо и для России. Но верен другой тезис: то, что плохо для российских энергетических гигантов, негативно сказывается на развитии страны в целом, по меньшей мере в краткосрочной перспективе. Слишком уж важна их роль и исключительно велика монопольная и дифференциальная рента, которую они опосредуют. Совсем не случайно Стратегия национальной безопасности РФ до 2020 года подчеркивает, что «одним из главных направлений обеспечения национальной безопасности в экономической сфере на долгосрочную перспективу является энергетическая безопасность».

Самый спекулятивный товар

В современной экономической науке нет консенсуса по вопросу, предсказуемы ли углеводородные рынки в принципе. Финансируемые ОПЕК исследования эластичности нефтяных цен (то есть того, насколько взаимозависимы динамика цен и добычи) не смогли выявить устойчивых закономерностей: в некоторых случаях снижение цен вело к сокращению добычи, в некоторых других – не вело. При этом «историческая волатильность» (то есть усредненное стандартное отклонение прошлых цен, рассчитанное на основе исторических данных) не дает никаких оснований полагать, что она будет соответствовать будущей волатильности, связанной с реализацией имеющихся и ожидаемых рисков, зависящей от меняющейся политической и экономической ситуации, от складывающейся конъюнктуры, от ликвидности рынка, от динамики соотношения предложения и спроса и так далее. Котировки цен на нефть меняются ежесекундно, а показатели добычи публикуются гораздо реже, и трудно представить себе ситуацию, в которой в каждый момент времени изменение котировок зависит не от реального положения дел и утечки информации об оном, а от опубликованной три месяца назад промышленной, финансовой или геологической отчетности.

Но в целом волатильность нефтяных цен зависит от двух типов причин: с одной стороны, они связаны с динамикой реальных спроса и предложения, с другой, определяются торговцами «бумажной нефтью» – фьючерсными контрактами на нефть и другими производными финансовыми инструментами. Второй тип причин включает в себя активность огромного числа мелких инвесторов, подверженных элементам «стадной» психологии, быстро впадающих в панику или эйфорию, и не случайно считается, что нефть – «самый спекулятивный из существующих продуктов».

Крупнейшие мировые экспортеры и потребители нефти, а также страны, в которых находятся ее наибольшие доказанные запасы

Можно уже говорить о том, что возник порочный круг спекуляций, порождающих волатильность, и волатильности, стимулирующей спекуляции. Между тем важнейшие реальные международные нефтяные потоки труднодоступны для торговли спекулянтов, а маркерные сорта нефти не соответствуют реально торгуемым сортам на физическом рынке: так, смесь «Брент» имеет очень малый вес в общемировом обороте. Статистические данные свидетельствуют и о том, что высокая волатильность цен на нефть в начале XXI века напрямую связана с увеличением спекулятивных сделок на фьючерсных рынках.

Получается, текущие котировки на сырую нефть имеют мало общего с традиционно понимаемым соотношением спроса и предложения. Считается, что более 60% сегодняшней цены – чистая спекуляция, продвигаемая трейдерскими банками и хедж-фондами, причем околобиржевые процессы, как ни странно, непрозрачны, хотя они регулируются системными западными банками (такими как Goldman Sachs или Morgan Stanley), которые располагают информацией, кто покупает, а кто продает нефтяные фьючерсы.

В итоге мы получаем ситуацию, требующую отказа от импрессионизма текущих нефтяных цен при определении среднесрочной и долгосрочной экономической политики. Бюджетное планирование, инвестиционные решения, проекты строительства новых НПЗ и разработки новых месторождений требуют прогнозирования на 25–30 лет и не должны ставиться в зависимость от сиюминутных интересов биржевых спекулянтов, которые смотрят в будущее даже не на несколько дней, а на несколько часов (так называемая интрадей-торговля). «Важно не потерять горизонт развития, не допустить инвестиционной паузы, – говорил в этой связи президент Путин. – Нужно обеспечить выполнение долгосрочных стратегических задач, стоящих перед отраслью, и при необходимости скорректировать проект энергетической стратегии».

Доводы в обе стороны

Еще в начале 2014 года авторитетнейший отраслевой источник BP Energy Outlook-2035 предполагал рост первичного спроса на энергоресурсы в период между 2012 и 2035 годами на 41% или на 1,5% в год при сохранении доминирующей роли углеводородов. Логика этого прогноза была убедительна: главным фактором развития нефтяной отрасли при экстраполяции существующих долгосрочных тенденций станет быстрый и устойчивый рост спроса в развивающихся странах из-за индустриализации, урбанизации и автомобилизации.

Например, в КНР на одну тысячу семей приходится около 40 автомобилей, а к 2025 году этот показатель вырастет до 200 автомобилей, что приведет к росту потребления топлива в три раза, а ведь альтернативы нефти и газу как источникам энергии фактически нет.

Резкое падение нефтяных котировок в промежуточный период, казалось бы, должна была предотвратить ОПЕК. Но с развитием торговли нефтяными деривативами за последние десять лет картель фактически утратил возможности контроля над ценами на нефть, которые перешли на биржи Лондона, Роттердама и Нью-Йорка, а ведь на ОПЕК приходится до трети мировой нефтедобычи. Хуже того, на последнем заседании организации в Вене участникам картеля так и не удалось добиться единства мнений по поводу сокращения производства. По оценке «Женьминь Жибао», в действительности произошел «отказ от старой политики при помощи стратегии ограничения производства и контроля цен на нефть». «Вслед за возвращением Ирана на международный нефтяной рынок, а также за добычей нефти в полную силу в странах, не входящих в ОПЕК, будет продолжаться избыточное производство нефти в мировом масштабе», – считает официальный печатный орган КПК.

Представляется, что в краткосрочной перспективе решающую роль будет играть баланс между двумя факторами – платежеспособным спросом и издержками на добычу, транспортировку и переработку. Действительно, увеличиваются поставки нефти из Ирана, США, Ирака, Ливии и других стран, а в связи со снижением темпов экономического развития в Европе, Китае и других азиатских государствах на некоторое время сократилось ее потребление. Уже заметно упали цены на бензин в Европе, и люди там опять стали садиться за руль.

В свою очередь, наблюдаемое укрепление доллара по отношению к основным валютам (в первую очередь на рынок нефти влияет объем спекулятивных капиталов, зависящий от монетарной политики ФРС США) окажет сдерживающее влияние на цены. Последствия китайского фондового кризиса еще будут некоторое время сдерживать экономический рост в КНР, но уже начало сказываться влияние антикризисных экономических мероприятий Пекина, а пленум ЦК КПК принял решение об удвоении китайского ВВП к 2020 году, что потребует значительного роста потребления энергоресурсов. В то же время ряд крупных сланцевых и глубоководных проектов в США уже закрыты или находятся под прямой угрозой банкротства – текущие нефтяные котировки выдавили их за грань рентабельности.

Та же «Женьминь Жибао» еще в 2014 году утверждала, что Саудовская Аравия и Кувейт смогут без потерь пережить двухлетнее падение цен на нефть (для бездефицитного бюджета саудитов требуется цена выше 90 долларов за баррель), а дальше потребуется пересмотр стратегий экономического развития и вероятный социальный взрыв. Срок, определенный нефтяным монархиям знающими, умными и ответственными китайскими руководителями, истекает в 2016 году, а китайские коммунисты редко ошибаются в своих экономических прогнозах.

Да, рост значения торговли «бумажной нефтью» и увеличение спекулятивного давления на рынки ведет к нестабильности цен. Но это не обязательно означает устойчивое снижение нефтяных котировок, может начаться и их взрывной рост. На биржевое ценообразование сильно влияют текущие события, опосредованные информационной политикой крупнейших мировых поставщиков новостей. Интересно, что резкий рост геополитических рисков на Ближнем Востоке, в Северной Африке и России не изменил текущее направление нефтяных цен. Но это не будет продолжаться вечно, биржевые спекулянты – народ пугливый и подверженный стадному чувству.

В торговле «бумажной нефтью» вообще сильно сказывается психологический фактор. Например, подчас рост или снижение котировок без всяких видимых причин приобретает лавинообразный характер, который резко усиливается объективными обстоятельствами – временным ограничением деривативов и стремлением крупнейших игроков зафиксировать прибыли или не допустить потенциальных убытков выше установленных для себя норм в случае какого-нибудь чрезвычайного обстоятельства. Авария танкера в Красном море или Персидском заливе (а ведь там идут войны) или, не дай Бог, подрыв трубопровода могут вызвать резкий рост нефтяных котировок. Да, совсем скоро. Уже в 2016 году.

Ответственные люди стараются избегать точных прогнозов в трудно прогнозируемых областях, но 70–80 долларов в качестве средней цены за год – это не мечты и не хронический оптимизм, а вероятная реальность. О которой, впрочем, запрещено думать тем, в чью задачу входит диверсификация доходов бюджета, чтобы страну впредь не лихорадило от спекулянтских игр, а экономический блок правительства не взирал на происходящее в смиренном ожидании очередного и неизбежного периода роста цен на черное золото.

Людей все-таки спросили

Для начала — так работает вовсе не "весь мир". Европа испытывает довольно смешанные чувства к этой чисто американской идее — поместить офисных и тем более творческих работников в громадный зал, да еще запускать там музыку, да еще вешать на стены экраны и бегущие строки. Это не мир. Это именно США.

Оговоримся сразу: видимо, собирать ракетный двигатель или лить сталь можно только в открытых цехах. Мы говорим конкретно об офисах, о специфике работы людей определенных профессий, более-менее творческих, в которых вроде бы совсем недавно считалось правильным, чтобы у каждого работника было — по финансовым и прочим возможностям офиса — как можно больше замкнутого личного пространства. Отдельные или не совсем отдельные кабинеты, стенки, двери, ширмы, что угодно. А потом пришла новая мода, и людей не спросили, нравится она им или нет. Хотя в итоге получилось, что спросили, но не боссы, а наука. Психология, экология, медицина, статистика. Наука свое слово сказала ясно и четко.

Вот публикация в Washington Post Мелани Кауфман, по профессии — дизайнера из рекламной компании в Бруклине, Нью-Йорк, чье рабочее место год назад стало частью открытого пространства. Мелани не просто ядовито рассказывает о своих эмоциях на этот счет, она дает ссылки на несколько накопившихся к данному моменту научных докладов. И прежде всего вот на этот, опубликован в Journal of Environmental Psychology — речь об отрасли науки, изучающей реакцию организма на окружающую человека среду (не только живую природу).

Оказывается, наука, то есть это и другие исследования, говорит вот что. Половина опрошенных работников ненавидит лишение их "звукового частного пространства", а 30% так же думает об отъеме пространства "визуального". То есть попросту им было бы лучше работать, если бы их было не видно и не слышно, и если бы вокруг все не гремело и не орало.

Далее. Сторонники открытых пространств говорили, что работникам очень хочется легко и свободно, в любой момент, общаться с коллегами и обмениваться идеями, чему способствует открытое пространство. Сначала недовольные пожужжат, потом поймут, что так лучше. Оказалось, что таких желающих общаться — думаете, сколько? 10%. Остальным лучше работается без всяких коллег, в тишине и спокойствии. Как ни странно.

Еще: считалось, что унижение офисных "хомяков" нужно было для того, чтобы администраторам было удобнее ими управлять. Оказалось, что администраторы этой проблемой вообще озабочены меньше всех прочих категорий работников. И так все хорошо управлялось.

Наконец, главное. Наука показала, что снижение производительности труда в открытых пространствах по сравнению с нормальными офисами — вдвое! Да-да, на 50%.

Тлетворное влияние Запада

А ведь все это было известно давно. Например, в начале 2000-х одна очень крупная международная корпорация (компьютеры, системы и т.д.) решила довести эксперимент до абсурда. Заметив, что даже в открытых пространствах работники пытались как-то создать иллюзию пространства личного (загородиться цветком, плакатом), они ввели институт сгоняльщиков. Если один и тот же работник с ноутбуком пытался сегодня сесть на то же место, что и вчера, сохранив хоть какую-то иллюзию "своего" пространства, его оттуда сгоняли и заставляли садиться на новое место каждый день. Все места были открыты и одинаковы.

И доигрались: бунт, ломка, кадровая и медицинская катастрофа в корпорации, причем в ее подразделениях в нескольких разных странах одновременно. Да-да, медицинская — люди в открытых пространствах чаще болеют, и не только психологически.

В итоге именно эта корпорация стала пионером движения за перевод работников на удаленный доступ (домой). Потом за ней последовали другие. Открытые пространства и правда привели к революции, но не той, что ожидалась. Причем больше всего бежит из офисов как раз молодое поколение, а не наоборот. Логичный результат по сути зверского эксперимента над людьми.

Кто это начал и зачем — очень хороший вопрос. Не просто Америка, а Калифорния. Тот самый бешеный штат, откуда исходят всяческие кампании давления на людей: против меховых шуб, против поедания гусиной печени (потому что гуси страдают) и многие прочие. На другом побережье к этой революции руку приложил бывший мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг, известный улучшатель людей в других подобных кампаниях. В итоге в США (не в Европе!) до 70% офисов открытые.

В советское время такие штуки назывались "тлетворным влиянием Запада". С ним зверски боролись. Замечу, что сам я знаком со множеством влияний Запада более чем полезных и нужных. Но как получилось, что в сегодняшней России, наоборот, так много желающих хвататься за любую приходящую с Запада моду без размышлений? Без того, чтобы проверить, поинтересоваться — а что говорит наука. Посмотреть на первые в истории фотографии, на которых гоголевские чиновники сидят именно в "открытых пространствах". Почитать Гоголя. Понять, что возврат в XIX век — как бы не совсем модернизация.

В общем, нет, чтобы разобраться, что за феномен, кому выгоден. Феномен ведь интересный. Помнится, в раннее советское время обобществляли быт (дом, семью, придумывали фабрики-кухни). В США придумали то же с офисами.

Революционеры (и реформаторы), напомню, — это люди, для которых нормально насильственным образом ломать стиль жизни миллионов людей. Для их же, людей, пользы, или для пользы будущих поколений. А то, во что в итоге превращается городской средний класс, какие неврозы наживает, как вырождается в бессмысленную революционную массу, как люди из этого сословия громят свои же города или едут воевать в Сирию на стороне экстремистов — ну, опять ошибочка вышла. Это очень по-американски.

И не забудем про деньги. Погром уютных кабинетов, вычистка когда-то пригодных для работы зданий, модная их отделка означает деньги. Последующая экономия на аренде за счет людей, методом "селедок в бочке" — тоже деньги. А то, что девять десятых (см. выше) не хотят общаться с соседними селедками, никому не важно.

Что касается "тлетворного влияния", то наше общество получило сейчас хороший иммунитет к исходящим с запада или востока гадостям… но только если они военно-политические и напрямую направлены против нас или наших друзей (Украина, Сирия и т.д.). А если американские нелюди издеваются в том числе над собственными офисными работниками (и сами будут иметь от этого еще много проблем) — это у нас распознавать как гадость пока не умеют.

"Начнем с того, что мировая торговля растет с анемичной годовой ставкой 2% по сравнению с 8% с 2003 по 2007 гг. В то время как рост торговли во время этих бурных лет намного превысил мировой ВВП, который в среднем составлял 4,5%, в последнее время темпы роста торговли и ВВП были примерно такими же. Даже если рост ВВП опередит рост торговли в этом году, то, скорее всего, составит не более 2,7%.

Вопрос – почему? Согласно Кристине и Дэвиду Ромер из Университета Калифорнии, Беркли, сотрясения современных финансовых кризисов – то есть со времен Второй мировой войны – сходят на нет спустя 2-3 года. Гарвардские экономисты Кармен Рейнхарт и Кеннет Рогофф говорят, что для того чтобы вытащить себя из финансового кризиса, стране необходимо пять лет. И, действительно, финансовые потрясения 2007-2008 гг. в значительной степени отступили. Так чем можно объяснить вялое экономическое восстановление?

Одно популярное объяснение заключается в нечетком понятии "векового застоя": долгосрочный, депрессивный спрос на товары и услуги подрывает стимулы к инвестированию и трудоустройству. Но спрос будет оставаться слабым, только если у людей нет уверенности в будущем. Единственным логичным объяснением этому длительному стабильному недоверию, как тщательно задокументировал и доказал Роберт Гордон из Северо-западного университета, является медленный рост производительности.

До кризиса – особенно с 2003 по 2007 гг. – медленный рост производительности труда был затуманен иллюзорным ощущением процветания в большей части мира. В некоторых странах, в частности в Соединенных Штатах, Испании и Ирландии, повышение цен на недвижимость, спекулятивное строительство, финансовые риски были взаимодополняющими. В то же время страны усиливали рост друг друга за счет торговли.

Основным в мировом буме был Китай, растущий гигант, который наводнил мир дешевым экспортом, ограничив глобальную инфляцию. Не менее важно то, что Китай импортировал огромный объем товаров, тем самым укрепив многие африканские и латиноамериканские экономики, покупал немецкие автомобили и машины, позволив самой крупной экономике Европы сохранить свои региональные цепочки поставок.

Эта динамика изменилась где-то в марте 2008 г., когда США спасли от краха свой пятый по величине инвестиционный банк, Bear Sterns. С банками еврозоны, также глубоко вовлеченными в субстандартный ипотечный беспорядок и отчаянно нуждающимися в долларах США, Америка и большинство европейских стран начали беспощадное скольжение в рецессию. Как в годы экономического бума мировая торговля раздавала выгоды, так сейчас она несет серьезные проблемы. Замедление роста ВВП каждой страны, как и их импорта, вызывает также замедление роста ее торговых партнеров.

Экономика США начала выходить из рецессии во второй половине 2009 г. во многом благодаря агрессивной денежно-кредитной политике и мерам по стабилизации финансовой системы. Политики еврозоны, напротив, отклонили денежно-кредитное стимулирование и реализовали фискальные меры жесткой экономии, при этом игнорируя усугубляющееся истощение своих банков. Таким образом, еврозона толкнула мир во вторую глобальную рецессию.

Но в момент когда рецессия, похоже, исчерпала себя, развивающиеся экономики начали увядать. В течение многих лет наблюдатели расхваливали управление и реформы способствующие росту, которые якобы внедрили лидеры этих стран. В октябре 2012 г. МВФ прославляет новые "устойчивые" экономики. Как по команде, этот фасад начал осыпаться, открывая неприглядную правду "устойчивости": факторы, такие как высокие цены на сырье и массовый приток капитала, были сокрытием серьезных экономических слабостей, в то же время легализуя культуру кричащего неравенства и разгул коррупции.

Эти проблемы в настоящее время усугубляются замедлением роста в Китае, точке опоры мировой торговли. И худшее еще впереди. Китайский огромный избыток промышленности и имущества должен быть ограничен, высокомерное управление своими глобальными приобретениями надо осадить, и его коррупционные сети должны быть ликвидированы.

Коротко говоря, те факторы, что тянули вниз мировую экономику в 2015 г., будут сохраняться, а в некоторых случаях даже усилены, в новом году. Страны с развивающейся экономикой будут оставаться слабыми. Еврозона, насладившись временной отсрочкой от мер жесткой экономии, будет ограничена вялой мировой торговлей. Повышение процентных ставок по корпоративным облигациям предвещает замедление роста в США. Падение стоимости активов Китая может спровоцировать финансовые потрясения. А политики будут дрейфовать, имея небольшое политическое влияние, чтобы остановить эти тенденции.

МВФ должен прекратить прогнозирование возобновления роста и предупредить, что мировая экономика будет оставаться слабой и уязвимой, если мировые лидеры не будут действовать энергично, чтобы стимулировать инновации и рост. Такие усилия уже давно назрели".

В месяц мы производим 180-220 штук металлорежущих станков. А в год несколько процентов потребности в замещении. И еще 380-400 штук тракторов любого назначения (с нашей 1/9 части земной суши, больше 100 миллионами га пашни). Заодно, между делом, один трамвай и 4 троллейбуса в месяц (в России больше тысячи городов). Кстати, о новой экономике. Выпуск вычислительной техники - 3-4 доллара в год на человека.

А как там расселение по всем городам и весям? Как борьба с "опустыниванием", депопуляцией в центральной части России или на Дальнем Востоке? На один деревянный дом заводского изготовления в год приходится 10 тысяч семей.

Эти примеры можно продолжать бесконечно. Мы живем с дефицитным, деформированным гражданским сектором. С растерянными отраслями "производства средств производства для производства средств производства". Экономика живет по формуле "обмен сырья на потребтовары, оборудование и технологии" в отношениях с ЕС (46 % внешнего товарооборота России). И готова подстроиться к Китаю на тех же условиях.

Если бы мы хотели другого для всех нас, то наша экономика крайне нуждается в изменениях своей структуры, в том, чтобы вернуться к большому универсальному хозяйству. 140-150 миллионов человек, богатейшая в мире страна по ресурсам - здесь есть все, чтобы стать индустриальной страной, нацеленной прежде всего на нужды собственного населения. Нам очень нужно самое отчаянное стимулирование спроса и предложения, подчиненное росту доходов и имущества среднего класса, мелкого и среднего бизнеса.

А что же ожидать в 2016 году? Только не этого. В ответ на сильнейшее внешнее давление мы создали экономику "холода" - ограничений, урезаний, торможений, экономии на всем.

Пример? Холодная кредитная политика Банка России. Кредиты в рублях экономике выросли за 10 месяцев 2013 года на 12 процентов, за тот же период 2014-го - на 11,8, в 2015-м - на 2. При инфляции в 15-16 процентов это реальное сжатие кредита.

Жесткая денежная политика ЦБ. Денежная масса М2 поднялась за январь - октябрь 2013 года на 4,2 процента. Тот же период 2014-го дал минус 3,6, в 2015 году - плюс 2,3 процента. Морозно, холодно. Жар (инфляцию) особенно не сбивает, а дышать в полную силу не дает.

Налоги и квазиналоги на уровне развитых стран ЕС (в районе 40 процентов ВВП), растущих с очень низкими темпами. Для нас это налоговое бремя слишком тяжело. Ни одна страна не совершала "экономического чуда" с такой нагрузкой.

Процент по ссудам? Двузначный! До 25-26 процентов по розничным кредитам в рублях, до 17-18 и выше - мелкому бизнесу. Регулятивная нагрузка? Нарастает! В 1996 - 2015 годах рост издаваемых за год нормативных актов - в 3 раза. Уголовный кодекс от дня рождения увеличился по объему в два с лишним раза, Административный кодекс - почти в три раза.

Бюджет? Рост военных расходов стал одним из стабилизаторов экономики в 2015 году, поддержал ВПК. Но станет ли он сильным стимулом на горизонтах в 5 - 10 лет? Или, наоборот, обернется конечным вычетом, не потребляемым "железом" для экономики? Пока это неизвестно, но уже сегодня в реальных цифрах стало меньше бюджетных вложений в человеческий капитал, в гражданский сектор. Спрос в этих отраслях поддерживается по "сокращенной программе", а заимствовать на внутреннем рынке бюджет, по большому счету, отказывается.

Все это внутренние ограничения, в которых работает бизнес. Они вместе с геополитической нестабильностью создают ощущение высоких рисков, тумана впереди и, самое главное, очень коротких горизонтов для инвестиций. Зачем вкладываться, если впереди неизвестность?

Результат - скандально низкая, падающая норма инвестиций. С ней просто не растут. Даже когда она была в начале 2010-х годов на уровне 22-24 процентов ВВП, это не слишком много. Сегодня - ниже 19-20 процентов. Для того, чтобы войти в стабильный рост хозяйства, нужно хотя бы 25-26, в "экономическое чудо" - 30-35 (в Китае сегодня больше 45 процентов ВВП).
2016 будет годом, когда "все работает" и все еще сыты, но все-таки нисходящим, с неожиданностями

Но, может быть, ну и ладно? Может быть, станет легче внешнее давление, и дальше само все как-то образуется? Нет, этого не случится. Российская экономика в опасности.

Впереди еще несколько лет циклического укрепления доллара к евро, а это традиционно ведет к ослаблению рубля. Усиление доллара будет и дальше давить вниз на мировые цены на сырье - нефть, газ, металлы, продовольствие. Они с начала 2000-х годов превратились в финансовые товары и падают в цене, когда доллар накачивает мускулы в паре с евро.

Экономика до 2018-2019 годов будет жить в "эпоху сильного доллара" и "на территории низких цен на сырье". Там, на горизонте, доллар, твердый, как алмаз, в 0,85 - 1,0 евро и нефть Брент от 35 до 60 долларов за баррель. И только потом произойдет поворот к солнечным дням - к слабому доллару и растущим ценам на сырье. Эти оценки не произвольны, они следуют из академического анализа механизма курсов и цен.

Еще одна угроза - невидимая стена, которая может встать перед нашим экспортом сырья в Европу (46 процентов внешнего товарооборота России, 60 процентов положительного сальдо торгового баланса). Официальная политика ЕС и США - диверсификация источников сырья, то есть снижение доли России. Весь 2015 год ЕС "материально" решала эту задачу (новые трубопроводы, "связки" между старыми, линии электропередачи, мощности для приема сжиженного газа, работа с новыми поставщиками).

И если в 2015 году сырьевая промышленность России работала по принципу "все на вывоз" (несмотря на низкие цены) и физические объемы экспорта сырья даже несколько возросли, то в ближайшие годы мы можем все больше упираться в то, что "нас не хотят" и "физика экспорта" будет сокращаться, сжимая размеры нашей экономики. К тому же впереди приход США и Ирана как экспортеров топлива в ЕС.

Самая серьезная опасность в будущем (но не в 2016-м) - технологические санкции. Они под любыми предлогами не будут сняты в ближайшие годы. Все указывает на это. В тяжелом машиностроении, электронике зависимость от импорта до 80 - 90 процента. То же - в инструменте, в ряде материалов и ключевых компонентов.

Между тем импорт оборудования из дальнего зарубежья упал ощутимее, чем импорт в целом. Делать все самостоятельно? Но мы четверть века теряли научные школы и технологии, и неизвестно, могут ли они быть воссозданы. Преодолеть технологическое эмбарго ЕС за счет Востока (Китай и другие)? Но с Китаем пока большое отрицательное сальдо торгового баланса. И неизвестно, насколько в среднем качество технологий и оборудования, поставляемых из Китая, будут адекватны европейскому. И будут ли? Китай - второй по значимости торговый партнер США и первый - Европы. Решить проблему за счет Японии и Южной Кореи? Но они находятся под военным зонтиком США.

Не стоит надеяться - внешний прессинг не будет идти в 2016-м по нисходящей. Но на сильные вызовы снаружи мы пока не нашли сильных ответов. Мы не проводим экономическую политику стимулирования роста и модернизации. Мы в основном обороняемся - режем, кроим, сокращаем (кроме ВПК), да пользуемся плодами девальвации (импортозамещение). Стимулов вроде бы создано много (антикризисный план), но все вместе они только держат на плаву и не могут запустить механизм роста.

Если это так, то 2016 год будет годом, когда "все работает" и все еще сыты, но все-таки год нисходящий, со многими неожиданностями, чаще неприятными. И вряд ли реализуется сценарий, который всем нравится: был сильный удар, потом все как-то образовалось, стабилизировалось, а потом станет лучше.

Как же будут решаться в 2016 году "краеугольные" вопросы нашего бытия? Что едим? Куда ездим? Как лечимся? Чем живем?

Ответы на эти вопросы коротки. Нефть Брент - 33-43 доллара за баррель. Рубль/доллар - 75 - 90. Инфляция - 12-18 %. ВВП - минус 1-5 %. Жить можно, но пробоин стало больше, качка усиливается.

Все может быть иначе

Но все-таки, вдруг 2016 год станет годом неожиданного поворота, новой экономической политики?

Вдруг запомнится годом исканий, когда внутренняя экономика из "заднего двора" стала целью номер один? Вдруг именно в 2016 году политика будет подчинена самым простым вещам: рост, модернизация, расширение внутреннего спроса и предложения? А что еще? Рост доходов и имущества населения, увеличение продолжительности жизни, реальное высвобождение энергии бизнеса, "раскорчевывание" всех лимитов и рисков действовать внутри России.

Как так? А вот так: вместо общества наказаний - переход, постепенный, осторожный, в среду поощряющую, с тысячами легких стимулов, когда в ней все кипит от идей. В удачный макроэкономический проект, который привлекает к себе весь мир весельем, дерзостью и чем-то новеньким каждый день на закуску.

Тогда что же такое счастье? Это большая, на десятилетия рассчитанная игра в России на усиление внутренней экономики - открытой, социальной, рыночной.

Яков Миркин (заведующий отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН)

Экономический рост, который измеряется валовым внутренним продуктом (ВВП), для простого человека вообще-то неинтересен, это слишком сложный показатель, содержание которого известно весьма ограниченному кругу людей. Но на самом деле он имеет прямое отношение к жизни каждого человека. Ведь что нам надо?

Первое - это доверие к экономической системе, уверенность в том, что моя зарплата и пенсия будут полностью и вовремя выплачены, что, придя в магазин, не получится, что цены выросли настолько, что я уже ничего не могу купить.

Второе - это доверие к национальной валюте, ее устойчивый курс - не по отношению к доллару, а по отношению к тому набору благ, которые мне необходимы.

И третье - это уверенность в том, что мои дети будут иметь возможность учиться и работать, воспитывать детей.

От чего все это зависит? От начальства? Нет.

Только от экономического роста.

А это значит, что все работают, выпускают продукцию, а она пользуется спросом. И тогда есть ощущение благополучия. Рост можно восстановить только с помощью инвестиций. Их реальный объем снижается три года подряд, именно отсюда, а не от санкций и дешевой нефти, наши основные проблемы.

Мы особенно заинтересованы в частных инвестициях. Бизнес вкладывает, когда он может рассчитывать на спрос, то есть когда все растет, а когда экономика падает, инвестировать он не будет. Кажется, что это замкнутый круг. Ничего похожего. Разорвать его может власть, если будет вкладывать деньги в развитие инфраструктуры и разделять с бизнесом его риски. Тогда в экономике возникает доверие.

Средний и крупный бизнес говорит: мы готовы инвестировать, но дайте нам доступные деньги. И их надо дать. Власть придумала способ качественного инвестирования: это проектное финансирование (кредиты на крупные инвестпроекты в приоритетных отраслях по ставке выдается банками под льготные проценты и рефинансируется за счет ресурсов Центрального банка). Но, к сожалению, мы забюрократили и сильно осложнили эту систему, хотя несколько раз президент и премьер подчеркивали, что развивать проектное финансирование надо.

Сейчас объем лимита на этот способ финансирования - 300 миллиардов рублей. Он должен быть увеличен по крайней мере в пять раз - до 1,5 триллиона рублей. Только так его можно сделать макроэкономически значимым. Нужно иметь в виду, что годовые инвестиции в России - это величина порядка 15 триллионов рублей.

То есть ничего фантастического не нужно придумывать. Это тот случай, когда достаточно просто начать реально исполнять поручения президента. Проектное финансирование во многом упирается в проблему ответственности за принятые государством решения по гарантиям частным проектам. Власть должна преодолеть нежелание принимать на себя какие-либо риски. Ссылки на дефицит качественных инвестиционных проектов - пустой разговор, в действительности при желании их можно найти. Думаю, все ведущие бизнес-ассоциации со мной согласятся.

Государственная поддержка нужна не только успешным секторам (оборонно-промышленный комплекс, сельское хозяйство, химическая промышленность), но и находящимся в серьезном кризисе стройкомплексу и машиностроению.

Совершенно понятно, что в поддержке не нуждаются нефтегазовые компании - они вполне сами справляются с трудностями и в ответ на снижение сырьевых цен только увеличили добычу и экспорт. Следует иметь в виду, что если сырьевой сектор не может показывать рост более 1,5-2 процентов в год, то названные сектора могут расти двузначными темпами в ближайшие 5-8 лет. И именно с ними, я уверен, связан выход на устойчиво высокий рост экономики в целом, до 7-8 процентов в год. Этот потенциал мы пока не растеряли.

Мне могут возразить: все основные решения по экономической политике уже приняты, и они отражены в бюджете на этот год. Я считаю: бюджет экономическому росту не мешает - это точно, хотя и помогает ему недостаточно. И бюджет - это не скрижали, его можно менять в зависимости от того, как мы будем работать.

Еще один фактор экономического роста - это зарплата. Есть такое популярное представление: будем мало платить и от этого станем конкурентоспособными. Ничего похожего.

Как только мы начнем платить низкую заработную плату, мы вообще остановим производство, потому что в России люди за низкую зарплату работать не будут. Мы, не хочу никого обидеть, не Бангладеш, и у нас на этот счет при советской власти накоплен большой исторический опыт. Сейчас это тоже сказывается в виде дефицита кадров.

Предпринимательское сообщество должно понимать, что высокая заработная плата - это стимул к высокой организации труда. С другой стороны, правительству нужно подавать пример в бюджетном секторе, чтобы в конкуренции с ним частный сектор был вынужден идти в том же направлении. Экономить надо на разбазаривании денег, на неэффективных расходах, а заработная плата к ним не относится. Рост зарплат, в свою очередь, связан с повышением потребительского спроса, а это один из стимулов экономического роста.

Виктор Ивантер (академик, директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН)

Официальный прогноз зафиксирован в бюджете, принятом на 2016-й. Рост ВВП - 0,7%. Инфляция - 6,4% (за 2015-й около 13%). Доллар (в среднем за год) - 63,3 руб. Цена нефти (средняя за год) - 50 долл./баррель.

Как говорится, "вашими бы устами" да эту нефть пить...

Естественно, большинство экспертов сомневаются в исполнимости бюджета, предрекают корректировки, т.к. нефть будет дешевле, а доллар дороже обещанного. Многие считают, что вместо роста ВВП продолжится спад. Действительно, несколько раз в 2015-м разные министры объявляли, что "нащупали дно кризиса" и тут же их коллеги вскрикивали "нет, это вы мне на ногу наступили...".

Далее в бюджете запланирован дефицит в 2,36 трлн руб., около 3% ВВП. Немного по сравнению с другими странами (как и общий госдолг РФ совсем невелик, даже включая долги госкорпораций). Проблема в другом - гасить этот дефицит предполагается из Резервного фонда, в котором 3,9 трлн руб. Там останется около 1,6 трлн руб., а внешних источников заимствований не видно... Если в 2017-м будет новый дефицит бюджета, то чем его закрывать?

Но сколько ни спорь о цифрах, ясно - экономика переживает кризис в ситуации падения цен на сырье и международных санкций. Прочие нефтеномики примерно в таком же провале (скажем, почти во всем СНГ валюта обесценилась параллельно рублю). Как и в других странах, нефтяные сверхдоходы мы "проели" - 1 триллион (!) долларов (самая скромная оценка), который Россия получила только в 2005 -2011 годах за счет уникальной конъюнктуры мировых цен (отдельное спасибо Д. Бушу за войну в Ираке!) - этот триллион не привел к построению новой инфраструктуры или хотя бы к резервному фонду в десятки триллионов рублей.

После всех нанослов о создании "экономики знаний" и уходе от "сырьевого проклятия" мы остались во многом "петрономикой", чей суверенный бюджет рассчитывается исходя из неведомой нам цены барреля и национальная валюта тоже. И вот пришел момент, когда вечный страх падения цен на нефть материализовался. Причем как раз тогда, когда мы взмахнули крыльями державных амбиций. Поневоле напоминает сказку о рыбаке и рыбке...

Да, сейчас весь мир трясет (см. биржи КНР, США, ЕС), но наша экономика застопорилась еще в 2013-м до любых санкций и при барреле нефти за 108 долл. Тогда рост ВВП был 1,3%, в 2014-м - 0,6%. Нефтеномика упала раньше, чем цена на нефть.

Сам по себе кризис не беда, а одно из условий роста.

Так, после дефолта 1998-го экономика поднялась как на

дрожжах, в 1999-м - на 10% (максимальная цифра за добрых 40 лет). Сегодня упала стоимость рабочей силы, казалось бы - вперед, вот и рывок! Но никто не видит света в конце тоннеля. Знаменитый анекдот - "черная полоса" через год кажется уже "белой", похоже, надолго... Но даже когда начнется (начнется же когда-то!) циклический подъем, специалисты пишут, что рост будет ниже среднемирового. Это не просто статистика. Тут утрата конкурентоспособности на мировом рынке капиталов. А слабы инвестиции - слаб и рост... Есть опасность попасть в замкнутый круг на обочине мировой экономики.

Годами говорили про "исчерпанность модели потребительски-сырьевой экономики". Но это была просто психотерапия - "заговаривали" опасность. А она взяла и пришла "весомо, грубо, зримо".

Возможности, которые у нас были использованы за эти 25 лет. Переход к рыночной экономике. Восстановительный рост. Высокие цены на нефть. Есть ли новые козыри?

Зато за эти годы сложилась вполне определенная, ЦЕЛОСТНАЯ система социально-экономических отношений, можно сказать "неофеодализм". Вертикаль трех рент: сырьевая - административная - социальная (ср. "православие - самодержавие - народность"). Центральный элемент - Административная Система (АС). Она содержит себя (административная рента, "дань") и распределяет часть сырьевой ренты в ренту социальную. Конечно, есть и другая экономика, не сырьевая, но с нее АС тоже снимает ренту (не путать с официальными налогами!). АС имеет сильный иммунитет, отторгает "чужих" (в том числе и возможности независимого от нее бизнеса).

Вся эта вертикаль рент совсем не "произвольна", это не какое-то "искажение нормы". Нет, она ГЕНЕТИЧЕСКИ ОРГАНИЧНА для страны - выросло именно то, что ЕСТЕСТВЕННО росло из "почвы" (буквально!) и из многовековой державно-административной истории. Измениться изнутри система не может.

Но если "сырьевой базис" сжимается - кренится вся вертикаль. Может ли начаться системный кризис, что нас ждет - "погружение" или "разрыв"?

По-моему, запас социально-психологической прочности системы огромен.

Опрос, который провели в Крыму - "готовы ли вы потерпеть несколько месяцев, пока восстановят электроснабжение" - справедлив для всей страны. Я имею в виду общее терпение. У него, как и у спада в экономике, не нащупаешь дна. По "привычке к фатализму", под влиянием пропаганды (в том числе ТВ-игр в "борьбу с США"), но главным образом из-за полного отсутствия каких-либо альтернатив и страха перед "хаосом распада" подавляющее большинство, несомненно, готово "держаться", "сжиматься" и ни в коем случае "не раскачивать лодку". Идеология консерватизма не из ТВ внесена, она заложена в архетипе сознания.

Социальная энергия в нашем обществе есть энергия трения, она не раскачивает, а цементирует систему. Вертикаль может крениться от внешнего ветра, но большинство сегодня хочет, чтобы она сохранилась.

При этом социологи отмечают, что так называемый индекс социальных настроений демонстрирует отрицательную динамику на протяжении более чем полугода. Так, в декабре показатель опустился до минимального значения в 2015 году (53 пункта, при возможном диапазоне от —100 до 100).

Этот показатель говорит о том, насколько оптимистично россияне оценивают ситуацию в стране и своей жизни. Он строится на основе вопроса "Как вы в целом оцениваете ситуацию, сложившуюся в стране/ личной жизни?" и рассчитывается как разность между ответами "все нормально", "все отлично", "все хорошо" и "все плохо", "все ужасно". Индекс может принимать значение от —100 до 100 пунктов. Чем выше значение индекса, тем лучше, по мнению россиян, обстоит положение дел в перечисленных сферах.

Десятая часть опрошенных (12%) считают ситуацию в стране хорошей, по мнению 16% респондентов, обстановка в стране плохая, у 3% ответ на вопрос вызвал затруднения.

Около 60% россиян считают ситуацию в их собственной жизни нормальной, по мнению более четверти опрошенных (27%), в их жизни все хорошо или отлично, десятая часть считает ситуацию плохой, 2% затруднились с ответом.

Более половины респондентов (52%) считают, что самые тяжелые времена относительно экономического кризиса в стране "еще впереди".

"Заметно меньше стало тех, кто полагает, что "тяжелые времена уже позади" (в декабре – 19%). Каждый пятый (22%) говорит, что мы переживаем их сейчас. Оптимизм в отношении перспектив России сегодня ниже, чем в был в аналогичные периоды предыдущих лет. При этом следует отметить, что в последние шесть лет индекс не выходил из области отрицательных значений", — говорится в сообщении ВЦИОМ.

Инициативный всероссийский опрос ВЦИОМ проведён 26-27 декабря 2015 года. Опрошено 1600 человек в 130 населенных пунктах в 46 областях, краях и республиках России. Статистическая погрешность не превышает 3,5%.

С другой стороны, уменьшается число детей — в 1970 году в странах ОЭСР на одну женщину приходилось в среднем 2,7 ребенка, теперь — 1,7. Похожая ситуация и в развивающихся странах: в Индии число детей на одну женщину в 1970 году составляло 5,5, а в 2012 году — 2,5 ребенка. Сложившийся баланс между работающим и неработающим населением нарушается — если в 2010 году в большинстве стран ОЭСР число работающих вдвое превышало число иждивенцев, то к 2050 году эти доли сравняются. Мировой экономике эта тенденция грозит двойным сокращением темпов роста. В течение последних 50 лет они в среднем составляли 3,6%: половину давало повышение производительности труда, половину — постоянное расширение занятости (подробнее см. "Ъ" от 19 июня).

Рост доли неработающего населения негативно отражается на работе национальных пенсионных систем и систем здравоохранения. Для обеспечения финансовой устойчивости первых уже сейчас во многих странах ОЭСР повышается пенсионный возраст — к 2050 году он в среднем составит 65,5 года. Расходы же на здравоохранение во многих странах ОЭСР уже достигли 8% ВВП и в перспективе будут только расти.

В России, по оценкам Минздрава, доля людей старшего возраста составляет 23,5%. Из-за демографических изменений, приведших к увеличению продолжительности жизни в последние восемь лет, она выросла на 3% — с 20,5% в 2006 году. По данным Минтруда, в 2016-2019 годах рынок труда будет ежегодно терять около 900 тыс. работников. При этом пока решения российского правительства не вполне соответствуют мировой тенденции: повышение пенсионного возраста только начинает дебатироваться, а расходы на здравоохранение — снижаются.

В целом российские обязательства (госорганов, компаний и банков) перед внешним миром сократились за 2015 г. почти на $70 млрд при снижении же зарубежных активов на $8,6 млрд – это еще одна особенность: годом ранее снижение обязательств (на $48,9 млрд) чуть ли не вдвое компенсировалось ростом активов (на $81,3 млрд). В 2015 г. с активами расставался банковский сектор, экспансия же компаний сохранилась, но сжалась в сравнении с 2014 г. вчетверо. Находясь в жестких условиях внешнего финансирования, российские компании вынуждены были погашать внешние долги при минимальной за последние годы покупке иностранных активов, констатирует ЦБ в комментарии к платежному балансу.

По притоку прямых иностранных инвестиций Россия откатилась на 13 лет назад: в 2015 г. он составил $6,7 млрд – минимум с 2002 г. Даже в кризис 2009 г. инвестиции были впятеро выше, фиксирует главный экономист БКС Владимир Тихомиров: одновременное влияние нефтяного кризиса, санкций, геополитики, сжатия внутреннего спроса заставило многих инвесторов пересмотреть свои проекты.

Несмотря на падение нефтяных цен, профицит счета текущих операций – $65,8 млрд – на 12,7% превысил результат 2014 г. и оказался выше оттока капитала. Это хорошая новость для рубля, считает Наталия Орлова из Альфа-банка: импорт быстро среагировал на девальвацию.

Хотя экспорт откатился на уровень примерно 2009–2010 гг., импорт упал еще сильнее – до уровней 2006–2007 гг. Стоимостной экспорт нефти снизился до уровня 10-летней давности, в сравнении с 2014 г. сырьевой экспорт в целом сократился почти на 40%, несырьевой – почти на 20%; импорт упал на 37%.

Сокращение оттока капитала и выплат инвестиционных доходов – вторая хорошая новость, продолжает Орлова: «Это означает, что потенциал дальнейшего ослабления рубля связан исключительно с ценой нефти». В сравнении с 2014 г. чистый отток капитала снизился более чем вдвое – со $153 млрд до $56,9 млрд. Даже если не учитывать полученные «Роснефтью» в III квартале $15 млрд от CNPC по долгосрочному контракту, снижение оттока все равно значительное, указывает Орлова.

Погашение внешнего долга стало в отличие от прошлых лет главной составляющей в структуре чистого вывоза капитала, пишет ЦБ. Западные рынки капитала для большинства компаний и банков остаются закрытыми, надежда на азиатские рынки не оправдалась – невозможность рефинансирования автоматически приводит к снижению задолженности, указывает главный экономист ПФ «Капитал» Евгений Надоршин.

Полученные из-за рубежа инвестиционные доходы снизились меньше, чем выплаченные, а в IV квартале были даже больше, чем в тот же период 2014 г., – это еще одна приятная новость, говорит Надоршин: возможно, повлияла деофшоризация. Снижение внешнего долга и зависимости от внешних рынков для привлечения длинных денег – это, безусловно, хорошо, рассуждает Надоршин, плохо – что внутри самой экономики длинных денег нет тоже. Хотя замена внешнего долга внутренним происходит, указывает он: внутренний долг компаний за январь – ноябрь вырос на 15,3%, с поправкой на валютную переоценку – примерно на 3%. Это всего около 1 трлн руб.

Платежный баланс говорит о том, что экономика сжимается, становится все более замкнутой на себя и отрезанной от мировых финансовых рынков, продолжает Орлова. И эта плохая новость перевешивает хорошие: продолжение тенденции будет означать, что страна отказывается от технологической конкуренции, заключает Орлова. Делать ставку на собственные силы – это неплохо, но проблемы замкнутой экономики в том, что она производит неконкурентные товары и в результате целые секторы оказываются выключенными из жизни, говорит Орлова. Данные платежного баланса говорят скорее о слабости экономики, согласен Тихомиров. Внешний позитив – неплохой торговый баланс, профицит текущего счета – основан на негативе: сжатии внутреннего спроса и финансовых санкциях, резюмирует он. Выплаты внешнего долга осуществляются фактически за счет инвестпрограмм, чем в том числе обусловлен продолжающийся спад инвестиций, говорит Тихомиров. Возможно, когда-нибудь экономика снова решит привлечь деньги для финансирования роста, но к тому времени ее динамика из-за хронического недоинвестирования может оказаться такой, что инвесторы не сочтут финансирование интересным, замечает Орлова.

"То, что происходит в Китае, – это некий дополнительный сигнал, что России нужно разворачиваться к структурной повестке. Тем более, что основные пункты ее сформулированы еще в первой половине прошлого года", — сказал Масленников РИА Новости.

Во вторник Национальное статистическое бюро Китая обнародовало доклад, согласно которому темпы роста ВВП Китая в 2015 году в годовом выражении замедлились до 6,9% против 7,3% в 2014 году, что является худшим показателем за последние 25 лет.

Эксперт отметил, что показатели совпали с прогнозами экономистов. "Это тенденция, которая абсолютно ожидаема была для всех и тем более для участников мировых финансовых рынков", — сказал он. Масленников напомнил, что аналитики МВФ и Всемирного банка говорили о замедлении китайской экономики еще в апреле текущего года.

Повод для реформ

В начале января Всемирный банк снизил прогноз по росту мировой экономики в 2016 году с 3,3% до 2,9%, при этом, согласно его прогнозу, ВВП Поднебесной в текущем году замедлит рост до 6,7%. Аналогичный пересмотр в ближайшее время сделают все глобальные институты, уверен эксперт.

Но главный вызов 2016 года не в том, что придется пересматривать эффект китайского торможения на глобальную экономику, а в том, что всем крупнейшим странам придется более серьезно координировать свои действия и смелее двигаться в сторону структурных реформ.

"Китай, несмотря на проблемы, курс реформ выдерживает. Как бы сложно ни было. Делают это и другие страны. И нам пора встроиться в этот общемировой тренд госрегулирования как можно быстрее и основательнее", — сказал Масленников. Ситуация была бы намного хуже, если бы Китай не начал структурных реформ, уверен эксперт. "Обвал в этом случае был бы еще больше и это спровоцировало бы глубокую глобальную рецессию", — сказал он.

"Китайский риск – большой, но китайский опыт при правильном анализе и учете дает для всех немалые шансы выпутаться", — заявил Масленников. "На опыте Китая видно, какие риски возникают в ходе реформ, и как это находит решение при всех драматических коллизиях", — сказал он. По его мнению, российским властям стоит обратить пристальное внимание на этот опыт.

"Избыточное бремя госрегулирования накладывает на российский частный сектор дополнительные издержки примерно на 800 миллиардов рублей в год. Ели бы какие-то сигналы для бизнеса последовали, что государство планирует их снижать, экономика бы отзывалась усилением инвестиционных мотиваций. Пока это не происходит", — сказал он.

Всеобщая координация

Еще один вызов, на который придется отвечать экономическим властям всего мира в 2016 году, – это гораздо более существенная координация политик ведущих стран, и прежде всего, "большой двадцатки". Масленников отметил, что такое взаимодействие уже началось среди центральных банков Китая, США и Европы. "Даже Банк Японии, несмотря на коллизии во внешнеполитической сфере, взаимодействует с Китайским Центробанком", — отметил он.

"Думаю, и нашему ЦБ надо сюда как-то встраиваться более решительными шагами", — подчеркнул эксперт.

"Но одних денежных властей недостаточно: нужно координировать и инвестиционную и структурную политики, и реформы, которые идут во всех странах", — сказал Масленников.

"Китайский опыт показывает, что структурные реформы, даже если очень не хочется их проводить, все равно неизбежны. Иначе нельзя уйти из-под тех рисков, которые влияют на каждую серьезную крупную экономику. И это общемировой тренд. Это делается и в Европе, и в развивающихся странах, и в США. Россия, к сожалению, в этом тренде сильно отстает от всех, а это уже риск размывания даже той конкурентоспособности, которая у нас еще есть", — заявил эксперт.

Международная координация этих реформ – один и главных пунктов повестки 2016 года для правительств всех стран, считает эксперт. По его словам, новый доклад МВФ по мировой экономике, который будет опубликован в апреле текущего года, будет посвящен этой главной теме: что происходит с точки зрения структурных перестроек во всех экономиках и какие выводы власти должны для себя сделать.

Во-первых, надо актуализировать минимальный размер оплаты труда. Сегодня его размер составляет всего лишь 6 204 рубля. По моему мнению, с 1 июля 2016 года он может быть установлен на уровне 90% от величины прожиточного минимума трудоспособного человека в субъекте Федерации по состоянию на IV квартал 2015 года. Понятно, что установление МРОТ на более высоком уровне будет способствовать не только социальной поддержке людей, но и легализации трудовых отношений, выводу заработной платы из тени, что благоприятно отразится на собираемости налогов на доходы физических лиц и взносов во внебюджетные социальные фонды.

Во-вторых, необходимо обеспечить полноценную индексацию пенсий по инфляции 2015 года. Кроме того, должна быть скорректирована принятая нами мера о неиндексации пенсий работающим пенсионерам. Нам нужно ввести дифференцированный подход для таких граждан с учетом их реальных пенсий, зарплат и нуждаемости. Например, очевидно, что пенсии низкооплачиваемых работников в бюджетной сфере должны индексироваться так, чтобы не вызвать отток людей и не создать там искусственный дефицит кадров.

В-третьих, надо предоставить субъектам Федерации право вводить предельную норму прибыли на социально значимые товары и услуги, определяемые перечнем правительства России, по аналогии с предельной нормой прибыли на жизненно необходимые и важнейшие лекарственные препараты, перечень которых уже утверждается на федеральном уровне.

В-четвертых, необходимо создать систему аффилированных банков, которые под государственные гарантии или под государственные средства выделяли бы льготные кредиты на приобретение отечественных товаров длительного пользования: автомобилей, жилья, строительных материалов и так далее. Данная мера особенно актуальна сегодня, потому что кредиты стали менее доступными для населения, в том числе из-за роста процентных ставок, возрастает доля просроченной задолженности.

В-пятых, надо запустить разработанную министерством промышленности и торговли программу помощи беднейшим людям через платежные продовольственные карты, о чем я уже писал на страницах "Российской газеты". Напомню, что по этой программе люди, нуждающиеся в поддержке, будут получать денежные средства для приобретения овощей, фруктов, ягод, зелени, мясной, молочной, рыбной продукции, птицы, яиц. Опосредованно получателями субсидий станут российские сельхозпроизводители.

Комплекс вышеперечисленных мер должен быть принят вместе с мерами антиинфляционного характера, ограничивающими спекулятивную составляющую финансового капитала, и мерами, направленными на поддержку занятости. Это будет способствовать скорейшему выходу России из экономического кризиса.

19.01.2016

Присоединяюсь к мысли Павла Родькина, что спустя век названный труд не только не потерял своей актуальности, но продолжает привлекать внимание исследователей своей методологической ясностью. И происходит это, как я полагаю, не только потому, что единственная реализованная на практике альтернатива капитализму — так называемый "административный социализм" — по факту оказалась несостоятельной, но и по той причине, что новой, посткапиталистической экономической модели до сих пор не представлено.

Между тем необходимость действенной альтернативы капитализму (общественному строю, в котором на первом месте находится приумножение денег, а не развитие человека) становится год от года насущнее.

Главная тайна домонополистического капитала

Альтернатива капитализму имеется, вот только современные экономисты и политики в массе своей её не видят. Почему? Да хотя бы потому, что и в обществе, и в современной экономической науке до сих пор нет четкого понимания того, что же такое капитализм.

Марксизм, претендующий на то, что он раскрыл тайну капитализма, суть которой состоит в понимании механизма образования прибавочной стоимости как основы такого феномена как КАПИТАЛ (отсюда и "капитализм"), так въелся — в виде упрощенных схем и начетничества — в головы нескольких поколений российских и зарубежных экономистов, что и по сию пору является ведущим способом вольного или невольного манипулирования общественным сознанием и самообмана.

Между тем все очевиднее, что Карл Маркс в своих знаменитых трудах описал механизм образования прибыли в производственно-торговом процессе, но не механизм образования капитала как такового.

Честь и хвала Марксу за раскрытие механизма эксплуатации человека человеком в процессе промышленного и иного производства, а также за развитие материалистической парадигмы в исследовании чего бы то ни было. Вместе с тем давно известно, что фундаментальное погружение в механизм образования прибавочной стоимости одновременно позволило Марксу и его последователям отвлечь внимание массового социального активиста от вопросов, связанных с тайной образования и приумножения капитала в процессе его финансового обращения. (Что соответствовало, как полагают многие эксперты, интересам спонсоров автора "Капитала").

Собственно говоря, процесс трансформации прибыли, получаемой в процессе продажи произведенного товара, в самодостаточный феномен, способный, в свою очередь, воспроизводить прибыль в сферах, не связанных с промышленным или аграрным производством, суть процесс образования и приумножения капитала.

CODE

Иными словами, капитал образуется на стадии превращения прибыли (как части получаемого производителем дохода) в самодостаточную сущность, порождающую новые стоимости и новые прибыли уже в процессе оборота собственно денежных средств. Это и есть главная тайна домонополистического капитала.

К сожалению, и сегодня, уже в XXI веке, попытки выносить эту тайну на широкое публичное обсуждение считаются моветоном. При том, что на фоне формирования самодостаточной финансовой власти наднационального уровня происходит, как минимум, два фундаментальных процесса, нивелирующих и открытие Марксом механизма получения прибавочной стоимости, и его формулу превращения прибыли в капитал, и его модель эксплуатации рядового работника.

Во-первых, основные сверхприбыли достигаются сегодня не в производственной или даже в торговой сферах (эти сферы пока что дифференцированы, а значит, конкурентны, что приводит к снижению уровня цен — например, на нефтяном рынке). Они образуются в сфере управления собственностью и финансами, где конкуренции — в силу высочайшей степени монополизации системы финансового управления — почти нет. Ну нельзя же назвать всерьез конкурирующими, например, доллар и евро, если обе эти валюты контролируются одной и той же группой банков.

Отсюда, собственно, и управляемый монополистами нерыночный (произвольный) маржинг в любой сфере — от торговли алмазами до производства некоторых видов вооружений.

Во-вторых, процесс "эксплуатации человека человеком" (или же — эксплуатации конкретными работодателями конкретных работников наемного труда) давно эволюционировал в процесс эксплуатации анонимными владельцами ведущих ТНК всего остального человечества.

К примеру, если на каком-то предприятии работают сегодня только роботы и автоматы, при том, что всякий менеджер есть одновременно совладелец (акционер) данного предприятия, то где здесь эксплуатируемый и где здесь собственно эксплуататор? Ну, если не вникать в суть глобальной экономики.

Международное разделение труда сегодня таково, что эксплуатация уже не имеет территориальных, отраслевых и каких-то иных границ и привязок: эксплуатируемыми становятся все больше не отдельные социальные группы, а конкретные страны, целые народы и даже цивилизации. Например, Украина, где разгневанный плебс крушит памятники Ленину вместо того, чтобы прочитать его работы, в которых вождь мирового пролетариата предвидел, как, к примеру, МВФ будет раздевать до нитки предварительно низведенные до уровня массового идиотизма нации новых рабов, вроде украинской, погоняя эти нации наемными менеджерами вроде Порошенко и Яценюка.

В-третьих, в условиях товарного перепроизводства капитал как самостоятельная сущность создает и укрупняет сферу услуг, возникающих часто лишь для того, чтобы создавать новые среды для ускорения денежного обращения (например, по переводу его в режим он-лайн) и получения таким образом сверхприбыли на все новых и новых — прежде всего, финансовых и информационных — услугах.

Современная структура мировой экономики предопределяет все большую зависимость производственного сектора от секторов управления и обслуживания. Соответственно, управляющие государства и общности (Запад) получают колоссальные преимущества над государствами производящими.

Главная тайна капитализма XXI века

В числе эксплуатируемых субъектов оказалась и современная Россия.

Полагаю, что именно в контексте осознания правящими элитами новой реальности и следует рассматривать, в частности, выступление главы Сбербанка России Германа Грефа на недавнем Гайдаровском Форуме в РАНХиГС. Его речь про Россию как государство-дауншифтер — это не бунт топ-менеджера российской экономики против власти в России. Это бунт регионального менеджера мировой экономики против транснациональных хозяев в духе "нас обманули".
России как бы обещали, что она войдет в число если не эксплуататоров мирового большинства, то эксплуатантов и бенефициаров мировой экономики, а затем её как бы "кинули". Экономические санкции по отношению к России показали, где её реальное место.

CODE

Заинтересована ли теперь Россия в том, чтобы укреплять мировую систему капитализма? Разумеется, нет. Может ли она позволить себе стать периферийной, а значит эксплуатируемой частью Запада? Тоже нет. Может быть, в России возможен "суверенный капитализм"? В силу процессов нарастающей глобализации капитализма — тоже нет и еще раз нет. Так что же тогда из года в год обсуждают участники Гайдаровского форума?

Еще один мой коллега автора этих строк по Зиновьевскому клубу — Тимофей Сергейцев в статье на Ria.ru "Сможем ли мы восстановить промышленный капитал" утверждает, что "ресурсы выкачиваются благодаря современным неоколониальным технологиям, в том числе — и из нас. Поэтому так важен в неолиберальной идеологии блок доказательств того, что нам надо быть с Западом. Собственно говоря, вот этот блок доказательств и обсуждается уже который год на Гайдаровских форумах.

К счастью, на некоторых других российских экономических сходках обсуждается принципиально иные вещи.

Во-первых, как сохранить, а затем и нарастить российские промышленные активы, пока они целиком не приватизированы ТНК или не декапитализированы. Во-вторых, как обеспечить конкурентоспособность российской экономики, не ломая её традиционных национальных (например, социальных) приоритетов? В-третьих, возможно ли утверждение в России "суверенного не-капитализма"?

И вот последнее действительно (хотя на сегодня — чисто теоретически) вполне возможно. Причем, речь не идет о восстановлении "административного социализма" как строя, при котором национализируется система распределения труда, ресурсов и производимого продукта. Речь, скорее, должна идти о таком строе, для которого характерны иные, чем у современного капитализма, приоритеты.

Не глобализм и монополизм, а конкуренция суверенных (государственных и цивилизационных) субъектов мировой экономики.

Приоритет не финансового капитала, но производственных активов.

Не распределение производимого продукта с участием государства-бюрократии, а эффективное распределение производственных активов с участием общенациональных органов управления.

Прямое владение гражданами (через различные негосударственные формы собственности) стратегическими активами страны или группы стран, etc.

Еще один член Зиновьевского клуба, Искандер Валитов, в статье "Российская экономика и нефть: пора выйти за флажки" пишет, что "России надо набраться смелости и решиться иметь свою экономику".

"Той экономики, которую описал Маркс и которую много раз в различных версиях переписали другие известные экономисты, давно не существует", — считает Валитов. Действительно (здесь я повторюсь), XXI век подразумевает принципиально иную природу капитала в сравнении с той, о которой писал Маркс.

И главное в этой новой природе — то обстоятельство, что потребительская и прибавочная стоимости любого значимого продукта устанавливаются уже не свободным рынком, а владельцами глобального квазирынка. Монополизированного, политически "обоснованного" и информационно обеспеченного.

CODE

Вот главная тайна капитализма XXI века, давно ставшая секретом Полишинеля.

Из этого и следует исходить, обсуждая капиталистическое настоящее России и её возможное пост-капиталистическое будущее.

Внешний долг - это займы, которые государство, включая банки, компании и другие организации, берет у кредиторов за пределами страны. Жить взаймы в современном мире - нормальная практика, которую использует большинство стран. Поэтому важен не сам факт существования долга, а его параметры. К примеру, структура или величина по отношению к экономике.

Российский внешний долг на протяжении почти 12 лет стабильно рос и за это время увеличился почти на 600 миллиардов долларов. Пик пришелся на июль 2014 года, когда цифра достигла 732,7 миллиарда долларов.

Потом началась обратная тенденция. В результате, за последние два года внешний долг сократился на 30 процентов - до 522 миллиардов на 1 ноября 2015 года. И это несмотря на ухудшение ситуации в экономике и снижение курса рубля.

Главная причина столь стремительного снижения объема внешнего долга кроется в западных санкциях, отрезавших российские компании от внешних рынков капитала, констатирует Лазарь Бадалов, доцент кафедры банковского дела РЭУ им. Г.В. Плеханова. Если бы не эти экономические меры, не исключено, что российский внешний долг продолжал бы расти, замечает эксперт. Причем, в основном, за счет корпоративных займов, с помощью которых банки и компании финансировали развитие бизнеса.

Действительно, государственный долг России, по данным на 1 декабря прошлого года, едва превышал скромные 50 милллиардов долларов - ниже, чем у других крупных экономик, как в абсолютном значении, так и по отношению к ВВП - примерно 15 процентов. А вот долги банков и, особенно компаний, большую долю которых составляют корпорации с госучастием, достаточно велики. Они составляют около 90 процентов внешнего долга России.

Компании и банки пользовались своими высокими рейтингами, деньги для них были дешевые и западные банки с удовольствием инвестировали в российскую экономику, рассуждает Лазарь Бадалов. Теперь же отечественный бизнес может только погашать свои долги, не привлекая новых кредитов. На первый взгляд, такая ситуация отрицательно сказывается на предпринимателях и экономике в целом, но не бывает худа без добра. "Чем могло обернуться для бизнеса и экономики страны, увлечение внешними займами, мы теперь знаем на собственном примере", - замечает Бадалов, предлагая вспомнить декабрь 2014-го, когда бегство иностранных капиталов обвалило не только рубль, но и российский фондовый рынок.

Высокий уровень госдолга приводит к оттоку капитала, напоминает ведущий научный сотрудник Института "Центр развития" НИУ ВШЭ Андрей Чернявский. В нынешней ситуации с учетом снижения цен на нефть и дальнейшего ослабления рубля это могло бы обернуться очень неприятными последствиями. "Так что, уменьшение размеров госдолга - положительная тенденция. Однако то, что банкам и компаниям раньше позволялось практически бесконтрольно наращивать объемы внешних займов, - будет осложнять ситуацию. В ближайшие год-два придется серьезно заниматься проблемой обслуживания и погашения этих долгов", - констатирует Андрей Чернявский.

Лазарь Бадалов замечает, что, есть более правильная модель формирования долговой государственной нагрузки - ее применяют в США и Японии.

"Мы привыкли часто говорить о том, что у США и Японии высокий размер долгов, как государственных, так и частных, но не стоит забывать, что в структуре их долгов, наибольший удельный вес приходится на внутренние заимствования", - напоминает эксперт. В США это порядка 60-70 процентов долгов, а в Японии почти 90 процентов. Конечно, в этих странах своя специфика экономики, с высокой долей сбережений населения. Но и россияне накопили достаточный инвестиционный потенциал, который можно направить как раз на развитие российского бизнеса - это вклады плюс сбережения в валюте, которые многие предпочли переложить в банковские ячейки в декабре 2014 года. Главное теперь - создать условия и инструменты для функционирования рынка инвестиций, полагает Бадалов. Если же этого не произойдет, как только санкции отменят, российский бизнес снова начнет привлекать займы из-за рубежа и наращивать внешний долг. А его стремительный рост, рано или поздно оборачивается проблемами для всей экономики страны.

В этом году внешний долг России должен сократиться еще на 50-60 миллиардов долларов и, опустившись за отметку в 500 миллиардов долларов, приблизиться к уровню 2008 года.

Как отмечала глава Банка России Эльвира Набиуллина, выплат по внешним долгам становится меньше с каждым годом. К примеру, в 2016 году они будут в два раза меньше, чем в 2015-м. В первом квартале их общая сумма составит 21,4 миллиарда долларов - на 43,8 процента меньше, чем в четвертом квартале 2015 года. Во втором квартале выплаты могут увеличиться до 30,1 миллиарда долларов. Что касается непосредственно долгов российских компаний, то ЦБ, по словам Набиуллиной, постоянно проводит мониторинг ситуации. Здесь никаких рисков регулятор также не видит.

По поводу дальнейших перспектив внешних заимствований на этой неделе высказался заместитель министра финансов Сергей Сторчак. По его словам, минфин в условиях санкций пока не видит возможности для выхода на этот рынок, хотя в бюджете на 2016 год предусмотрена возможность внешних займов в объеме до трех миллиардов долларов. На случай, если ситуация изменится. Пока же минфин по-прежнему сохраняет приоритет по развитию национального долгового рынка и не отказывается от планов выпуска облигаций федерального займа (ОФЗ) для населения объемом до 30 миллиардов рублей.

Речь идет о специальном долговом инструменте для жителей страны. Сегодня россияне могут купить облигации федерального займа через профессиональных участников рынка ценных бумаг. Ранее в минфине заявляли о намерении предоставить гражданам возможность покупать ОФЗ прямо в банках, как было во времена Советского Союза.

Чего Россия в этом году точно не будет делать, так это кредитовать другие страны. В прошлом году таких займов, как отмечают финансовые власти, было достаточно. Но в нынешней ситуации принятие новых обязательств по предоставлению кредитов иностранным заемщикам сопряжено с повышенными рисками. В том числе, и с рисками неисполнения этих обязательств в будущем, отмечают в минфине.
-------------------------
Внешний долг России: от Екатерины II до наших дней

Первым официальным внешним займом России историки считают кредит, который в 1769 году императрице Екатерине II выдали голландцы. Сумма составляла 7,5 миллиона гульденов. Деньги требовались на ведение Русско-турецкой войны.

Пик долговой активности Российской Империи пришелся на ХIХ - начало ХХ века. Тогда, по свидетельству историков, заемные средства привлекались на строительство железных дорог и сооружение крупных промышленных предприятий.

Во времена Советского Союза страна предпочитала "жить на свои". В результате, внешний долг государства к началу 1980 годов не превышал одного процента ВВП. Рост этого показателя начался уже в перестроечные времена, и за каких-то 10 лет увеличился более чем в 10 раз.

Продать что-нибудь ненужное

Обрушившиеся котировки нефти и сокращающиеся бюджетные поступления заставляют российские власти судорожно изыскивать источники дополнительных доходов, которыми можно было бы покрыть обязательства. И доходы эти должны быть значительными, ведь при цене нефти в $50/барр. запланирован дефицит федерального бюджета в 2,36 трлн руб., или $27 млрд, а при падении стоимости топлива до $25/барр. он вырастет до 5–6 трлн руб., или $60 млрд, и более.

Министры пока отказываются думать об эмиссии; резервные фонды, если направить их на затыкание дыры, могут закончиться уже в следующем году; привлечь внешние займы практически невозможно. В таких условиях правительство задумалось о приватизации ряда государственных активов: министр финансов Антон Силуанов прямо заявил о возможности продажи 19,5-процентного пакета в «Роснефти», а Алексей Улюкаев — о реализации долей в Сбербанке и ВТБ.

Решится ли государство избавиться от части своих долей в Сбербанке и ВТБ, «Газпроме» и «Ростелекоме»? Подобный сценарий, честно говоря, кажется очень маловероятным. Сейчас пакет в «Роснефти» стоит, исходя из капитализации компании на LSE, всего $5,7 млрд, а ведь всего три года назад сама «Роснефть» заплатила $54,5 млрд за ТНК-ВР, чьи активы сейчас обеспечивают треть ее добычи. По сути, предложение приватизировать указанный пакет равнозначно идее продать за $5 млрд то, что было куплено за $30 млрд, и тем самым признаться в нанесенном государству ущербе в $25 млрд. Поэтому (и по ряду других причин) приватизации «Роснефти» не случится. Государство убедит само себя в ценности актива и в итоге его не продаст.

Между тем совершенно очевидно, что управление государственным имуществом в последние годы выглядит с сегодняшних позиций даже более непрофессиональным, чем, например, государственные инвестиции в неокупаемые проекты. Давайте вспомним 2008 год: в мае «Газпром» стоил около $365 млрд, «Роснефть» — $129 млрд, Сбербанк — $111 млрд, ВТБ — $35 млрд. Возникает простой вопрос: высшие руководители страны тогда не предполагали возможности финансового кризиса, о которой не говорил лишь ленивый? Вероятно, могли предполагать. Не подозревали, что логика укрепления «суверенной демократии» прямой дорогой ведет к конфликту с Западом и если и не к войне на Украине, то к обострению экономических и торговых отношений? Если они были честны с самими собой, то должны были подозревать.

Власти в России всегда могут, если им это нужно, довести бизнес-климат до такой низшей точки, что инвесторы будут готовы продать что угодно и по любой цене (я не говорю даже об особых «кейсах» типа случаев с Михаилом Гуцериевым или Владимиром Евтушенковым).

Если принять все сказанное во внимание, гениальной выглядела бы следующая операция: в рамках улучшения бизнес-климата власти приватизируют по 25% акций четырех-пяти лучших компаний весной 2008-го. По самым скромным подсчетам, это принесло бы казне $160 млрд (замечу, сумма эта сопоставима со всеми расходами федерального бюджета, запланированными на 2016 год). На самом деле доход мог бы быть бóльшим, так как планы приватизации дополнительно подняли бы стоимость компаний на 20–30%. Государство могло оставить себе «золотые» акции, и никто из инвесторов даже во сне не подумал бы, что он сможет влиять на политику компаний. При этом восемь лет спустя, когда капитализация ВТБ упала в 3,5 раза, «Роснефти» — в 4,4 раза, Сбербанка — в 4,6 раза, а «Газпрома» — в 11 раз, те же пакеты могли быть откуплены обратно уже за $25 млрд. С погрешностями в ту или другую сторону на эти средства могли легко быть профинансированы все дефициты федерального бюджета за период с 2015 по 2018 год.

Но властям было не до того. Ассоциированные с ними компании тратили средства на бессмысленные приобретения.

Драйвер роста

Вернемся к сегодняшним проблемам. Если власти таки решатся продать пакеты в «Роснефти» и Сбербанке, а также некоторые доли в менее значимых компаниях, максимум, что они смогут за них выручить, — $12–13 млрд, или 1,0–1,1 трлн руб. Бюджетный дефицит это не закроет, придется повышать налоги, «замораживать» пенсии, и т.д. — в общем, добивать и так не процветающую экономику. Есть ли другой выход?

На наш взгляд, есть. Пакеты в больших компаниях могут приобрести либо иностранцы (что маловероятно), либо отечественные олигархи (что бессмысленно, так как у них правительству проще было бы привлечь средства в кредит). Чтобы приватизация имела эффект, она должна привлекать средства граждан, ослабляя давление на валютный рынки, снижая инфляцию, а также по возможности обеспечивать мультипликативный эффект, то есть привлекать новые средства на рынок приватизированного актива. Граждане, разумеется, не будут выстраиваться в очереди за акциями Сбербанка или ВТБ: один раз они уже это делали с плачевным результатом. Поэтому нужны активы иного рода. И они есть.

Например, земля. Территория европейской части России — 396 млн га. Из них земли поселений составляют около 2,5%, 10,2 млн га. Площадь сельхозземель — 107,5 млн га, а земель, выделенных под ИЖС и дачное строительство, — около 1 млн га. Что мешает правительству выделить вокруг крупных городов в общей сложности до 2 млн га земель, перевести их либо в ИЖС, либо в земли поселений и распродать на голландских аукционах? Мешают жадность и понимание того, что участки и имения самих чиновников потеряют в цене. Бюрократия лишится огромного коррупционного «рынка услуг» по индивидуальному изменению категорий использования участков. Страшно подумать, как упадет стоимость активов, накопленных, например, родственниками министра сельского хозяйства г-на Ткачева. Это все понятно. Но зато, если обратиться к цифрам, мы увидим следующее.

Продажа даже 1 млн га (1% сельскохозяйственных земель в европейской части страны, а можно ведь продать и лесные участки, даже более удобные для строительства частных домов) по средней цене в $300–400 за сотку принесет до $40 млрд (более 3 трлн руб.) и закроет дефицит федерального бюджета в 2016 году. При этом такая приватизация запустит процесс жилищного строительства, оживит рынок стройматериалов и, что самое важное, ослабит спрос населения на спекулятивные активы (то есть давление на рубль, ведущее к снижению его курса).

Вторым масштабным активом является собственность разного рода государственных богаделен, квалифицируемых как «государственные унитарные предприятия». Сегодня в России зарегистрировано около 3,7 тыс. ГУПов и почти 8,3 тыс. МУПов, ликвидировать которые в 2009 году призывал тогдашний президент Дмитрий Медведев. Закупки ГУПов составляют около 2 трлн руб. в год (через них часто выводятся бюджетные средства там, где нужно скрыть неконкурентные покупки товаров и услуг), при этом около половины этих организаций являются убыточными. Однако они управляют огромной собственностью — одних объектов недвижимости насчитывается в их пользовании более 1,5 млн. Почему бы не распродать эти активы, прежде чем замахиваться на «Роснефть»?

Именно приватизация земли, недвижимости и иных объектов является тем золотником, который, может, и мал, но очень дорог. Особенно в условиях кризиса.

Приватизация не только способ пополнить бюджет — в гораздо большей степени она нужна для запуска нового механизма хозяйственного роста в стране. И стоит признать: от того, какие миноритарные акционеры появятся у «Роснефти» или Сбербанка, характер деятельности этих корпораций никак не изменится. Если же приватизация затронет в первую очередь реальные активы, контроль над которыми будет действительно передан от государства к бизнесу, это создаст предпосылки для развития предпринимательства, породит новые рабочие места, дополнительные инвестиции, а в перспективе и новые налоги. Именно на этом уровне можно ожидать перемен, так как на остальных все понятно: сколько бы кто ни заплатил за долю в «Роснефти» или в «Газпроме», от реальной собственности на компанию он останется так же далеко, как и прежде. Поэтому, думаю, в нынешних условиях властям сложно будет заработать на «большой» приватизации, в то время как «малая» вполне может поддерживать бюджеты еще не один год…

Главная проблема, которая волнует западных политиков и бизнесменов, — это миграционный кризис. Эта тема была заявлена как один из основных рисков в докладе Всемирного экономического форума (ВЭФ), вышедшем накануне саммита в Давосе, этот же вопрос обсуждался в разных форматах на различных площадках форума.

На резиновой лодке за европейской мечтой

Решения, естественно, не нашли, что неудивительно, ведь Евросоюз не может прийти к консенсусу уже около года. Кроме того, крупный бизнес волнует пошатнувшееся положение канцлера Германии Ангелы Меркель после недавних кельнских событий. Агентство Bloomberg отмечает, что в Давосе на закрытых встречах постоянно поднималась тема ее возможного ухода с должности, которую она занимает с ноября 2005 года. Ряд собеседников агентства полагает, что отставка может случиться уже в этом году, если Меркель не удастся убедить общество в том, что власти контролируют ситуацию с мигрантами. Но пока, по данным последних опросов, лишь около 15% немцев поддерживают политику канцлера и ее кабинета.

Между тем Ангела Меркель одна из тех фигур, которая имела решающее влияние на жизнь всего Евросоюза. И вот теперь она может уйти, и это колоссальный фактор неопределенности. «Сейчас ее некому заменить. Возникновение этого фактора риска стало большой неожиданностью в этом году», — сказал в интервью Bloomberg TV президент компании Eurasia Group Иэн Бреммер.

Возможно, Евросоюзу и его партнерам удастся найти какое-то решение, а фрау канцлер сможет сохранить свой пост. Но любое решение будет носить исключительно временный характер. Поток мигрантов можно остановить, только плотно закрыв двери, а на это вряд ли кто-то решится.

Среди тех, кто едет в Германию, Австрию или Швецию, очень много так называемых экономических мигрантов, то есть людей, которые ищут хорошую работу и социальные блага, а не бегут от ужасов войны. Бедность и неустроенность — вот что заставляет сотни тысяч человек искать счастья в Старом Свете (они рванули бы и в США, но океан на резиновой лодке не переплывешь в отличие от Средиземного моря).

В последние несколько десятилетий был достигнут колоссальный прогресс в борьбе с крайней нищетой. По оценке ООН, «за период с 1990 по 2010 год из крайней нищеты вырвалось не менее 700 млн человек».

Но несмотря на эти «грандиозные успехи», каждый пятый житель развивающихся регионов — 1,22 млрд человек — живет менее чем на $1,25 в день, а 2,4 млрд человек обходятся $2 в день».

Переход от нищеты к бедности тех самых 700 млн человек совпал с развитием цифровых технологий. И теперь любой желающий может прочитать в интернете, что в Германии можно получить статус беженца и ежемесячное пособие, которое иногда перекрывает годовой заработок на родине. А в какой-нибудь соцсети уже готовы инструкции и есть контакты тех, кто помогает желающим сменить прописку. Остается собрать денег, чтобы заплатить перевозчикам, и в путь.

Богатство — это неприлично

Но и в странах «золотого миллиарда» идут процессы, которые закладывают бомбу не меньшей разрушительной силы, чем наплыв мигрантов. Средний класс постепенно сокращается. Исследование социологического центра Pew Research Center, опубликованное в декабре прошлого года, зафиксировало, что впервые за последние несколько десятилетий в США численность людей со средними доходами оказалась меньше половины от общей численности населения (49,7%), тогда как, например, в 1971 году таковых был 61%. Причем часть среднего класса перешла в группу с низкими доходами.

Неравенство достигло невероятного уровня. Согласно опубликованному за пару дней до старта форума в Давосе исследованию международной гуманитарной организации Oxfam, благосостояние 1% самых богатых людей на Земле примерно равно благосостоянию остального населения планеты. При этом в следующем году самые обеспеченные впервые могут оказаться богаче 99% остальных жителей мира.

На начало 2016 года 62 самых богатых человека обладали такими же активами, как беднейшая половина населения (3,6 млрд человек). Плохой новостью для этой половины стал и тот факт, что их состояние уменьшилось с 2010 года на $1 трлн. Зато шесть десятков богачей увеличили свои активы примерно в два раза, до $1,76 трлн.

«В мире, где каждый девятый человек ложится каждую ночь спать голодным, недопустимо продолжать давать все более жирный кусок пирога самым богатым», — считает главный управляющий британского подразделения Oxfam Марк Голдринг.

«Самым богатым уже просто неприлично делать вид, что их богатство является якобы благом для всех остальных, когда факты показывают, что взрывной рост доходов супербогачей происходит за счет самых бедных», — уверен он.

Нарастанию неравенства (и, очевидно, сокращению среднего класса) способствует и падение доли национального дохода, которая идет на выплату зарплат рабочим. Это касается как развитых, так и развивающихся стран. Кризис 2008–2009 годов усилил эту тенденцию, особенно в странах, где рецессия растянулась на несколько лет. Так, в Испании с 2007 по 2014 год средняя заработная плата снизилась на 22,2%.

Но богатых такие проблемы не волнуют — они получают доход от использования своего капитала, и доход этот, как правило, выше темпов роста национальных экономик, отмечают в Oxfam.

Капитал в XXI веке

Схожие оценки содержатся в одном из самых значимых экономических трудов последнего времени — книге «Капитал в XXI веке» французского экономиста Тома Пикетти. Он отмечает, что капитал приносит больше дохода, чем труд. Среднегодовые темпы роста производства составляют 1–1,5%, а капитал благодаря финансовым спекуляциям приносит по 4–5%.

Тома Пикетти полагает, что из-за этого и растет неравенство, ведь

наибольшие шансы на рост состояния имеют те, кто уже обладает капиталом. Благосостояние наемных работников растет в основном за счет кредитов, и это лишает их возможности сколотить капитал.

Поскольку ситуация не меняется, то в будущем богатым можно будет стать, только получив солидное наследство или удачно вступив в брак.

«Нужно следить за тем, в каком ритме изменяются доходы разных групп населения — простого народа, среднего класса, богатых, — чтобы уровень их благосостояния повышался сопоставимыми темпами. Пока, согласно публикуемым данным, дела обстоят иначе. Если посмотреть на данные, которые публикуете вы начиная с 1987 года вплоть до 2014 года, среднее состояние самых богатых росло в три-четыре раза быстрее, чем мировая экономика в целом. Это просто вопрос логики: если у вас состояние богатейших людей растет быстрее, чем вся экономика, в долгосрочной перспективе это не может работать. Я уверен, что это просто нонсенс», — говорил Тома Пикетти в интервью русскому Forbes, опубликованному в декабре прошлого года.

Упоминавшийся выше кризис 2008–2009 годов усилил центробежные тенденции. Меры бюджетной экономии, которые активно применяли развитые страны, привели к ухудшению положения бедных и сейчас мешают выйти на траекторию устойчивого роста. Джозеф Стиглиц, лауреат Нобелевской премии по экономике и автор бестселлера «Цена неравенства», в ходе дискуссии на форуме в Давосе подчеркнул, что «меры жесткой экономии в Европе, которые в меньших масштабах затронули и США, стали основным фактором ослабления мировой экономики». Поэтому ключевой проблемой современной экономики является недостаток совокупного спроса в мире.

Отказ от мер жесткой экономии, ликвидация «налоговых гаваней», в которых прячут свои деньги миллионеры и корпорации из развивающихся стран, лишая свои правительства миллиардов долларов налогов, контроль за темпами роста доходов разных слоев населения — вот то, что предлагают Oxfam, Пикетти, Стиглиц и многие другие. В противном случае нарастающее неравенство приведет к социальным катаклизмам, полагают они.

Больше демократии

Необходимо также решать проблему «цифрового неравенства», доступа к современным технологиям, возможности получения качественного образования. Пока технический прогресс лишь усугубляет неравенство (президент ВЭФа Клаус Шваб полагает, что сейчас идет четвертая технологическая революция, о чем он написал большую программную статью). Многие страны не в состоянии воспользоваться его плодами, и потому одни богатеют, другие нет.

Кроме того, уже в ближайшем будущем развитие технологий снизит спрос на низкоквалифицированный труд и доходы работников со средней квалификацией. По оценке аналитиков ВЭФа, которая приводится в докладе «Future of Jobs», к 2020 году из-за роботизации производственных процессов чистая потеря рабочих мест в крупнейших экономиках мира составит более 5 млн.

Естественно, на проблему неравенства есть и другая, не менее распространенная точка зрения. Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон дают весьма четкий ответ в ставшей настоящей библией современного либерализма книге «Почему одни страны богатые, а другие бедные»: «Такие страны, как США и Великобритания, стали богатыми потому, что их граждане свергли элиту, которая контролировала власть, и создали общество, в котором политическая власть распределена более равномерно, правительство подотчетно гражданам и реагирует на их требования, а экономические стимулы и возможность разбогатеть есть у широких слоев населения».

«Хотя от экономических институтов зависит, будет страна бедной или богатой, именно политика и политические институты определяют выбор этих экономических институтов», — полагают Асемоглу и Робинсон.

Проводите реформы, делайте свои институты более совершенными, заставьте власть работать на благо общества, вкладывайте в образование и здравоохранение — вот рецепты борьбы с неравенством. И конечно, надо руководствоваться старым принципом: «какими бы болезнями ни страдала сегодня демократия, от них есть только одно средство — больше демократии».

О том же говорится и в докладе Всемирного банка «Цифровые дивиденды». «Мы должны продолжать работу по подключению к интернету каждого человека, не забывая ни о ком, поскольку упущенные возможности стоят слишком дорого. Но чтобы добиться широкого распределения цифровых дивидендов между всеми частями общества, страны также должны улучшать условия предпринимательства, осуществлять инвестиции в образование и здоровье людей и повышать качество государственного управления», — полагает президент группы Всемирного банка Джим Ён Ким.

Возможно, исследования Oxfam чересчур тенденциозны, а Тома Пикетти слишком увлекся левыми идеями, и, действительно, нужно «больше демократии». Но вот уже семь лет экономический кризис не отпускает мир из своих цепких рук, и одни проблемы сменяют другие. И не факт, что с ним получится справиться, в итоге не залезая в карман к богатым, которые, несмотря ни на какие катаклизмы, становятся все богаче.

Петр Орехин

В состав группы войдут чиновники рангом не ниже заместителя министра, эксперты Столыпинского клуба и Аналитического центра при правительстве, а также независимые эксперты. Информацию о встрече и о создании рабочей группы «Известиям» подтвердили в Аналитическом центре при правительстве, а также в аппарате бизнес-омбудсмена.

Планируется, что именно рабочая группа сможет выработать новую госполитику в области преодоления экономического кризиса. Основной упор в «Экономике роста» предполагается сделать на снижение ключевой ставки Центробанка, а также на создание оптимальной системы рефинансирования банков.

Ключевой задачей рабочей группы станет разработка антикризисной программы, которая будет основываться на программе Столыпинского клуба «Экономика роста». По словам сотрудников аппарата бизнес-омбудсмена, несмотря на то что эта программа ранее была подвергнута критике со стороны отдельных представителей экспертного сообщества, Дмитрий Медведев ознакомился с проектом и заинтересовался перечнем мер, которые, по замыслу экспертов, смогут обратить кризис в экономический рост.

— Работа над программой «Экономика роста» велась больше года. Учитывались иностранный опыт, результаты масштабных опросов предпринимателей, оценка основных факторов, сдерживающих развитие несырьевого сектора, и общие экспертные замечания. Итогом стало утверждение программы на уровне Столыпинского клуба, — рассказала «Известиям» глава экспертного центра при аппарате бизнес-омбудсмена Анастасия Алехнович.

В программе «Экономика роста» предлагается уход от принципа затягивания поясов с переходом к политике стимулирования экономического роста (на основе денежно-кредитного авансирования инвестиций) и к «экономике конкуренции». Также предусмотрены меры по развитию частной инициативы предпринимателей, установке приоритета высокотехнологичных перерабатывающих компаний над сырьевыми олигополиями, переходу от ручного управления к тонкой настройке стимулов развития, а также предлагается переход от «ковровой» раздачи «благ» к целенаправленной поддержке реально нуждающихся.

По словам Анастасии Алехнович, инициатива создания рабочей межведомственной группы, которая сможет разработать общефедеральную программу экономического роста, основываясь на программе «Экономика роста» Столыпинского клуба, была выдвинута представителями Столыпинского клуба. Участник встречи, бизнес-омбудсмен Борис Титов пояснил, что одно из ключевых предложений «Экономики роста» — создать опережающее предложение денег для бизнеса и обеспечить его дешевым кредитом. Для этого, в частности, предлагается сумму в 1,5 трлн рублей посредством целевой (связанной) денежной эмиссии направить на финансирование инвестиционных производственных проектов по доступным ставкам.

— Обсуждение наших предложений будет вестись на очень серьезном уровне. От исполнительной власти это будут заместители министров. Мы очень рассчитываем на конструктивную работу в рамках группы и на то, что «Экономика роста» получит воплощение в жизнь, — заявил «Известиям» Борис Титов.

В правительстве рассказали, что взаимодействие правительства и экспертного сообщества выходит на новый уровень.

— За достаточно продолжительный промежуток времени взаимодействия чиновников и экспертного сообщества все слегка поднадоели друг другу. Видимо, в правительстве почувствовали необходимость «глотка свежего воздуха» в экспертном понимании ситуации в экономике. Не исключено, что встреча премьера со Столыпинским клубом экспертов — это желание получить альтернативное экспертное мнение. Конечно, мы не говорим об «экспертах», увлеченных популизмом, но острота экономических проблем требует более широкого привлечения экспертного сообщества, — уточнил собеседник «Известий».

По словам источника, при этом не стоит ожидать, что сама встреча и решение о создании рабочей группы говорят о смене вектора в экономической политике правительства.

В Аналитическом центре при правительстве РФ «Известиям» рассказали, что на совещании инициатива Бориса Титова заинтересовала премьер-министра Дмитрия Медведева.

— Решение премьера должно быть закреплено в соответствующем поручении, которое пока только готовится. Насколько нам известно, в настоящий момент участие АЦ в комиссии обсуждается и говорить с уверенностью о том, что нас туда включат, мы не можем, — уточнили в пресс-службе Аналитического центра при правительстве РФ.

Стоит отметить, что программа Столыпинского клуба «Экономика роста» была презентована уполномоченным при президенте России по защите прав предпринимателей Борисом Титовым 25 декабря в парламенте.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, 29 Января 2016, 12:24 — REGNUM Нефтяные сводки ежедневно приносят «баррель дегтя», а официальные лица, похоже, запутались, какое соотношение рубля и доллара считать «обвалом нацвалюты»: курс рубля меняет фундаментальные значения, как перчатки. Курсовые потрясения и, как следствие, снижение объемов производства, сокращение инвестиций в экономику, ухудшение делового климата явно свидетельствуют, что долгожданный пик кризиса не пройден. Напротив, экономическая нестабильность готова брать новые вершины.

Официальные данные фиксируют экономический спад. По данным Петростата, индекс промышленного производства в городе на Неве за 2015 год потерял 7,3%. Пессимистичная в среднем картина складывается и по отраслям. При этом официальные показатели еще не отражали последствия резкого падения рубля с начала года.

В условиях кризисной реальности туго придется всем, предупреждают эксперты. Традиционно первыми под удар уже попали ориентированные на внутренний рынок отрасли, банковское дело, туризм и строительство, будь то жилье или объекты дорожной инфраструктуры. В лучшем положении, как правило, отрасли производства товаров с неэластичным спросом по цене, отмечает научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Петербурге Дмитрий Травин. К ним относятся, в частности, товары первой необходимости, а также трудно заменимые, которые будут востребованы вне зависимости от изменения цены.

Речь идет прежде всего о пищевой отрасли. Сложно сказать, что дало больший импульс местным аграриям: политика импортозамещения после того, как Россия перекрыла себе доступ к продовольствию из Европы, или же обвал рубля, сделавший недоступным импорт, от которого регионы Северо-Запада традиционно сильно зависели. Отдельные успехи, например, отечественных сыроделов, налицо. Однако в целом ощутимо нарастить объемы производства не удалось. По данным Петростата, индекс промышленного производства в пищепроме (включая напитки и табак) в Петербурге за январь — декабрь 2015 года составил 95,6%, в Ленинградской области — 101,8%.

Предпосылок для серьезного роста у петербургских пищевиков нет, а вот ограничений достаточно, считает гендиректор агентства INFOLine Иван Федяков. Например, в силу нарастающей конкуренции со стороны производителей из других регионов, в первую очередь Кубани, куда сейчас идут неплохие инвестиции, а также сохранившей свой агросектор Белоруссии, заявил эксперт корреспонденту ИА REGNUM.

Также не стоит забывать, что импортозамещение, быть может, и растет, а покупательная способность населения неуклонно падает. Потому не ждут успехов в непродовольственном секторе, будь то выпуск одежды или бытовой техники. Ничего нового: так называемый эффект отсрочки вследствие снижения спроса наложится на подорожавшее импортное сырье. По данным Петростата, швейникам уже в прошлом году пришлось весьма нелегко: по Петербургу индекс промпроизводства в этой отрасли за январь — декабрь составил 87,7%, в Ленобласти — 95,5%.

Негатив переходит в ретейл, пустеющие торговые комплексы тому свидетельство. Ведь если в конце 2014 года население активно тратило сбережения и просто имевшуюся наличность на любые товары длительного пользования, то сейчас в ход идут куда более ограниченные кредитные средства.

Осложнения от самолечения

Противоречиво оценивают эксперты шансы на успех в кризис для фармацевтической отрасли. С одной стороны, государство здесь всячески содействует импортозамещению. Так, в декабре прошлого года запретили госзакупку импортных лекарств, у которых есть хотя бы два отечественных аналога (исключение составили производители ряда стран ближнего зарубежья). Споры, соответствует ли качество российских дженериков оригинальным иностранным препаратам, не утихают до сих пор. А на днях был узаконен еще один барьер, который грозит оставить наши аптеки без «западных» таблеток: иностранных фармацевтов обязали получать российский вариант международного сертификата соответствия качеству, что выльется для производителей в большие сроки и большие деньги.

Все вместе это должно содействовать развитию отечественных производств и локализации зарубежных на территории России. И это уже не декларация: так, ООО «НТФФ «ПОЛИСАН» на этой неделе заключило договор с американской Pfizer о производстве трех препаратов на петербургском заводе. Коммерческий выпуск продукции начнется в 2018 году. В прошлом году аналогичное соглашение было подписано с концерном Bayer.

В то же время предприятия в полной мере ощутили негативный эффект от провального курса рубля. В конечном счете это скажется и на потребителе. «Большая часть сырья и комплектующих для производства лекарственных и косметических средств импортируется или закупается у российских представителей иностранных компаний. Соответственно, цены номинированы в долларах или евро, — пояснил корреспонденту ИА REGNUM генеральный директор ОАО «Фармацевтическая фабрика Санкт-Петербурга» Тамерлан Балаев. — В связи с этим мы вынуждены повышать цены на производимую продукцию. Такая же ситуация и с оборудованием для производства: почти всё оно изготавливается в Европе».

Эксперт отметил, что его фабрика, к слову — старейшее в Петербурге фармпроизводство, столкнулась со всеми этими вызовами, но надеется преодолеть их в ближайшее время, рассчитывая в том числе на поддержку федеральной и местной власти. Помимо этого, производители лекарств уповают на рост продаж на внутреннем рынке и на уже упомянутый процесс импортозамещения. «Но, к сожалению, очень сильны лобби иностранных производителей и навязываемые ими штампы», — отмечает Тамерлан Балаев. По словам эксперта, в связи с девальвацией рубля для отечественных производителей сейчас очень актуален вопрос выхода на внешние рынки. Однако пока это дело перспективы.

Живите как хотите

Неоднозначно оцениваются шансы и для сектора ЖКХ, который и без внешних факторов находится в перманентном кризисе. Если говорить о финансировании сектора, то ключевой риск здесь составляет возможное сокращение бюджетных расходов. Так, на текущий год в Петербурге принята программа капремонта жилых домов стоимостью почти 9 млрд рублей. Она почти на 1,5 млрд «тяжелее», чем в прошлом году, однако доля города сократилась в пользу средств собственников, которые пойдут на реализацию программы через региональный фонд капремонта. А вот неплатежи за «коммуналку» со стороны населения вряд ли приобретут угрожающие масштабы: как правило, чем беднее гражданин, тем добросовестнее он гасит обязательные счета.

Как отмечает председатель Ассоциации управляющих и эксплуатационных организаций в жилищной сфере Евгений Пургин, для отрасли в целом это уже не первый кризис, и больших потрясений не будет, если государство не станет слишком активно вмешиваться в ее жизнь. «Если говорить конкретно об управлении многоквартирными домами, то текущую ситуацию мы расцениваем как очередной экзамен для государства, — сообщил он корреспонденту ИА REGNUM. — За последние два года у нас сложилось впечатление, что частные управляющие компании хотят уничтожить. Мы надеемся, что сейчас, в кризис, государство все-таки поймет, что малый и средний бизнес — это основа системы ЖКХ, а государство должно перестать быть хозяйствующим субъектом и участником борьбы на свободном, конкурентном рынке».

Двигатели без прогресса?

Под удар кризиса традиционно попадают отрасли глубокой переработки, такие как машиностроение. В море нестабильной экономики производителям, чтобы удержаться на плаву, приходится балансировать между падающим спросом и предложением. В целом ситуация по отрасли скорее печальна: Петростат зафиксировал падение индекса промпроизводства в городе на Неве за январь — декабрь в части выпуска машин и оборудования почти на 15%. Однако ситуация, по всей видимости, разнится от предприятия к предприятию.

Так, «Петербургский тракторный завод», который 28 января посетил премьер Дмитрий Медведев, отчитался сразу о нескольких свежих успехах. Предприятие отмечает рост интереса к трактору «Кировец», который в январе начал выпускаться с суперсовременной модернизированной кабиной. По итогам прошлого года руководство завода прогнозировало удвоение объемов реализации тракторов в сравнении с показателями предыдущего года. При этом завод активно осваивает иностранные рынки. Как минимум 10 машин уедут по контрактам с последующим гарантийно-сервисным обслуживанием в Германию, 18 тракторов весной будут работать в полях Казахстана, а недавно петербургские трактора показывали делегации Республики Татарстан. И это не означает, что трактора не ждут аграрии из других регионов России. Таким образом, как минимум на ближайшие месяцы завод заказами обеспечен, а дальше все будет зависеть от платежеспособности и спроса потенциальных клиентов.

Что касается тяжелого машиностроения, то здесь выживаемость бизнеса фактически прямо пропорциональна объему госзаказа. Аналогична ситуация с оборонным комплексом и предприятиями смежных отраслей, в частности, металлургии (которая, кстати, одна из немногих показала по итогам года замешанный на девальвации рубля рост — 4,6%).

«По идее, всё это должно просесть, так как в тяжелой экономической ситуации нашей стране нелегко позволить себе содержать ВПК и производить большое количество вооружения, — говорит Дмитрий Травин. — Но на практике, пока народ поддерживает Путина, Путин может позволить себе такое удовольствие — содержать ВПК на нынешнем уровне вместо того, чтобы поддерживать пенсионеров и учителей. Так что этот комплекс, возможно, продержится долго».

Рост по итогам года практически наравне с металлургами показало в Петербурге производство пластмасс — с равными шансами как снизить, так и сохранить набранные темпы в ближайший год. Участники отрасли говорят: она живет не благодаря и не вопреки кризису, но он заставил взглянуть по-новому на некоторые процессы, например, закупку оборудования и обучение людей.

«Буду оперировать цифрами: в конце прошлого года мы обучили 20 человек и еще 10 обучаем сейчас. Это говорит о том, что мы развиваемся», — рассказал корреспонденту ИА REGNUM генеральный директор НПО им. «Комсомольской правды» Сергей Цыбуков. Предприятие, по его словам, создает собственные профстандарты. Ряд сотрудников проходят опережающее обучение на базе вузов города, рабочих же обучают в Белоруссии. Где, кстати, завод заказал для себя станки для производства нового востребованного на рынке оборудования. Таким образом, кризисные тенденции поспособствовали тому, что партнеры к взаимной выгоде нашлись не на дальних рубежах, а в братской республике.

По словам Цыбукова, валютные скачки на производстве фактически не сказались — сырье российское, оборудование белорусское, доля экспорта невелика и стабильна. «Для нас мало что изменилось в принципе: ни проблем, ни возможностей, в том числе в части пресловутого импортозамещения, кризис практически не добавил, — говорит гендиректор. — Да, маржа падает, конкуренция растет. Но мы, промышленники, привыкли жить в режиме постоянных стрессов, а значит, постоянно к чему-то готовимся и благодаря этому выживаем. Уныния нет. Город живет, комитеты Смольного работают, и работают хорошо, и несмотря на то, что проблем у нас много, есть понимание, как их решать».

Помощь без вмешательства

Говоря о перспективах городских отраслей в целом, эксперты отмечают, что новые экономические угрозы недооценивали и государство, и бизнес. И экономика, и госаппарат за прошедшие два года так и не перестроились, отмечает Иван Федяков. Даже для бизнеса прошлый год, по большому счету, стал годом упущенных возможностей, ведь большинство надеялось на стабилизацию. Поэтому о позитивной динамике говорить еще долго не придется.

Одной из движущих сил выживания в таких условиях становится наличие государственной поддержки на любом уровне, хоть федеральном, хоть региональном. О последнем участники рынка говорят «есть, и спасибо», понимая, по большому счету, что при ограниченных возможностях бюджета городу важнее выстраивать приемлемые условия для ведения бизнеса.

С другой стороны, сейчас самое время использовать имеющиеся у города преимущества. «У Петербурга их масса — сырье, оборудование, порты, — говорит Федяков. — Все это может сработать в первую очередь для поддержки экспортно ориентированных отраслей, которым кризис дает хорошие шансы на развитие».

Для этого, считает эксперт, нужен «зеленый свет» реализации любых проектов, чтобы промышленники могли наращивать объемы производства. Компаниям (и не обязательно экспортным) нужно просто не мешать: на любом уровне — от регионального до федерального — снять административные барьеры или хотя бы снизить их до адекватного уровня, включать «контроль» в том случае, если речь идет действительно о нарушениях и тому подобное. «Главная опасность сейчас в том, что государство может пойти по обратному пути и сделает из работающих компаний «дойных коров», увеличит фискальную нагрузку, выжмет соки в ходе проверок. Для кризиса это путь в никуда», — заключил эксперт.

Это расчетные потери платежного баланса – капитального счета и внешнеторговых операций. В целом сокращение валового притока капитала оценивается примерно в $280 млрд за 3,5 года, в том числе около $85 млрд – прямых инвестиций. При этом косвенное влияние санкций – их фактическое распространение на всех, а не только на те компании и банки, которые включены в санкционные списки, – обусловливает три четверти этих потерь. Сокращение прямых иностранных инвестиций, снижение возможностей для займов, уменьшение притока капитала на рынок госдолга увеличивают непосредственный эффект санкций примерно втрое, пишут Гурвич и Прилепский в статье для журнала «Вопросы экономики». Однако недополученный приток капитала частично компенсируется сокращением и встречного валового оттока за счет адаптации компаний и банков к новой ситуации. Так, недобор притока во втором полугодии 2014 г. составил $69 млрд, но с учетом снижения оттока чистый эффект санкций – $58 млрд.

Санкции влияют на приток капитала независимо от цены нефти, однако при ее падении их эффект возрастает, и наоборот – экономика под санкциями страдает от нефтяного шока сильнее, говорит Гурвич. Даже если бы приток капитала сокращался на одинаковую величину и при низких, и при высоких ценах на нефть, в первом случае он был бы более весомым для экономики, так как под влиянием сопутствующей снижению цены нефти девальвации долларовый размер экономики сокращается. По расчетам Гурвича и Прилепского, при дорогой нефти нетто-потери капитала от санкций за 2014–2017 гг. составили бы примерно $160 млрд, или 1,9% ВВП, при низкой цене нефти несколько большие потери – около $170 млрд – в соотношении с ВВП увеличиваются наполовину до 2,8% ВВП.

Помимо платежного баланса санкции затрагивают реальный сектор экономики, что выражается в сокращении инвестиций в основной капитал, розничного товарооборота, ослаблении рубля, ускорении инфляции. Однако влияние спада нефтяных цен на экономику намного сильнее. Согласно расчетам, санкции без падения нефтяных цен сократили бы инвестиции в основной капитал на 3,2% за 2014–2017 гг., спад нефтяных цен без санкций привел бы к сокращению инвестиций на 22,6%, а под влиянием двух шоков инвестиции будут ниже на 24%. Аналогичные расчеты для розничного товарооборота – сокращение на 2,4, 17 и 18%; для инфляции – ускорение на 3, 7 и 8%. Для реального курса рубля влияние только финансовых санкций почти незаметно (снижение на 0,5%), тогда как падение цен на нефть что с санкциями, что без них ослабляет курс примерно на одну и ту же величину – около 27%. Почти нечувствительны к санкциям и реальные доходы бюджетной системы: спад нефтяных цен снижает их на 19%, санкции – еще на 1%.

Но в целом влияние двух шоков не просто суммируется – они усиливают друг друга, заключает Гурвич. По его расчетам, накопленные потери роста экономики в результате такой синергии за четыре года составят 8,4%, или в среднем 2,1 процентного пункта в год. При этом среднегодовые потери от санкций оцениваются в 0,4–0,6 п. п. в год, влияние нефтяного шока – в 2 п. п. в год в среднем. Ранее аналитики ЦБ оценивали среднегодовые потери экономики от санкций в 0,5–0,6 п. п. в год, эксперты МВФ – в 1–1,5 п. п. Прогноз Минэкономразвития с нефтью $50–52/барр. в 2016–2017 гг. (официально он пока еще не пересмотрен) предполагает, что за 2014–2017 гг. экономика сократится на 1%.

Лидер КПРФ Геннадий Зюганов на пресс-конференции объяснил, что страну партия намерена спасать при помощи "левоцентристского поворота". Прообразом стала программа, которую после дефолта реализовывали Евгений Примаков, Юрий Маслюков и Виктор Геращенко. Лидер коммунистов предложил обратиться к опыту 98-го года, когда страну пришлось выводить из дефолта, а цена нефти была на уровне около 15 долларов за баррель.

Зампред ЦК КПРФ, депутат Госдумы Владимир Кашин рассказал, где можно изыскать средства на "поворот". Это резервы страны, в том числе золотовалютные. Кроме того, часть средств может быть получена бюджетом, если будут приняты законопроекты КПРФ о прогрессивном налоге, монополии на табак и алкоголь и другие. Не забыли в партии и традиционное предложение о национализации сырьевых источников страны. В общей сложности, по расчетам коммунистов, в бюджете можно изыскать порядка 65 трлн рублей, сообщил Кашин.

"Поворот" также подразумевает под собой дешевые кредиты, благодаря которым удастся восстановить производство. В результате принятых мер удастся улучшить социальную поддержку. Так, пенсию нужно довести до 40% от зарплаты. "При этом средств хватит, чтобы удвоить зарплату", - добавил зампред ЦК КПРФ.

Партия планирует на этой неделе провести экономический форум в Орле, где представит свой план. Ожидаются выступления губернаторов Орловской и Иркутской областей, лауреата Нобелевской премии Жореса Алферова, советника президента РФ Сергея Глазьева и других.

Чья программа лучше, должен в итоге выбрать народ после дебатов по этому поводу. "Сегодня наступил момент истины, и крайне важно, чтобы партия власти вышла на прямой диалог с народно-патриотическими силами. Чтобы были на каналах телевидения организованы прямые дебаты и чтобы официально рассмотрели программы: программу партии власти и нашу, народно-патриотических сил", - призвал Зюганов.

10.02.2016. В 2015 г., семь лет спустя после глобального финансового кризиса, разразившегося в 2008 г., мировая экономика продолжала балансировать на грани.

По данным доклада ООН "Мировая экономическая ситуация и перспективы 2016 года", средние темпы роста экономики в развитых странах после кризиса снизились более чем на 54%. Около 44 млн человек в этих странах являются безработными, что примерно на 12 млн больше, чем в 2007 г.; при этом инфляция достигла низшего уровня со времен кризиса.

Еще тревожнее то, что темпы экономического роста в развитых странах стали более волатильными. Это удивительно, поскольку, обладая развитой экономикой с полностью открытыми капитальными счетами, эти страны должны были выиграть от свободного движения капитала и международного распределения рисков и тем самым ощутить лишь незначительную макроэкономическую волатильность. Кроме того, социальные выплаты, в том числе пособия по безработице, должны были помочь домохозяйствам стабилизировать уровень потребления.

Однако, как пишет в своей статье на Project Syndicate лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц, доминировавшая в посткризисный период политика (фискальное сжатие и меры количественного смягчения, предпринятые основными центральными банками) практически никак не помогла стимулировать потребление домохозяйствами, а также инвестиции и рост экономики. Напротив, она привела лишь к ухудшению ситуации.

"В США количественное смягчение (QE) не привело к росту потребления и инвестиций частично из-за того, что львиная доля дополнительной ликвидности вернулась обратно в центральные банки в виде избыточных резервов. Закон 2006 г. о смягчении регулирования финансовых услуг, который разрешил ФРС выплачивать проценты по обязательным и избыточным резервам, фактически подорвал ключевой смысл политики QE.

Более того, когда финансовый сектор оказался на грани краха, был принят закон о чрезвычайной экономической стабилизации 2008 г., сдвинувший дату начала выплат процентов по банковским резервам на три года (на 1 октября 2008 г. вместо 2011 г.). В результате избыточные резервы банков в ФРС резко выросли – со среднего уровня $200 млрд в 2000-2008 гг. до $1,6 трлн в 2009-2015 гг. Финансовые учреждения предпочли держать деньги в ФРС, а не кредитовать реальную экономику, заработав без всяких рисков в течение последних пяти лет почти $30 млрд.

Это можно назвать щедрой (и по большей части скрытой) субсидией ФРС финансовому сектору. А благодаря недавнему повышению ФРС процентных ставок размер этой субсидии вырастет в этом году еще на $13 млрд.

Неверные стимулы – это лишь одна из причин того, что многочисленные ожидавшиеся выгоды от низких процентных ставок так и не материализовались. Благодаря политике количественного смягчения процентные ставки сохранялись на уровне, близком к нулю, на протяжении почти семи лет, и это должно было стимулировать правительства развитых стран больше занимать для инвестиций в инфраструктуру, образования и социальный сектор. Повышение социальных трансфертов в посткризисный период могло расширить совокупный спрос и смягчить изменения в динамике потребления.

Доклад ООН также ясно показывает, что и частные инвестиции в странах развитого мира не росли теми темпами, которых можно было бы ожидать на фоне сверхнизких процентных ставок. В 17 из 20 крупнейших развитых стран темпы роста инвестиций в период после 2008 г. оставались ниже, чем в докризисные годы, а пять стран столкнулись со снижением уровня инвестиций в 2010-2015 гг.

В то же время по всему миру значительно выросло количество долговых ценных бумаг, выпущенных нефинансовыми корпорациями, которые, как предполагается, должны заниматься капитальными инвестициями. Как и следовало ожидать, многие нефинансовые корпорации заняли деньги, пользуясь выгодами низких процентных ставок. Однако, вместо того чтобы инвестировать, они потратили полученные деньги на выкуп собственных акций или покупку других финансовых активов. Тем самым политика количественного смягчения способствовала резкому росту уровня закредитованности, а также увеличению капитализации рынка и прибыльности финансового сектора.

И вновь ничто из этого не оказалось полезно для реальной экономики. Ясно, что сдерживание процентных ставок на уровне, близком к нулевому, необязательно ведет к повышения уровня кредитования или инвестиций. Если банкам предоставлена свобода выбора, они выбирают безрисковую прибыль или даже финансовые спекуляции, а не кредитование, которое могло бы помочь решению важной задачи экономического роста.

Между тем, если Всемирный банк или Международный валютный фонд предоставляют дешевые деньги развивающимся странам, они называют условия, что с этими деньгами можно делать. Для достижения желаемого эффекта политика количественного смягчения должна была сопровождаться не только официальными мерами по восстановлению ослабших каналов кредитования (особенно предназначенных для малых и средних предприятий), но также определением конкретных целевых показателей кредитования для банков. Вместо фактического стимулирования банков кредитовать меньше, ФРС следовало наказывать их за избыточные резервы.

Сверхнизкие процентные ставки принесли мало пользы развитым странам, но они дорого обошлись развивающимся странам. Непреднамеренным (хотя и ожидаемым) последствием монетарного смягчения стал резкий рост трансграничного движения капиталов. Общий приток капитала в развивающиеся страны увеличился с примерно $20 млрд в 2008 г. до более $600 млрд в 2010 г.

В те годы многие развивающиеся страны с трудом справлялись с внезапным и масштабным притоком капитала. Лишь малая часть этих средств направлялась в долгосрочные инвестиционные проекты. Более того, в посткризисный период рост инвестиций в развивающихся странах значительно замедлился. А в этом году развивающиеся страны (в сумме), как ожидается, впервые с 2006 г. зафиксируют чистый отток капитала, который достигнет $615 млрд.

Ни монетарные власти, ни финансовый сектор не делают того, что от них ожидается. Похоже, что море ликвидности в непропорциональных размерах пошло на создание финансовых накоплений и надувание пузырей на рынках активов, а не на укрепление реальной экономики. И хотя по всему миру котировки акций резко упали, рыночная капитализация, измеряемая как доля мирового ВВП, остается высокой. А значит, нельзя игнорировать угрозу еще одного финансового кризиса.

Существует другая политика, дающая надежду на восстановление устойчивого и инклюзивного экономического роста. Она начинается с переписывания правил рыночной экономики с целью гарантировать большее равенство и долгосрочное мышление, а также с обуздания финансовых рынков эффективным регулированием и соответствующей структурой стимулов.

Однако столь же необходим значительный рост государственных инвестиций в инфраструктуру, образование и технологии. Их следует финансировать (по крайней мере частично) за счет введения экологических налогов, в том числе углеродных налогов, налогов на монополии и другие виды ренты, ставшие слишком распространенными в рыночной экономике и активно способствующие увлечению неравенства и замедлению росту экономики".

МОСКВА, 9 Февраля 2016, 00:14 — REGNUM. Промышленная продукция большей частью сама по себе никому не нужна, если она не востребуется в производстве потребительских товаров и услуг. В ценах конечной потребительской продукции концентрируются все денежные затраты, которые востребовались в соответствующей кооперационной сети на её производство и сбыт, включая все выплаченные участниками этого кооперационного сообщества налоги и всю полученную ими прибыль на всех этапах производства — переделах продукции. К примеру, в цену буханки хлеба включены все удельные затраты на её изготовление — от стоимости сельхозработ по выращиванию зерна, оплаты всех необходимых для этого ресурсов и сельхозтехники до стоимости производства муки, выпечки и перевозки хлеба в магазин. Да ещё с суммарной прибылью участников этого кооперационного процесса и выплаченными ими налогами. Поэтому все налоги в стране, за исключением экспортных, выплачиваются не предприятиями, изготовителями продукции и её продавцами, как принято думать, а в конечном итоге населением страны, когда оно приобретает продукты питания, потребительские товары и услуги.

По сути, население платит тем самым неформальный налог с продаж. Его товаропроизводящие предприятия сначала авансом, по частям, как бы в качестве консолидированного кредита, выплачивают государству при поэтапном изготовлении и реализации соответствующей продукции. А выплаченные предприятиями налоги возвращаются им по кооперационным цепочкам производства на всех переделах продукции по мере ее реализации.

Таким образом, вопреки расхожему мнению, конечным налогоплательщиком в стране является население, а предприятия за счет своих оборотных средств фактически кредитуют предварительно государство суммой в размере собираемых с них налогов. Так как бесплатные «кредиты» возвращаются предприятиям с задержкой по времени, государство пользуется в бюджетном обороте денежной суммой, значительно превышающей официальную бюджетную. Но налоги выплачиваются систематически, и поэтому предприятия не могут эффективно воспользоваться возвращаемыми им деньгами, значительная часть которых постоянно используется в налогообороте.

Налог, именуемый в российском Налоговом кодексе НДС, таковым на самом деле не является, так как взимается не согласно его названию, то есть с добавленной стоимости продукции, созданной на данном предприятии, а с выручки, полученной от ее продажи. В этом несложно убедиться, взглянув на любое платежное поручение, в котором этот налог по ставке 18% взимается относительно цены продукции, указанной ее производителем. Стоимость продукции на каждом переделе представляет собой сумму всех предшествовавших затрат, включая налоги, и вновь добавленной на данном переделе стоимости. Стоимости всех переделов суммируется, образуя оборот. Так как «НДС» взимается со стоимости продукции на каждом предприятии, участвующем в ее кооперационном производстве, то он является на самом деле налогом с оборота (продаж). При этом одни и те же составляющие стоимости облагаются псевдоНДС многократно, по числу участников кооперационного производства, в результате чего формируется результирующий налог с оборота в сложной арифметико-геометрической прогрессии. Это столь же недопустимо, как недопустимо многократно наказывать за один и тот же проступок провинившегося. Подобное вымогательское налогообложение негативно влияет на экономику.

По данным Росстата, ВВП — валовой внутренний продукт, который представляет собой сумму добавленных стоимостей продукции (услуг), созданных в совокупности всеми предприятиями страны, в 2013 году составил 66,689 трлн, а оборот этой продукции (суммарная стоимость всех ее переделов без псевдоНДС и акцизов) — 114,626 трлн рублей. Разница в 47,937 трлн рублей представляла собой сумму неоднократно зачтенных в обороте одних и тех же затрат (в системе национальных счетов эта разница именуется стоимостью товаров и услуг промежуточного потребления), с которых столько же раз взимался и псевдоНДС. Этот налог не взимается с экспортной продукции, но взимается внутри страны с импортной при ее реализации.

Экспортная продукция является частью оборота организаций. При исчислении налога с оборота (псевдоНДС) надо сначала выделить ту долю экспорта в денежном выражении, которая в обороте замещается равным по стоимости импортом, облагаемым этим налогом. Остальную часть экспорта, не облагаемую псевдоНДС, при исчислении налога с оборота из оборота следует исключить. Она представляет собой сальдо внешнеторгового баланса — разницу межу экспортом и импортом.

Сальдо внешнеторгового баланса в 2013 году было положительным — экспорт превышал импорт, и равнялось 5,697 трлн рублей, поэтому псевдоНДС должен был исчисляться с оборота организаций за вычетом сальдо внешнеторгового баланса, то есть со 108,929 трлн рублей. В таком случае собранный по ставке 18% налог должен был составить 19,6 трлн рублей. Однако согласно данным Росстата и Федеральной налоговой службы, в консолидированный бюджет поступило лишь 1,977 трлн рублей псевдоНДС, то есть на порядок меньше. Спрашивается, куда же делись остальные 17,63 трлн рублей?

Предприятиям, согласно Налоговому кодексу, сумма псевдоНДС, которую они выплачивают при приобретении продукции и/или за выполненные по их заказам работы, компенсируется (зачитывается) той суммой псевдоНДС, которую они получают, реализуя свою продукцию (услуги). Иначе говоря, происходит взаимозачет этого налога, которым обмениваются предприятия при товарообмене. При равной стоимости товарообмена между сторонами равны и суммы псевдоНДС, которыми сопровождается этот обмен, их алгебраическая сумма оказывается равной нулю и поэтому в бюджет ничего не должно попасть. Но если суммарный налог, полученный данным предприятием, превысит сумму налога, выплаченную им другим предприятиям, то разница переводится данным предприятием в бюджет. Делается это ежеквартально и в течение года алгебраическая сумма взаимозачетов псевдоНДС у каждого налогоплательщика корректируется.

В 2013 году результирующая нескомпенсированная разница псевдоНДС по стране, поступившая в бюджет, составила, как отмечалось, 1,977 трлн рублей или 17,5% от суммы собранных налогов. Следовательно, остальная часть псевдоНДС в размере 17,63 трлн рублей, исчисленная с оборота за вычетом сальдо внешнеторгового баланса, представляла собой сумму псевдоНДС, полученную и выплаченную предприятиями. Их алгебраическая сумма при взаимозачетах равнялась нулю, то есть взаимозачтенные выплаты были равны между собой и составили по 8,815 трлн рублей.

Взаимозачеты приводят к потере подавляющей части собираемого псевдоНДС, а на учет и контроль его выплат и взаимозачетов отвлечено немалое количество работников Федеральной налоговой службы и бухгалтеров в организациях, на что затрачивается и немало средств. К тому же, этот налог провоцирует коррупцию и рост ценовой инфляции. Все это делает бессмысленным и вредным его применение.

Добавленная стоимость произведенной продукции определяется как разница между полученной от ее продажи выручки и стоимостью потребленных в производстве закупленных предприятием сырья, материалов и комплектации, а также сторонних услуг. В добавленную стоимость должна входить и прибыль. Очевидно, что вместо псевдоНДС, налога с оборота с взаимозачетами, необходимо взимать НДС, которым согласно его названию облагается добавленная стоимость. Тогда его сбор, как показано ниже, можно будет значительно увеличить.

Согласно данным Росстата, сумма поступлений в консолидированный бюджет псевдоНДС и налога на прибыль в 2013 году составила 4,048 трлн рублей, то есть почти 36% всех налоговых сборов. Если эту сумму налогов с введением истинного НДС увеличить примерно вдвое, то можно было бы собрать 8 трлн рублей по ставке 12% — сумма оценивалась по ВВП. Тогда суммарные налоговые поступления в 2013 году возросли бы с 11,326 трлн до почти 19,33 трлн рублей. При этом вместо двух выплачивался бы один совместный налог, что позволило бы снизить затраты на его собираемость, а у предприятий изымалось бы в бюджет в виде налогов меньше оборотных средств. Это позволило бы увеличить объемы производства и дополнительно увеличить доходы бюджета.

В 2014 году ВВП составил 70,975 трлн рублей, оборот организаций — 129,195 трлн, сальдо внешнеторгового оборота равнялось 7,163 трлн рублей, в консолидированный бюджет было изъято у организаций в виде псевдоНДС свыше 21,96 трлн рублей, из которых в бюджет поступило лишь 2,3 трлн рублей. Сумма поступлений в консолидированный бюджет псевдоНДС и налога на прибыль составила 4,673 трлн рублей или 36,8% всех налоговых поступлений. С введением действительного налога на добавленную стоимость по ставке 12% можно было бы в 2014 году собрать свыше 8,5 трлн рублей (сумма оценивалась по ВВП), увеличив налоговые поступления с 12,669 трлн до примерно 21,1 трлн рублей. Ниже приводятся данные, также заимствованные из публикуемой Росстатом информации.

ПсевдоНДС, возвращаемые предприятиям, включены в цены потребительских товаров и услуг, и выплачиваются населением в составе неформального налога с продаж в розничной торговле. Казалось бы, конечный продавец должен выплатить их в бюджет. Однако они отсутствуют в официальных данных о бюджетных доходах. Спрашивается, куда они делись? Напомню, в 2013 году это было 19,6 трлн, а в 2014-м — свыше 21,96 трлн рублей, что более чем в 1,5 раза превышало доходы бюджета в эти годы.

Вторая возможность увеличения доходов консолидированного бюджета связана с введением прогрессивной шкалы налога на доход физических лиц — НДФЛ вместо нынешней регрессивной. Очевидно, что неформальный налог с продаж для одного и того же продукта питания или потребительского товара, когда его приобретают люди с разным доходом, остается в абсолютном исчислении постоянным. Поэтому по мере уменьшения дохода физического лица относительная доля неформального налога с продаж в доходе возрастает. И наоборот. К примеру, налог, допустим, в 100 рублей на килограмм колбасы при условном доходе покупателя в 1000 рублей составит относительно этой суммы 10%, а относительно дохода в 10 000 рублей —на порядок меньше, то есть 1%. Таким образом, шкала НДФЛ получается не «плоской» с постоянной ставкой 13%, и не самой низкой в мире, как декларируется властями, а шкалой относительных ставок, возрастающих с уменьшением доходов физических лиц, то есть регрессивной. Это еще одна порочная особенность нашего уникального налогообложения.

В 2013 году при общем годовом доходе населения в 43,901 трлн рублей на долю 20% его наиболее обеспеченной части приходилось 47,5% всех денежных доходов. При этом 10% самых богатых обладали 30,7% всех доходов, а на долю 10% наименее обеспеченной части населения приходилось всего 1,9% от этих доходов, то есть разница превысила 16 раз. Между тем, согласно экспертным оценкам, уже семикратная разница должна служить тревожным предупреждением для властей о значительной вероятности социальных протестов. Поэтому в развитых странах с социально ориентированной экономикой соотношение доходов децимальных групп наименее и наиболее обеспеченного населения не превышает 4−5. Очевидно, что достигнуть такого соотношения можно тремя способами, используемыми одновременно: повышением минимальной заработной платы, дифференциацией относительных ставок НДФЛ с увеличением их в сторону больших доходов граждан, и перераспределением доходов, полученных за счет дифференциации налоговых ставок, в пользу наименее обеспеченных лиц — пенсионеров и инвалидов.

В 2013 году доход 20% наиболее обеспеченных и самых богатых граждан России составил 20,852 трлн рублей. Налогов с доходов физических лиц собрали 2,497 трлн рублей. Поэтому с введением прогрессивно возрастающей шкалы ставок НДФЛ уже при средней налоговой ставке в 30% (от 20 до 40% в зависимости от дохода) для этой группы наиболее обеспеченных граждан можно было бы увеличить поступления в консолидированный бюджет примерно на 3,758 трлн рублей. Сборы этого налога возросли бы до 6,255 трлн рублей.

В 2014 году картина относительного распределения доходов среди групп населения сохранилась почти такой же, как в предыдущем году. При общем годовом доходе населения в 47,779 трлн рублей доход 20% наиболее обеспеченных граждан составил 47,4% общего дохода или 22,647 трлн рублей. Налогов с доходов физических лиц в 2014 году собрали 2,688 трлн рублей. При средней ставке НДФЛ в 30% для этой группы самых богатых граждан можно было бы собрать 6,794 трлн рублей и в бюджет поступило бы дополнительно 4,106 трлн рублей. Больший эффект для увеличения покупательной способности населения и тем самым увеличения дохода консолидированного бюджета дала бы прогрессивная дифференциация ставок НДФЛ во всех группах населения. Ее можно оптимизировать по упомянутым критериям.

Во многих странах налог на доходы физических лиц является одним из основных источников наполнения казны, и его ставка достигает 50−70%. А какой подоходный налог, сконцентрированный в виде неформального налога с продаж, платим мы?

Согласно показателям 2013 года он складывался из налоговых поступлений в бюджет, которые составили 11,326 трлн рублей, суммы псевдоНДС в размере 17,63 трлн рублей, взысканной с населения, но непонятно куда подевавшейся, а также выплат во внебюджетные государственные фонды — Пенсионный фонд, Федеральный и территориальные фонды медицинского страхования и Фонд социального страхования, суммарно 8,914 трлн рублей, которые тоже включаются в цены продукции, так как требуется компенсировать и эти затраты. Итого 37,87 трлн рублей.

Таким образом, население страны в 2013 году при приобретении потребительских товаров и услуг выплатило неформальный налог с продаж в сумме 37,87 трлн рублей, что по отношению к общим доходам населения в размере 43,884 трлн рублей составило 86%. Такова оценочно средняя ставка подоходного налога, который выплачивает население страны в бюджет. Но это в среднем. Налог приближается к 100% по мере снижения дохода человека, и существенно снижается при увеличении дохода. Введение оптимальной прогрессивной шкалы ставок НДФЛ с перераспределением доходов в пользу малоимущих позволит увеличить покупательную способность населения и тем самым дополнительно увеличить доходы бюджета.

Замечу, псевдоНДС добавляется также к ценам практически всех потребительских товаров и услуг при их розничной реализации. В 2013 году, согласно данным Росстата, расходы населения на оплату приобретенных потребительских товаров и услуг составили 43,684 трлн рублей, из которых в бюджет должен был быть выплачен налог по ставке 18% в сумме 6,663 трлн рублей. Но в бюджет, как отмечалось, почему-то поступило только 1,977 трлн рублей псевдоНДС, который взимается независимо от псевдоНДС в розничной торговле. Спрашивается, куда подевались эти 6,663 трлн рублей?

Вопросов по доходам бюджета немало. Как показано выше, устранение только двух ошибок в Налоговом кодексе РФ — замена на НДС налога с оборота с взаимозачетами, а также замена регрессивной шкалы ставок НДФЛ на прогрессивную позволило бы увеличить доходы консолидированного бюджета страны суммарно на 12 трлн рублей и более. Как отмечалось, систематические ежеквартальные выплаты предприятиями псевдоНДС в бюджет и друг другу приводят, несмотря на взаимоачеты, к постоянному использованию в налогообороте значительной части этих средств. В 2014 году оборот псевдоНДС составил почти 22 трлн рублей. Оценочно, половина этой суммы, примерно 10 трлн рублей, использовалась в налогообороте постоянно, и предприятия не могли их направить для финансирования производства. Поэтому использование НДС позволит уменьшить налогообложение населения и увеличить оборотные средства предприятий. Это приведет, соответственно, к увеличению объемов производства и покупательной способности населения, и, как следствие, к увеличению собираемости налогов.

Действующая система налогообложения ввиду настоятельной необходимости развития экономики и роста благосостояния граждан подлежит принципиальным изменениям с заменой одной из налогооблагаемых баз и уменьшением налогового бремени (подробней см. Налогообложение, которое спровоцирует модернизацию экономики. От многократных поборов с населения — к оброку с затрат природных ресурсов. — Промышленные ведомости № 4, август 2014 г.). Между тем правительство для устранения дефицита бюджета этого года стало наращивать налоговые ставки, вводить новые поборы, не предусмотренные Налоговым кодексом, и сокращать значимые бюджетные расходы без анализа последствий. В частности, власти сократили часть социальных расходов и в нарушение законодательства отказались от полной индексации пенсий по фактической инфляции 2015 года, составившей почти 13%. Пенсии работающим пенсионерам в этом году вообще не проиндексируют, неработающим проиндексировали в первом полугодии на 4%, а во втором неизвестно что будет. Иначе как обворовыванием малоимущих назвать это нельзя, так как пенсия в среднем в прошлом году составила всего 10 888 рублей в месяц.

Простейшие расчеты показывают, что для положенной по закону индексации пенсий в этом году ежемесячно потребовалось бы 58,678 млрд, а за год — 704,14 млрд рублей. При этом индексация пенсий работающим пенсионерам, каковых около 15 млн человек, обошлась бы всего в 21 млрд рублей в месяц или в 252 млрд рублей за год. Подоходный налог и страховые поборы, выплачиваемые за счет доходов работающих пенсионеров, намного превышают эту сумму.

Казалось бы, в создавшихся условиях правительство должно было бы, наконец, начать поиски новых, эффективных, решений увеличения доходов казны, в первую очередь — за счет расширения промышленного производства, увеличения объемов выпуска продукции и повышения покупательной способности населения. Однако вместо этого оно предпочло продолжать обирать малоимущих и увеличивать налоговую нагрузку.

Моисей Гельман — главный редактор газеты «Промышленные ведомости»

Такой маневр мы уже предпринимали в 1999-2000 годах и вполне удачно. Ожидать слишком многого от него сегодня не следует, но есть важные расходы бюджета, которые особенно не хотелось бы урезать. Я имею в виду образование, здравоохранение, науку, от которых более всего зависит будущее нашей страны. Полагаю, где-то примерно на 10-15 процентов снижение добычи нефти вполне возможно. Есть еще вариант: снова начать проводить рыночные реформы, институциональные изменения. Я бы сказал - именно так и надо действовать! Но это потребует времени, а надо продержаться здесь и сейчас. Впрочем, одно другое не исключает.

А вот гнаться за сланцевой революцией, которую возглавляет США, точно не стоит. России пока ни к чему активное развитие этого направления. В Штатах - другое дело, у них гораздо более высокая потребность в нефти - их ВВП в четыре раза больше нашего. А мы являемся энергично экспортирующей нефтяной страной. Ни догонять, ни перегонять Америку по сланцу нет надобности.

Это же касается и зеленой революции. Я совершенно уверен, что нам не стоит включаться в гонку с другими странами по внедрению ветровой, солнечной энергии или водородной экономики. Зачем? У нас есть свои нефть и газ. Пусть стараются страны, которые не располагают такими ресурсами. Да, нам надо принимать во внимание, что страны-потребители развивают альтернативные источники энергии и стремятся снизить потребность в нефти. Мы тоже должны работать над этими направлениями - ветром, солнцем и так далее. Обязаны. Но если вы мне скажете, что это самый передовой участок, на который мы должны бросать ресурсы, то я с вами категорически не соглашусь. На этом пути у нас нет перспектив для прорыва.

Нужно понимать особенности нашей страны. Я не знаю, как в отношении сланцев, но с солнцем у нас не так хорошо, как в Саудовской Аравии или в Америке. И с ветром. У нас самые высокие уровни ветра где-то 18-20 метров в секунду. А там, где более широко применяют ветровые установки, дуют совсем другие ветры. Есть еще один нюанс. Помню, видел в Германии, как на поле стоял лес из ветряков. Мы проезжали мимо, мне казалось, что это какие-то инопланетные существа, которые наступают на немецкие города. Было ощущение пустоты, которое возникает на тех местах, где они стоят. Мы такие поля можем использовать с большей эффективностью.

Вообще первоочередная задача, решение которой ослабило бы нашу зависимость от нефтяного и газового экспорта, - это развитие сельского хозяйства. И здесь у нас есть успехи. Мы стали одним из крупнейших импортеров зерна. Надо ценить это. Ежегодно нам приходилось закупать по 40 миллионов тонн зерна. Сейчас наш экспорт превысил 32 миллиона. А с нашей территорией, с сельхозземлями, это только начало. Потенциал огромный!

Когда я говорю про сельское хозяйство, то имею в виду, что наша огромная страна имеет замечательные природные условия для производства продовольственной продукции, причем невысокой стоимости. Я знаю, какую колоссальную роль в повышении урожайности, в улучшении условий выращивания играет современная биохимия. Надо ее тоже развивать.

По какому природному показателю мы еще на первом месте в мире? Лес. Так давайте хотя бы престанем завозить по импорту продукты лесопереработки. Это не требует слишком глубоких ученых изысканий. А потом с их помощью доведем дело до такого высокого уровня переработки древесины, чтобы мы могли вывозить не просто сырье, а хорошие изделия. Может, есть смысл сделать это генеральной линией? Не знаю, нужно все рассчитать.

Вы меня спросите: куда же нам все-таки направлять наши усилия? На высокие технологии. В том числе для сельского хозяйства и для деревообработки. На информатику, развитие нанотехнологий, на биохимию. На различного рода технологии предоставления бытовых услуг с помощью самой новейшей техники. Наша задача - добиваться успеха в тех секторах, которые создают эту инновационную продукцию.

Как развивать эти направления? Мы должны широко распространить малые предприятия инновационного профиля. У нас малый бизнес сегодня - это торговля, служба быта. А нам нужно добиться, чтобы, как в США, эти предприятия с небольшим числом ученых, инженеров, занимались бы инновационным творчеством. Придумывали бы что-то новое, способное победить в конкуренции на мировых рынках. Вот главное!

И на своем рынке с этим надо пробиваться. Что тоже не такое легкое дело. Придется преодолевать привычку российского потребителя - и производственного, и обыкновенного - что иностранные товары лучше. И мы должны, наконец, научиться их делать лучше. А не ждать, когда нам компании, основанные россиянами за границей, приготовят что-нибудь этакое. Повышение эффективности, повышение производительности - это сегодня главные направления, на которых мы должны добиться успеха. Это наша генеральная линия.

Давайте подумаем, что мы будем продавать. Именно из высоких технологий. Напомню: я не сторонник вооружения. Но когда была поставлена ясная задача, мы успехов по ним добились именно в оборонной промышленности. Поэтому нельзя сказать, что мы такие дурные, что не можем ничего делать, кроме как добывать нефть, газ, уголь и пилить лес. Можем.

Вряд ли это свидетельство начала деглобализации: фундамент, заложенный многосторонними договоренностями в рамках ВТО, будет задавать границы, за которые национальный протекционизм не будет выходить. На этом фундаменте, по всей видимости, будет расти здание будущей мировой торгово-экономической системы, в архитектуре которого определяющую роль будут играть формирующиеся двусторонние и блоковые преференциальные торговые соглашения (ПТС), такие как Транстихоокеанское партнерство (ТТП), трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство ЕС – США (ТТИП), Меркосур, китайская инициатива экономического пояса Шелкового пути и другие мегарегиональные блоки.

Такой «глобализирующийся регионализм» обусловлен в том числе фундаментальными изменениями структуры мирового производства, вызванными мировой торговлей. Все больше участвующих в международном обмене товаров производится не в отдельно взятой стране, а в рамках глобальных цепочек, проходящих через несколько стран. Так, например, в выручке экспортируемого из Китая iPhone лишь около 1,4% добавленной стоимости приходится на сам Китай (на США – 66%). Производимые на территории США самолеты Boeing состоят из более чем 6 млн деталей, поставляемых из более чем 30 разных стран (в том числе из России). В таких условиях продвижение экономических интересов требует не протекционизма в национальных границах, а защиты существующих цепочек, включая снижение издержек производства и торговли, упрощение торговых процедур и обеспечение беспрепятственного многократного пересечения границы.

Все больше стран стимулируют торгово-экономическое взаимодействие через механизмы торговых соглашений, замыкают производственные цепочки внутри мегарегиональных блоков. Процесс интеграции существенно усложняется, акценты смещаются от торговли товарами в сферу услуг, инвестиций, трансфертов знаний и технологий. Современные ПТС отличаются чрезвычайной глубиной и шириной охвата, многие из них имеют черты общего рынка, обеспечивая преференциальный доступ партнеров по соглашению на отечественный рынок.

Интеграция является важным источником экономического роста: специализация экономики на отраслях, обладающих сравнительными преимуществами, повышает благосостояние; торговля и иностранные инвестиции способствуют повышению эффективности за счет трансферта технологий и увеличения человеческого капитала и обеспечивают конкурентную среду, необходимую для устойчивого технологического развития. Более высокие (по сравнению со среднемировыми) темпы роста в Азиатско-Тихоокеанском регионе в течение последних 15 лет во многом связаны с развитием интеграционных процессов.

С начала 2000-х гг., в то время как процессы преференциальной либерализации в мире набирали обороты, Россия играла роль стороннего наблюдателя формирующихся правил мировой торгово-экономической системы, практически не участвуя в процессах международной экономической интеграции со странами дальнего зарубежья. Евразийский экономический союз (ЕАЭС), являясь региональным торговым соглашением, объединяющим Россию с некоторыми другими странами постсоветского пространства, либо интегрируется в мировую торгово-экономическую систему с учетом всех ее современных особенностей (причем делать это следует на стадии ее формирования), либо, в противном случае, правила игры установятся без нашего участия и страны ЕАЭС будут нести потери за счет упущенных возможностей встраивания в новую архитектуру мировых торгово-экономических связей.

В настоящее время интеграционный потенциал Евразийского союза используется совсем не на полную мощность. Экономики стран ЕАЭС слабо интегрированы в мировые цепочки добавленной стоимости. Внутри интеграционного объединения действует множество барьеров, препятствующих взаимной торговле и инвестициям. На треке интеграции со странами дальнего зарубежья пока существует только соглашение о зоне свободной торговли (ЗСТ) с Вьетнамом (0,6% российского товарооборота). Для увеличения в ближайшем будущем выгод от международной торговли в Азиатско-Тихоокеанском регионе следует активизировать интеграционную повестку, нарастить мощность переговоров по ЗСТ со странами АСЕАН и ШОС. В дальнейшем никуда не уйти от обсуждения формата сотрудничества с ТТП и ТТИП.

В последнем послании президента Федеральному собранию перспективные соглашения о ЗСТ с АСЕАН и ШОС упомянуты в качестве ближайших внешнеэкономических приоритетов. Какие выгоды могут получить экономики России и партнеров по ЕАЭС от такой интеграции?

Наши расчеты показывают, что соглашение о ЗСТ Евразийского союза со странами ШОС (прежде всего с Индией и Китаем) могло бы принести значительную выгоду и повысить конкурентоспособность ЕАЭС. Интеграция в рамках ШОС, страны которой в сумме генерируют порядка 28% мирового ВВП и 20% российского товарооборота, будет при этом иметь ряд особенностей.

Во-первых, в результате простого взаимного обнуления пошлин на торговлю товарами ежегодный общий макроэкономический выигрыш для России составит ~$10 млрд, или 0,6% от ВВП 2015 г. (для ЕАЭС – ~$13 млрд). При этом выигрыши будут разными для отраслей, для отдельных из них (сельское хозяйство, пищевая промышленность, отдельные виды обрабатывающих производств) есть и риски падения выпуска.

Во-вторых, более глубокое соглашение о ЗСТ между участниками ШОС, означающее гармонизацию технических стандартов, договоренности о санитарном регулировании, снижение технических барьеров в торговле может существенно (в 1,5–2 раза) увеличить выигрыш для России и стран ЕАЭС.

Следует отметить, что соглашение о ЗСТ в рамках ШОС не будет означать перехода к китаецентричной внешнеэкономической стратегии или необратимого «поворота на восток», поскольку не подразумевает создания единой таможенной территории и передачи торговой политики стран ЕАЭС в компетенцию какой-либо наднациональной структуры. Следовательно, подобная инициатива, с одной стороны, может способствовать встраиванию российской экономики в меняющийся ландшафт мировой торгово-экономической системы, а с другой – не будет препятствовать возможности получения выгод от интеграции с другими странами и блоками, прежде всего с наиболее значимым торговым партнером – ЕС, с которым, насколько это возможно с учетом текущих политических ограничений, следует поддерживать максимальное развитие совместных инфраструктурных и гуманитарных проектов, а в дальнейшем – двигаться в сторону формирования единого рынка.

Международная интеграция – один из немногих оставшихся в нашем распоряжении источников экономического роста, и этим источником обязательно следует пользоваться. Для этого необходима выработка механизма решения внутренних противоречий в ЕАЭС и формирования общей интеграционной повестки с выходом на глубокое торгово-экономическое сотрудничество со структурами, формирующими всеобъемлющие соглашения нового поколения. В современных условиях внутренних и внешних политических ограничений единственный относительно безболезненный ресурс развития у российской экономики, способный дать результат уже в среднесрочной перспективе, – интеграция в большие экономические процессы, времени на которую остается все меньше. Пассивная позиция на внешнеэкономическом направлении несет в себе риски как потери возможности политического позиционирования, так и упущенной экономической выгоды.

Автор – руководитель направления «Международная экономика и финансы» ИЭП им. Е. Т. Гайдара, директор Центра исследований международной торговли РАНХиГС

20.02.2016. Одним из факторов, который вызвал Великую депрессию в США в 1930-е гг., стала неспособность Федеральной резервной системы предотвратить коллапс денежного предложения.

Именно об этом говорит знаменитый тезис Милтона Фридмана и Анны Шварц в "Монетарной истории Соединенных Штатов". И также считал Бен Бернанке, когда он был главой регулятора.

Сейчас глобальная экономика удивительным образом напоминает ситуацию в 30-е гг., и это звучит угрожающе.

Согласно работе Клаудио Борио, главного экономиста Банка международных расчетов, "финансовая эластичность" является характерной чертой мировой экономики до Великой депрессии и экономики современной. Эластичность подразумевает накопление дисбалансов на рынке капитала, когда денежные потоки направляются в развивающиеся страны из-за слишком низких ставок в странах развитых.

Потоки капитала на развивающиеся рынки

Обменный золотой стандарт, созданный в 1920 г., позволил США и Великобритании выпускать облигации, которые использовались вместе с золотом в обменных сделках между центральными банками. Такая ситуация спровоцировала сильный рост иностранных кредитов.

США, например, отправляли деньги на развивающиеся рынки в Латинской Америке и Центральной Европе. Инвесторы в США пользовались более высокой отдачей от инвестиций при, казалось бы, небольшом дополнительном риске, так как возможность дефолта была низкой.

Тем не менее стандарты кредитования стали слабеть, и американские инвесторы начали возвращать деньги обратно, поскольку в 1928 г. ФРС повысила ставку. Деньги, среди прочего, вкладывались в акции, которые, конечно, были на пороге катастрофы.

Разворот потока капитала

Этот разворот потока капитала в сочетании с падением цен на сырьевые товары дестабилизировал развивающиеся рынки к 1929 г., ставя товаропроизводителей на грань банкротства. В 1930 г. несколько стран Южной Америки девальвировали свои валюты и объявили дефолт по долгу.

Кризис распространился на Австрию, Германию и в конечном итоге на Великобританию, основного кредитора в Центральной Европе. Великобритания в конце концов девальвировала свою валюту, но в США ФРС фактически повысила ставки в конце 1931 г., чтобы остановить отток золота.

Банковская паника, как в США, развернулась в "полную силу мировой депрессии".

Результатом этих долговых проблем стал институт контроля за движением капитала. Теперь капитал уже не перемещался между странами свободно, а мировая торговля замедлилась из-за введения тарифов, иностранные долги не были погашены. Это цена глобализации.

Сходство с 1930-ми гг.

Теперь, как и в 30-е гг., мировая экономика растягивается. Режим низкой процентной ставки в развитых странах мира способствовал кредитованию развивающихся рынков. Кроме того, банковские системы Китая и Европы обременены безнадежными долгами.

В прошлом году развивающиеся рынки испытали первый отток капитала почти за 30 лет, и этот процесс продолжается, в то время как цены на сырьевые товары продолжают падение. Протекционизм в ЕС и США также усиливается, достаточно вспомнить введение тарифов на сталь из Китая. Кроме того, растут антиэмиграционные настроения.

Хотя дополнительные ограничения, связанные с золотым стандартом, сейчас не существуют, привязка юаня к доллару является неустойчивой.

Эластичность и накопление дисбалансов могут сделать восстановление баланса очень сложным. Поэтому, что касается денежно-кредитной политики, необходимо бороться с этими дисбалансами, даже если сейчас инфляция останется низкой. Пусть лучше она будет низкой и стабильной, чем мы увидим новую Великую депрессию.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, 23 Февраля 2016, 22:16 — REGNUM. Устаревшая неолиберальная экономическая модель сковывает инфраструктурное развитие России, заявил научный сотрудник Санкт-Петербургского регионального информационно — аналитического центра Российского института стратегических исследований (при Президенте России) Михаил Алхименков в ходе круглого стола, посвященного роли и значению концепции «Экономического пояса Шёлкового пути» для развития российско-китайских экономических связей в Северо — Западном регионе России. Об этом сообщает корреспондент ИА REGNUM.

Израиль: «Русские беспощадны, они перепахали в Сирии всех террористов»
«Нынешний экономический блок (правительства РФ — прим. ИА REGNUM), на мой взгляд, не понимает, что великая страна, какой является Россия, должна что-то предлагать сама, а не только куда-то встраиваться и интегрироваться», — заявил эксперт.

«Их (экономический блок — прим. ИА REGNUM) научили по Чикагской монетарной школе, по Милтону Фридману (американский экономист — прим. ИА REGNUM), что нужно встраиваться в глобальный рынок, занимать там специализацию. Поскольку себестоимость у нас выше — за счет холодов, больших расстояний и прочих факторов, значит, мы можем только качать нефть. А для того, чтобы качать нефть, не нужна Транссибирская магистраль в обновленном виде. Вот Трансполярная еще бы помогла, там есть месторождения, от которых было бы неплохо провести железнодорожное сообщение. Но это сложно и долго, а они не мыслят такими категориями, они считают, что мы должны интегрироваться», — отметил Алхименков. По мнению эксперта, сама неолиберальная экономическая модель, от которой начинают отходить даже на Западе, устарела и сковывает перспективное развитие России, в том числе и в инфраструктурном плане.

Руслан Семенович, так что вытянет российскую экономику, если цены на сырье останутся низкими еще долгие годы?

Руслан Гринберг: Есть два ответа, две экономических школы. Представители первой, наиболее влиятельной, говорят, что надо бороться с инфляцией и шлифовать инвестиционный климат, чтобы было комфортно вкладывать деньги частному бизнесу. Тогда все будет хорошо, появятся дешевые кредиты, инвестиционная активность, рынок сам все поправит. Такое ощущение, что молодые люди, серьезные и образованные, сидят на печи и ждут, пока государство устроит им хорошую жизнь, и вот тогда у нас появятся свои сименсы, гуглы и что хотите еще. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Вторая школа, к которой принадлежу я, стоит за систематическое участие государства в экономике вообще, а особенно в инвестиционном процессе.

Многие говорят, что государства в экономике у нас и так слишком много.

Руслан Гринберг: Государство вмешивается туда, куда не надо, малый и средний бизнес от этого стонет, а там, где только оно и может помочь, государства слишком мало - в образовании, науке, здравоохранении и культуре. Разительный контраст по сравнению не только с развитыми странами, но и с нашими бывшими братьями по соцлагерю.

Мы не приговорены фатально к прозябанию. Лучший способ угадать будущее - это его создать. Вот в США и ЕС, чтобы не было рецессии, проводят политику "количественного смягчения", иначе говоря, печатают и вбрасывают в экономику деньги. И это худо-бедно работает, но в России этого делать нельзя - у нас мало товаров, мало предприятий, и любое вбрасывание денег при монопольной структуре экономики автоматически вызывает не рост производства, а рост цен.

Тогда в чем наш рецепт?

Руслан Гринберг: Прежде всего - в увеличении государственных инвестиций. Вкладывать их надо туда, где мы не конкурируем с остальным миром, например, в высокоскоростные железные дороги, массовое жилищное строительство. Мы не можем конкурировать сейчас с Китаем по потребительским товарам и с Европой по инвестиционным товарам. А инфраструктурные мегапроекты - это как раз для нас, они всегда сопряжены с огромным количеством мультипликативных эффектов по многим отраслям и "стягивают" наши разрозненные пространства. В моем представлении это единственная альтернатива примитивизации экономики.

На это мне возражают - деньги разворуют, и будет инфляция. Да, есть такой риск. Вот многие критиковали большую стройку в Сочи к Олимпиаде. Но посмотрите, создан новый город, и это даже изменило ментальность людей, которые там живут. А что бы изменилось, если бы мы не сделали этих вложений? Ну, может, резервов было бы больше. Но ведь оказывается, сколько резервов ни копи, в черный день, а он, по-моему, уже наступил, их все равно не хватает.

Почему сейчас слабый рубль не оказал такого же влияния на экономику, как после кризиса 1998 года, когда под влиянием девальвации промышленность почти мгновенно пошла в рост?

Руслан Гринберг: Тогда просто заработали советские предприятия, которые были еще живы, но простаивали. А потом к этому прибавилось резкое увеличение цен на нефть, и мы вошли в полосу бурного роста.

А сейчас санкции, и исходный потенциал у обрабатывающей промышленности таков, что слабый рубль почти не улучшает ее экспортных позиций. Девальвация при прочих равных создает преимущества для предприятий, но тут действует простое правило: чем меньше вы производите, тем меньше стоят эти преимущества. С другой стороны, ослаб ший рубль блокирует модернизацию производства, потому что импортное оборудование становится недоступным по цене.

Некий замкнутый круг?

Руслан Гринберг: Наша трагедия в том, что мы из полностью государственной экономики бросились в другую крайность.

Мы все стали жертвами доктрины свободного рынка, из которой вытекала другая доктрина - естественных конкурентных преимуществ. Нас хлопали по плечу и говорили: у вас хорошо получается добывать нефть и газ, делать удобрения и металлы, значит, остальное - от колбасы до станков - мы вам завезем, а промышленная политика - это все вчерашний день теории и практики. И при этом еще мы готовились жить в благостном мире с Западом.

Жизнь показывает, что как-то все это не получается. Мы на моду быстро реагируем в одежде, а вот в доктринах... Между тем мир пережил не только смерть идеологии директивного плана, но и идеологии свободного рынка. Даже в США, в самой богатой и либеральной стране, слово "социализм" перестало быть ругательным. Посмотрите на успехи Берни Сандерса. Без справедливости свобода невозможна, и наоборот.

Как сделать так, чтобы "импортовытеснение" сопровождалось импортозамещением?

Руслан Гринберг: У нас уже есть некоторые успехи, например в том же сельском хозяйстве. Но и там сохраняется тотальная зависимость от импорта посевного материала.

Нужно выделить 5-10 приоритетов в индустриальной политике. Сейчас политика такая - всем сестрам по серьгам, государство пытается поддерживать практически все отрасли, обещает деньги всем. Где больше горит, туда и больше денег. В данный момент, наверное, так и надо, чтобы выживать, но в дальнейшем помощь должна быть сосредоточена там, где мы, во-первых, еще можем вклиниться в международное соревнование, во-вторых, где поддержка нужна по социальным причинам, в-третьих, в оборонной промышленности.

Основная нагрузка нынешнего кризиса пришлась не на промышленность, как было в 2008-2009 годах, а на население. За последние два года реальные зарплаты упали на 15 процентов. Когда они вернутся к докризисному уровню?

Руслан Гринберг: Мы должны готовиться к весьма длительной стагнации, а это, естественно, блокирует восстановление доходов. Сегодня мы находимся в режиме выживания, а нужен план долгосрочного развития. Тогда начнет увеличиваться тот пирог, который можно делить. Как совершенно правильно сказал глава Минэкономразвития Алексей Улюкаев, риски от отсутствия инвестиций намного выше, чем риски от государственных инвестиций. Если последует изменение госполитики, то через 2-2,5 года начнет реально расти экономика, а за этим последует увеличение реальных доходов.

Впрочем, некоторые в кризис и не входили, они в предыдущие годы накопили жирок и продолжают наслаждаться жизнью. Другие из кризиса и не выходили. Солидарности против общей беды нет, каждый думает, что как-нибудь сам проскочит.

Обществу нужно больше справедливости. Не только у нас, это многих стран касается, посмотрите, как быстро повсеместно происходит концентрация богатств в руках немногих. В нашем случае было бы полезным введение прогрессивной шкалы налогообложения на доходы физических лиц - нужно хотя бы три диапазона по доходам и ставки НДФЛ от 0 до 30 процентов. Вычитать же 13 процентов из зарплаты в 12 тысяч рублей - это издевательство.

Руслан Семенович, все получается в каких-то мрачных тонах. Все-таки у вас сегодня юбилей. Добавьте позитива, пожалуйста.

Руслан Гринберг: Легко. Я неисправимый оптимист. Мы не можем себе позволить такую роскошь, как пессимизм. Наша жизнь полна противоречий, но сейчас все-таки не 1984 год, у нас больше возможностей. В конце концов, чего мы переживаем? У России есть энергетическая независимость, военно-политическая независимость и хорошая инерция по интеллектуальному потенциалу, которая, наверное, осталась от советской власти. Это все связано с экономикой и должно ей помочь. Как сказал один мой польский друг, ситуация у нас хорошая, но не безнадежная.

Можно ли как-то ослабить зависимость курса рубля от нефти, которая ведет себя непредсказуемо?

Руслан Гринберг: Ясно, что если в экспорте преобладают товары, на цену которых вы не можете повлиять, напротив, они по природе своей волатильны, то нельзя было сразу отменять весь валютный контроль. Иметь стабильную валюту и свободу валютных операций одновременно можно только при условии, что наряду с нефтью мы бы продавали "Боинги" или "Самсунги" - на них цены не могут ни взлететь, ни обрушиться в один момент. Чтобы ослабить зависимость от нефтяных цен, нужно произвести экспортозамещение, диверсифицировать экспорт.

Но пока у нас это не очень получается.

Руслан Гринберг: Да, индустриальный ландшафт меняется медленно, а значит, мы приговорены к кульбитам национальной валюты. И это просто катастрофа для хозяйственной деятельности. Поэтому в мой рецепт входит и восстановление валютных ограничений. Крупнейшие экспортеры известны поименно, и им нужно дать указ об обязательной продаже львиной доли своей валютной выручки, например 70 процентов. Они говорят, что не хотят возвращаться в советские времена, а в феодальные времена вы хотите возвращаться? И второе, нужно ограничить свободу вывоза капитала. Для полной свободы движения капитала наша экономика не созрела.

И развитые, и развивающиеся страны никогда не чурались восстановлением валютных ограничений в случае массовых атак на национальную валюту. Здесь мы уникальны в не очень положительном смысле.

Валютные ограничения несут большие коррупционные риски.

Руслан Гринберг: Да, любое ограничение несет коррупционные риски, но что же, теперь вообще ничего не делать, сидеть сложа руки? Не обойтись и без введения валютного коридора, потому что у нас нет механизма страхования валютных рисков, и экономические агенты фактически действуют вслепую, не представляя, каким будет курс хотя бы через месяц.

Хватит ли валютных резервов для удержания этого коридора при постоянно скачущей нефти?

Руслан Гринберг: Это зависит от динамики спроса и предложения на валюту. Валютные интервенции в комбинации с валютными ограничениями в состоянии отбить охоту от спекуляций на девальвации национальной валюты. В конце концов, Центральный банк призван обеспечить стабильность рубля, а сегодня мы видим, что при пассивной позиции ЦБ на валютном рынке утрачиваются шансы на достижение низкой инфляции, к которой так стремятся денежные власти.

При нестабильной экономической ситуации золото является хорошей страховкой. Этот металл ценится во всем мире, и при этом его количество невозможно увеличить искусственным путем. Монетарное золото способно защитить своего владельца от перепада курсов на мировом валютном рынке и стать для страны надежной защитой от кризисов, пишет издание.

России в условиях санкций и падения цен на нефть просто необходимо избавиться от долларовой зависимости, и президент Владимир Путин уже сделал необходимые шаги в этом направлении. С 2005 года золотые запасы государства выросли примерно вчетверо, лишь за последние 12 месяцев — на 200 с лишним тонн, отмечает автор статьи.

Активнее России закупает золото лишь одна страна — Китай. В прошлом году его резервы выросли сразу на 62% и достигли почти 1600 тонн. Золото, таким образом, становится финансовым оружием, которое страны используют, чтобы помешать доминированию западных валют и подорвать мощь Америки и Европы. Впрочем, Вашингтон подобными действиями не удивить — он и сам использовал доллар, чтобы оказывать давление на Россию, подчеркивает издание.

Рост активности России на рынке золота "окрылил" цену на драгоценный металл, которая поднялась на самый высокий уровень с 2012 года. Поскольку долги западных стран постоянно растут и финансовая система, в которой доминируют США, становится все более нестабильной, у многих государств возникает потребность обеспечить себя чем-то более надежным, чем доллар. А для России и Китая пополнение золотых запасов приобретает особое стратегическое значение, поскольку независимость от валюты позволит им бросить вызов Вашингтону и повлиять на расстановку сил в мировой экономике, заключает автор статьи.

МОСКВА, 24 Февраля 2016, 19:33 — REGNUM. Россия — это Великая страна, сверхдержава: самая большая территория и запасы природных ресурсов, первый космонавт, ядерное оружие и многое другое. Именно в таком ключе мы себя воспринимаем как минимум последние 200−300 лет.

Это восприятие позволило Советскому Союзу создать развитую систему академического высшего образования, и мы едва ли не успешнее всех в мире экспортируем «мозги», так как не можем всех образованных занять и удовлетворить их требования по качеству жизни. А те, кто не уезжают, продолжают пополнять ряды чиновников, менеджеров, ученых, консультантов, которые все время говорят о великом и важном, но «ведра мусорного за собой вынести не могут».

За то время, что мы меняли власть и занимались самолюбованием и делением ренты от природных ресурсов, мир изменился: другие страны использовали свои сильные стороны, активно работали, диверсифицировали экономику и смогли значительно опередить нас: 30 лет назад на РСФСР приходилось порядка 5,5% мирового ВВП, а сейчас на Россию — около 1,5%.

И вот, наконец-то, пришла пора, когда дальше на существующей ренте не уедешь: цены на ресурсы упали, и, видимо, очень надолго. Все это понимают и думают, что и президент, правительство и элиты это понимают и, наконец-то, начнут какие-то серьезные преобразования: сделают стратегию и будут последовательно ее воплощать в жизнь в стиле Петра Первого или других наших знаменитых правителей. Но время все идет, а ничего не меняется. В чем же дело?

Однозначно ключевая проблема в том, что мы не можем честно себе признаться, что мы уже не такие великие, как мы привыкли о себе думать. Мы продолжаем строить воздушные замки и пытаться развить экономику: на словах — через человеческий капитал («кто о чем, а умный об образовании»), а на деле — через выполнение поручений по поддержанию выстроенной громоздкой системы чиновничества.

Мы никак не можем осознать, что для того чтобы выигрывать конкуренцию в мировой экономике, нам нужно выстраивать стратегию от наших сильных сторон, то есть от большой территории и природных ресурсов, и развиваться, двигаясь постепенно вверх по цепочке добавленной стоимости (нефтехимия, сельское хозяйство и пищевая промышленность, лес и мебель, изделия из металлов…), а не от инноваций и сферы услуг, которыми интересно заниматься большинству умных и образованных элит. В этих сферах на текущий момент Россия уже во многом упустила свой шанс занять сколько-нибудь значимое место в глобальной экономике, поэтому увеличение объемов инвестиций в эти сферы приведет только к росту экспорта образованных людей за рубеж, деградации всех остальных слоев общества и повышению размера коррупции.

Украину переименуют? Для страны уже выбрали название, да такое удачное
Любая хорошая стратегия начинается с честного определения текущего положения. Наше текущее положение — это сырьевая экономика с очень низкой диверсификацией, раздутым эго элит и народа и отсутствием мотивации и компетенций у большинства первых лиц для опережающего развития страны.

Конечно, текущее положение можно осознать и принять, мотивация может появиться, а компетенции можно привлечь. Будет ли этим заниматься президент и правительство, или нам снова ждать, когда лопнет терпение у народа, — время покажет.

ВАШИНГТОН, 27 Февраля 2016, 11:39 — REGNUM. Год тому назад экономисты старались не произносить в описании нынешнего кризиса термин «перепроизводство». Когда же этим термином начали описывать происходящие в мировой экономике, появилась новая реальность. Реальность, которую ещё 5 лет назад нельзя было представить, но о возможности и даже неизбежности которой писали в своих работах классики социализма К. Маркс и Ф. Энгельс.

Отрицательная процентная ставка — уже реальность, она введена банками Швеции, Японии, Швейцарии и частично Европейским центральным банком. Примечательно, что старейший в мире центральный банк «Риксбанка», Швеция, первым ввёл отрицательный процент и там же, в Швеции, впервые коммерческий банк доплатил другому коммерческому банку за использование его денег. Сумасшествие — доплачивать деньги за то, что их одалживаешь, но это сумасшествие — реальность.

Так называемая эпоха низких процентных ставок началась в 2006 году, когда Федеральная резервная система США понизила процентную ставку до 0,25% и запустила программы количественного смягчения, печатание денег. Сделано было это на фоне резкого замедления американской экономики. Тем самым ФРС пыталась стимулировать за счёт дешёвых кредитов потребительскую активность, увеличить денежную массу в экономике и разогнать инфляцию. Вслед за США аналогичные программы были приняты в Европе и в Японии. Тогда многие предрекали из-за большого количества дешёвых денег опасность разгона инфляции до гиперинфляции. Однако печатные станки беспрерывно работают почти 9 лет, а инфляция и не думает ускоряться.

Россиянам, переживающим очередной за последние 25 лет резкий рост цен, трудно понять, зачем вообще нужна инфляция. Ведь так прекрасно, когда ты приходишь в магазин, а бутылка молока стоит уже не 60 рублей, а 50. Однако инфляция — это важнейший механизм капиталистической экономики. Благодаря ей прибавочная стоимость перераспределяется от потребителя к владельцу капитала. Стремящаяся же к нулю инфляция, и тем более дефляция, обесценивает вложенный капитал и делают отрицательной добавочную стоимость: нарушается точно сформулированная Наполеоном Хиллом формула капитализма — «деньги делают деньги».

Однако почему же при столь дешёвых и доступных деньгах потребитель не бежит покупать больше товаров? Согласно теории: потребитель сокращает свои расходы на ожиданиях ухудшения его экономического положения (опасность увольнения, отсутствия роста доходов и прочее), однако, как показывает опыт Японии, где один из самых высоких уровней заработной платы, низкая безработица, высокая социальная защита, дефляция держится почти 25 лет и никакие количественные смягчения не могут её разогнать. Тогда что же происходит?

С развитием и удешевлением технологий, с заменой ручного, человеческого труда роботами, начинают сокращаться не только производственные издержки, но и время и затраты на пуск производства нового продукта. В то же время сам продукт может почти мгновенно копироваться и предлагается конкурентами по более низкой цене. В конечном итоге, продукт дешевеет, а рынок быстро насыщается данным продуктом и происходит его перепроизводство. В таких условиях капитал, вложенный в производство уникального продукта или напрямую направленный на создание монополии, не может получить ни преимущество на рынке, ни максимальную прибавочную стоимость. При этом сам потребитель уже не способен поддерживать спрос, так как для своей жизнедеятельности полностью обеспечен необходимыми ему товарами и сверх того.

В результате напечатанные деньги на тех условиях, которые они предлагаются, а именно кредит под проценты или же плата за труд, не нужны. И так как деньги уже настолько дёшевы, что за них работать становится не выгодно, приходиться сокращать саму работу, рабочее время или раздавать деньги бесплатно. Что мы уже можем наблюдать. Так, например: в Швеции многие компании стали сокращать на 20% рабочую неделю, в Швейцарии планируют ввести пожизненные выплаты каждому гражданину, невзирая на то, работает ли он или нет. То есть чтобы выжить — больше не требуется работать, сама работа становится делом добровольным.

Обесценивание денег, дефляция, невозможность перераспределять добавочную стоимость приведёт к обесцениванию корпоративных активов на бирже, которые будут выкуплены самими же корпорациями, что, кстати, сейчас и происходит на фондовых биржах. Впрочем, частная собственность на средства производства в условиях нулевой, а может быть даже и отрицательной добавочной стоимости (ведь мы уже имеем отрицательный ссудный процент), перестаёт иметь какой-либо смысл. В то же время из-за возможности не работать начнёт образовываться дефицит квалифицированной рабочей силы, в результате чего корпорации начнут раздавать акции компаний своим работникам в качестве бонуса — корпорации перейдут в собственность трудящихся.

Всё это может привести либо к глубочайшему кризису человеческой цивилизации, либо к коммунизму.

Возможно, именно призрак коммунизма заставляет ФРС искать малейшие причины, чтобы продолжить поднимать процентную ставку, спасая тем самым ссудный процент.