Экономическая наука

Напомню, что в Трудовом кодексе, который был принят нами в 2001 году, есть целая глава, посвященная участию работников в управлении организациями. Основные акценты в этой главе сделаны на социальное партнерство и на учет мнения профсоюзного органа в принятии управленческих решений.

Особенно важную роль в трудовых отношениях играет коллективный договор, заключаемый между профсоюзом или полномочными представителями работников и работодателем. Договором может быть установлено, что некоторые решения принимаются только с согласия профсоюзного комитета. При этом важнейший документ - правила внутреннего трудового распорядка организации - должен быть приложением к коллективному договору.

Недавно в законодательстве появилось новое явление - производственные советы. Они создаются с целью обсуждения работниками непосредственно производственных вопросов. Однако пока эта инициатива широкого распространения не получила.

В последнее время определенные политические силы выступают с идеей воссоздания так называемых советов трудовых коллективов, существовавших в годы горбачевской перестройки. Но опыт СТК в основном негативный, они были менее эффективны и менее независимы, чем профсоюзы. Как правило, такие советы либо становились "пятым колесом в телеге", либо очень быстро превращались в карманную директорскую структуру, которую руководитель мог противопоставить профсоюзной организации в том случае, если она настойчиво добивалась соблюдения прав и интересов работников.

Более того, во времена Горбачева представители руководства зачастую возглавляли СТК. Так, например, в конце 80-х годов в Челябинской области директора руководили советами в 70% случаев. В Московской области из 1400 СТК лишь 14 организаций, то есть 1%, возглавляли рядовые работники. В то же время на выборах профсоюзного комитета преобладали голоса трудящихся, а посты председателя профорганизации и директора всегда занимали разные люди. Кроме этого, профкомы - часть профсоюзного движения. В случае конфликта с администрацией профком может апеллировать к своему профсоюзу. СТК же имел единственное начальство - собственного директора, который, кстати, и не рассматривался в рамках концепции единого трудового коллектива как оппонент.

Предложение воссоздать горбачевские советы трудовых коллективов сейчас - это фактически попытка расколоть рабочее движение, противопоставить профсоюзам, реальным представителям интересов работников, некие новые структуры, подчиненные конкретной политической партии.

Вместо этого нам представляется более целесообразным решить вопрос об обязательном участии представителей работников (в первую очередь членов профкомов или выборных представителей там, где нет профсоюзов) в коллегиальных органах управления организациями (советах директоров, попечительских, наблюдательных советах, правлениях и т.п.) с правом совещательного голоса. Работники получили бы больший объем информации о том, что происходит в их организации, дополнительную возможность высказывать и отстаивать свою позицию перед собственником и руководством. Это было бы новым серьезным шагом по вовлечению трудящихся в процесс управления предприятиями и по укреплению экономической демократии.

На последнем Совете по науке и образованию при президенте РФ впервые названы вопиющие цифры: всего 10 процентов научных организаций выдают около 80 процентов научных результатов. И тут же зазвучали голоса: от балласта надо избавляться. Оппоненты возражают: нашу науку довели до "ручки", так как 20 лет держат на голодном пайке. Если сейчас отрезать якобы балласт, то мы вообще лишимся науки. Останутся всего несколько научных островков.

Алексей Хохлов: С такой точкой зрения я категорически не согласен. Да, в науку вкладывается недостаточно средств. Однако довела ее до "ручки" не нехватка денег, а уравнительная система финансирования, когда их раздают по принципу "всем сестрам по серьгам". А те успешные научные островки, о которых вы говорите, даже при недофинансировании смогли сорганизоваться, выигрывать по конкурсу гранты и работать на высоком уровне. Кто опустил руки и ждет, как манны небесной, что кто-то им что-то даст, по моему мнению, не нужны для российской науки. Давайте обратим внимание на островки эффективности, которые живут и работают не в системе уравниловки, а участвуют в различных конкурсах и выигрывают гранты. Сегодня гранты основных научных фондов, РФФИ, РНФ и РГНФ составляют 25 процентов от расходов бюджета на фундаментальную науку. Остальные 75 процентов идут на выплаты базовых зарплат научным сотрудникам. По сути, это означает, что значительная часть тех, кто называет себя учеными, вообще не участвуют в конкурсах и практически довольствуются только базовой зарплатой. Для науки они ничего не дают, в вузах не преподают, часто имеют доход "на стороне". Если называть вещи своими именами, то они просто проедают выделенные на них государством деньги. Об этом говорил президент страны на последнем Совете по науке и образованию, подчеркивая, что нельзя поддерживать неэффективные научные организации.

По мнению многих ученых, тем, кто попал в сложную ситуацию, надо помогать из нее выбираться. Только это позволит нам вернуть утраченные позиции мировой научной державы, которая единственная в мире соревновалась с США.

Алексей Хохлов: Разговоры про "широкий фронт развития науки" на самом деле попытка увести от сути вопроса. И декорировать "уравниловку". У нас законсервировалась структура, которая сложилась в науке в 50-60-е годы прошлого века. Это, прежде всего, жесткое распределение сотрудников по ставкам. Как правило, молодой человек, придя в лабораторию, работал здесь до пенсии, передвигаясь с одной ставки на другую. Причем однажды открытая лаборатория становилась практически "вечной", чтобы ее закрыть, нужны поистине героические усилия директора института.

Но сегодня наука кардинально изменилась. Постоянно появляются новые направления исследований, на которые надо быстро реагировать, оперативно перераспределяя силы и деньги. Уравнительная система на подобное не способна. Иное дело конкурсы. Этот механизм гораздо более гибкий, он позволяет отслеживать новшества и быстро следовать за ними. Мировой опыт показывает, что при такой системе просто невозможно вопиющее соотношение 20:80, о котором мы говорили. Распределение опубликованных статей между лабораториями и отдельными учеными, основанное на конкурсном финансировании, намного равномерней. То есть все работают эффективно, нет балласта, который проедает деньги.

Кажется, уже с этого года стартует система оценки результативности научных организаций. В итоге выявятся сильные, "середняки" и слабые, к которым и применят суровые санкции. Сейчас главный вопрос: как их провести наиболее оптимально?

Алексей Хохлов: Думаю, что сокращения в той или иной степени могут коснуться многих организаций, а не только оказавшихся в аутсайдерах. Ведь по указу президента РФ к 2018 году надо довести среднюю зарплату ученых до 200 процентов по региону. Например, в этом году она в Москве должна составлять 93 тысячи рублей. Учитывая нынешнюю ситуацию в экономике, придется идти на сокращения. Но я очень опасаюсь не самих сокращений, а большой вероятности, что такая "операция" будет проведена формально. Нанесет науке серьезный удар.

Что имеется в виду?

Алексей Хохлов: Оценивая работу институтов в целом, мы получаем "среднюю температуру по больнице", поэтому трудно понять, какова картина на самом деле. Опыт показывает, что практически в любом сильном институте есть слабые лаборатории, и, наоборот, даже в слабом институте найдутся сильные коллективы. Что делает директор, получив сверху команду - сокращайте? Он "срезает" всех одинаково. Привычная уравниловка в действии. Чтобы этого избежать, надо оценивать не институты, а спуститься на уровень лабораторий и отдельных ученых. И только увидев их вклад в науку, надо принимать дальнейшие административные решения. На мой взгляд, нужно оставить в полном объеме, а может даже увеличить финансирование лучших, а неэффективных сокращать.

Если ориентироваться на то, что значительная часть научных сотрудников, зря, по вашему мнению, получает зарплату, то науку ждут серьезные потрясения...

Алексей Хохлов: Никто не говорит, что надо рубить с плеча. Следует действовать, не поспешая. Например, если каждый год сокращать на 5 процентов долю базового финансирования, то это, уверен, пройдет практически безболезненно. Ведь есть фактические мертвые души, которые ничего не производят, а держат трудовые книжки в институтах, работают где-то еще. С другой стороны, это увеличит на 20 процентов финансирование конкурсов, что должно существенно оздоровить ситуацию.

Мировой опыт однозначно говорит, что выгоднее всего проводить реформы в хорошие времена. На начальном этапе реформы часто требуют дополнительных расходов (инвестиций) - ясно, что в период быстрого роста на это легче найти средства. Да и выгоды реформ часто проявляются не сразу, а в первые же годы могут оборачиваться потерями, которые можно компенсировать, если в казне есть деньги. Так что при хорошей конъюнктуре реформы не встречают сопротивления и быстрее достигают результатов.

Несмотря на это, фактически реформы почти всегда проводятся как раз в плохие времена. То есть кризис выступает как источник "созидательного разрушения" - он заставляет правительства отказаться от привычных, но отживших свое порядков и, преодолевая сопротивление и инерцию, проводить назревшие изменения. Такие примеры мы видели в ходе мирового финансового кризиса 2008-2009 годов. Страны же, которые, как Греция, не провели реформы сразу, все равно вынуждены пройти через них сейчас. Но идут они гораздо более мучительно.

Реформы часто проводятся и сразу после кризиса, когда и правительство, и все общество сознают, что такое больше не должно повториться. У нас так было после крайне болезненного кризиса 1998 года, когда в начале 2000-х преобразования широким фронтом проводились практически по всем направлениям. В таких случаях говорят, что открывается "окно возможностей".

Так нужны ли реформы России сейчас? Безусловно, нужны, причем нужны даже вдвойне, поскольку у нас два вида экономических проблем. Во-первых, нам нужно достаточно оперативно реагировать на более чем двукратное падение цен на нефть, которое ставит сложные задачи прежде всего в части бюджетной политики. Во-вторых, никуда не исчезли хронические трудности, которые проявились в замедлении роста ВВП еще до падения сырьевых цен и введения санкций.

Мы видим, что срочные реформы, которые стали необходимы в результате снижения цен на нефть, проводятся, правительство принимает необходимые, трудные и непопулярные решения. Здесь еще предстоит много работы, но видно, что ситуация быстро движется в нужном направлении.

Что же касается так называемых структурных реформ, которые нужны для решения долгосрочных проблем, то пока все признают их необходимость, но не видно каких-то конкретных действий даже по их подготовке. Хотя ключевые проблемы, требующие решения, хорошо известны. Правительство в своих документах само поставило правильный диагноз: одна из ключевых причин наших проблем - избыточное присутствие государства в экономике при низкой эффективности его участия в ней. Нам нужно сокращать долю государства, реформировать естественные монополии, облегчать доступность рынков госзакупок и реализации госинвестиций, повышать эффективность государственных инвестиций и в целом госрасходов. Какие-то шаги в этом направлении делаются, но пока они похожи на микстуру от кашля для тяжелобольного.

Чем можно объяснить такую ситуацию? Более внимательный анализ показывает, что кризис не всегда дает начало реформам. Например, в 2009 году мы реагировали на кризис не реформами, а реализацией масштабной, одной из самых больших в мире антикризисной программы. Но жизнь показала, что хотя сам кризис мы прошли не так болезненно, как потрясения 1998 года, но зато после них экономика стала быстро расти, а после 2009 года рост постепенно замедлялся.

Значит, реформы могут проводиться, когда правительство не может рассчитывать "откупиться" от проблем. Кроме того, проведение серьезных структурных реформ во всем мире становится проблематичным накануне выборов, поскольку большинство необходимых реформ непопулярны, как непопулярно любое серьезное лечение.

Поэтому, скорее всего, за ближайшие пару лет правительству удастся приспособить бюджет к новому уровню нефтяных цен - порядка 50 долларов за баррель, но после преодоления последствий кризиса мы рискуем перейти в состояние, близкое к стагнации.

Ожидаемый рост ВВП я бы оценил примерно в 1,5 процента в год, что вдвое ниже темпов роста мировой экономики (составляющие 3-3,5 процента). К тому же будет практически исчерпан до дна Резервный фонд, то есть мы останемся без подушки безопасности перед лицом по-прежнему непредсказуемой и переменчивой внешней конъюнктуры. Иными словами, наша экономика будет все больше отставать от мировых лидеров и находиться под дамокловым мечом все более тяжелых финансовых кризисов.

Только структурные реформы способны ускорить рост ВВП России до среднемирового уровня. Об этом свидетельствует и международный опыт, и исследования Организации экономического сотрудничества и развития и Международного валютного фонда. Они показывают, что наибольший эффект могут дать комплексные реформы, обеспечивающие устранение избыточного регулирования экономики, повышение гибкости рынка труда, совершенствование налоговой системы и модернизацию пенсионной системы.

В этом случае за пять лет объем производства в России мог бы увеличиться на 7 процентов, за 10 лет - на 13 процентов. Провести такие реформы нелегко, но при всех трудностях нам нужно руководствоваться всем известным принципом: "глаза боятся, а руки делают".

МОСКВА, 24 Марта 2016, 15:27 — REGNUM, Никита Бабкин. Политика — это концентрированное выражение экономики. Новая «холодная война» — это не столько борьба идеологий, сколько битва за выживание и первенство между главными мировыми экономическими игроками. Важные и, казалось бы, слабо связанные между собой события — решение о сохранении на прежнем уровне ставки ФРС США — финансового регулятора крупнейшей экономики мира и главной мировой резервной валюты, вывод большей части российского военного контингента из Сирии и террористические атаки радикальных исламистов на политическую столицу Европы, Брюссель — это символы начала нового стратегического года, сулящего для нас немало переломных событий и потрясений.

Изменение военно-политической ситуации на Ближнем Востоке, вызванное успешной операцией российских Военно-космических сил, привело к изменению ситуации на нефтяном рынке — цена на нефть поднялась до 40 долларов за баррель. На апрельском саммите ОПЕК и независимых производителей в Дохе с большой вероятностью будет принято решение о заморозке уровней добычи нефти, что будет способствовать дополнительному повышению нефтяных цен.

Пауза, взятая ФРС США в ожидании новых тенденций в мировой экономике в целом и на нефтяном рынке в частности, была поддержана рядом центральных банков — эмитентов мировых резервных валют, за исключением ЕЦБ, снизившего кредитную ставку до нуля и стимулировавшего количественное смягчение, и Народного банка Китая, снизившего ставки по среднесрочному кредитованию и нормы обязательных резервов. В этой ситуации возрастают риски стимулирования США нового витка военно-политической дестабилизации для нанесения удара по сильнейшим конкурирующим экономикам.

Назло попыткам ЕЦБ стимулировать экономический рост в Европе, в политической столице ЕС — Брюсселе — происходят теракты, а кризис на Востоке Украины, угрожающий стабильности европейской экономики, вновь обостряется. И доллар, «вставший» после паузы ФРС, вновь растет по отношению к евро.

На горизонте года — выборы президента США, способные изменить расклад политических элит сверхдержавы. Но как бы ни критиковали Барака Обаму фавориты президентской гонки Хиллари Клинтон и Дональд Трамп, растущее военно-промышленное лобби США сохранит сильные позиции при любом будущем президенте. А значит, России в любом случае придется «сосредотачиваться».

Финансовые войны

Часто приходится слышать об угрозе глобальной войны. Между тем, подлинная глобальная война и не прекращалась с 1945 года, и идет она между главными экономическими игроками — носителями подлинного суверенитета в мире. Локальные, «холодные» и «гибридные» войны современности — проявления именно этой большой, глобальной экономической войны.

Самым надежным признаком подлинного суверенитета государства или надгосударственного образования является наличие собственной валюты, общепризнанной в качестве резервной. И даже в некотором приближении можно сказать, что главная борьба глобальной финансово-экономической войны идет между валютами, а точнее — их эмитентами.

Наиболее ярко данный тезис иллюстрирует политическая практика США. Главное богатство США — не её компании с многомиллиардной капитализацией, не научные достижения, и даже не развитая военная промышленность. Главное богатство США — доллар. Валюта, продолжающая оставаться главной мировой резервной и расчетной денежной единицей, несмотря на все сложности, в том числе — внешний государственный долг США. Глобальные политические и экономические процессы в современном мире в конечном счете отражают борьбу за сохранение этой наибольшей из возможных экономической привилегии.

Март стал месяцем определения монетарной политики банков — эмитентов важнейших мировых валют. ФРС США оставила ставку без изменений, также поступили государственные банки Австралии, Канады, Швейцарии, Англии и российский Центральный банк. В то же самое время Европейский Центральный Банк, Банк Японии и Народный банк Китая приняли решения, направленные на стимулирование экономического роста, предполагающие риск незначительного ослабления собственных валют. Несмотря на то, что действия ФРС и центральных банков чаще всего обсуждаются в среде финансистов и биржевых игроков, они имеют самое непосредственное отношение к глобальной политике.

Действующего президента США Барака Обаму можно назвать президентом «количественного смягчения». Именно в его президентство, чтобы противостоять первой волне финансового кризиса, связанной с крахом «ипотечных бумаг», ФРС проводила политику стимулирования экономики за счет удешевления денежной ликвидности. Американское государство, в свою очередь, занималось стимулированием покупательной способности населения. Учетная ставка ФРС была снижена практически до нулевой отметки. В конечно счете, и развертывание масштабных социальных программ — таких, как спорная реформа медицины (т. наз. Obamacare), были направлены на увеличение экономической активности населения.

Однако политика, ассоциирующаяся с прежним главой ФРС Беном Бернанке, несмотря на кратковременное посткризисное облегчение, не привела к кардинальному решению проблем. США столкнулись с драматическим ростом внешнего долга — Бараку Обаме приходилось несколько раз проводить трудные переговоры с республиканским большинством в Сенате, чтобы повысить допустимый порог государственного долга и избежать «технического дефолта». Иссяк и стимулирующий эффект программ количественного смягчения, последний (третий) раунд которого завершился в октябре 2014 г. К настоящему моменту эта стратегия — как в финансовой сфере, так и в государственной политике США исчерпана: в декабре 2015 года ФРС США повысил ключевую ставку.

Стратегия низких цен на нефть (возникших как результат «сланцевой революции») в сочетании с дестабилизацией на Ближнем Востоке привела к существенному ухудшению экономических показателей нефтедобывающих стран, в том числе «нефтегазовых монархий». Казалось бы, данный эффект в сочетании с повышением учетной ставки, стимулировавшим спрос на американскую валюту, должен был привести к бегству капиталов из нефтедобывающих стран и переводу их в долларовые активы, а низкие цены на нефть — к стимулированию высокотехнологичного сектора американской экономики. Однако повышение ставки ФРС не дало ожидавшихся результатов. Соответственно, в нынешних условиях ФРС осмотрительно берет паузу.

При этом государства и государственные союзы с экономиками, находящимися в сложном положении — ЕС, Китай и Япония — выбирают стратегии стимулирования своих экономик с использованием практически тех же способов, что и США в период нулевых ставок ФРС. При этом ЕС и Китай сталкиваются с серьёзными политическими рисками — особенно велики они у Европейского Союза. Террористическая активность (в конечном счете, вызванная политикой США по дестабилизации Ближнего Востока) и возобновление полномасштабного конфликта на Востоке Украины могут свести к минимуму усилия по стимулированию европейской экономики.

Успешные действия российских Воздушно-космических сил в Сирии продемонстрировали политическое влияние России и поспособствовали потеплению отношений с ключевыми «нефтегазовыми монархиями» региона — Саудовской Аравией и Катаром. В сложившейся обстановке они гораздо охотнее пойдут на соглашение о замораживании уровней добычи и на прекращение прежней игры в демпинг, выматывавшей их экономики. В этом смысле, действия России являются попыткой перелома американской игры на Ближнем Востоке и становления в качестве равного США политического и военного актора в регионе. Несмотря на позицию Ирана (названной, впрочем, российским министром энергетики Александром Новаком справедливой) о необходимости восстановления «досанкционных» объемов добычи, арабские «нефтегазовые монархии» явно стали сговорчивее — соответственно, появляется надежда на закрепление перелома нежелательной для России тенденции удешевления нефти. Саммит ОПЕК и независимых производителей нефти в Дохе 17 апреля расставит все точки над i.

Не менее важное событие — признание МВФ под давлением Китая юаня в качестве международной резервной валюты и включение его в корзину валют МВФ с 1 октября 2016 года. Серьёзной угрозой для США становится широкого использования юаня в качестве валюты расчетов за энергоносители. На текущем этапе, особенно вследствие нестабильного курса этой валюты, девальвируемой китайским правительством из соображений стимулирования экономики и экспорта, этот вопрос пока относится к среднесрочному будущему. Вместе с тем, усилия России по финансовой и политической интеграции БРИКС, как и необходимость ответа на возможное также ужесточение финансовых санкций США и ЕС (например, после провокаций на Украине) может привести к приближению этой перспективы.

Китаю не удалось воспрепятствовать заключению невыгодного для него соглашения о транс-тихоокеанском партнерстве (TPP), ставшего альтернативой не только АСЕАН и АТЭС, но и ШОС. США рассматривают это соглашение как механизм ограничения лидерства Китая в Азиатско-Тихоокеанском регионе — чего и не скрывают. Китай, имеющий крупнейшую экономику в регионе, демонстративно не был приглашен к участию в разработке данного соглашения, а президент США Барак Обама, комментируя его подписание в октябре 2015 г., публично заявил, что «США, а не Китай должны определять правила мировой торговли». Это беспрецедентное по самонадеянности заявление, тем не менее, вполне искренне отражает намерения США и крупнейших американских корпораций поставить в зависимое положение экономику Азиатско-Тихоокеанского региона. Либерализация торговли США и Японии, а также США и Южной Кореи, предусмотренная соглашением, выгодна более крупному партнеру — в том числе потому, что ограничивает возможности Японии и Южной Кореи в части предоставления преференций для национальных предпринимательских структур. А эти преференции имеют не только экономический, но и культурно-идеологический бэкграунд, и потому очень важны для Японии и Южной Кореи.

Выборы, выборы

Начавшаяся предвыборная кампания за пост президента США отражает ещё одну скрытую тенденцию — борьбу между «финансовой» и «промышленной» (к которой относится как «нефтяное», так и «военно-промышленное» лобби) фракциями американской элиты. Это разделение не учитывает внутренней сложности этих фракций — вместе с тем, оно уместно для оценки наиболее крупных тенденций в американской политике. В этой связи любопытно посмотреть на связь с этими крупнейшими элитами оформляющихся фаворитов президентской гонки — Хиллари Клинтон и Дональда Трампа.

Чету Клинтон можно назвать классическими представителями «коллективного Уолл-стрит». Чтобы аргументировать это утверждение, достаточно бегло взглянуть на историю президентства Билла Клинтона и работы Хиллари Клинтон на посту госсекретаря США.

Именно в период президентства Билла Клинтона состоялась беспрецедентная либерализация финансового рынка, произведено внедрение новых производных финансовых инструментов — всего, что позже дало о себе знать в ходе финансового кризиса 2008 года. Кроме того, как президентство Билла Клинтона, так и деятельность Хиллари Клинтон на посту госсекретаря США свидетельствовали о явной склонности к экспансионизму во внешней политике. Президентство Билла Клинтона памятно прежде всего участием США в операции по расчленению Югославии и активной поддержкой усиления НАТО в Восточной Европе. Период работы Хиллари Клинтон на посту госсекретаря — это «Арабская весна» и начало процесса переформатирования (де-факто дестабилизации) Ближнего Востока. Применительно к России Хиллари Клинтон неоднократно высказывалась о недопустимости усиления её влияния на постсоветском пространстве. Именно Хиллари Клинтон принадлежит оскорбительная фраза в отношении Владимира Путина о том, что у него «нет души», как у бывшего «сотрудника КГБ».

Таким образом, Хиллари Клинтон явно устроит как финансовую, так и военно-промышленную элиту США. В её пользу будет работать и поддержка широких слоев американского общества, в том числе — разнообразных меньшинств, на поддержку которых в ходе выборов ранее опирался и Барак Обама. Для последних факт прихода первой женщины на пост президента США станет символическим событием и демонстрацией дальнейшей эмансипации американского общества.

Близок к «финансовой» фракции элиты США и Дональд Трамп — несмотря на складывающуюся репутацию антисистемного кандидата и enfant terrible президентской кампании. По оценкам ряда компетентных в американской политике российских политтехнологов, Дональд Трамп (кстати, прежде находившийся в дружеских отношениях с четой Клинтон), принимая решение баллотироваться в президенты, изначально рассчитывал лишь на своего рода «троллинг» наиболее вероятных, как тогда казалось, кандидатов от Республиканской партии — Джеба Буша, Теда Круза и Марко Рубио. Однако, увидев растущий общественный запрос на альтернативу статусной республиканской «партноменклатуре», Трамп решил развернуть свою предвыборную кампанию в полную силу. Джеб Буш и Марко Рубио уже сошли с дистанции. Но Трамп предсказуемо столкнулся с беспрецедентным сопротивлением «республиканской элиты», связанной с крупными окологосударственным бизнесом — военно-промышленным комплексом, авиационной промышленностью, нефтяными компаниями и т.п.

Первые успехи Дональда Трампа могут привлечь к его кандидатуре интерес представителей «военно-промышленной» элиты, традиционно хорошо представленной в Республиканской партии. Несмотря на то, что Трамп продолжит разыгрывать имидж оппонента системы (и протесты других кандидатов-республиканцев в этом аспекте работают на него), он наверняка попытается заручиться (если уже не заручился) поддержкой сильнейших фракций республиканской «старой элиты». Если это так — изначальный «спойлер», призванный ослабить Республиканскую партию, станет её тараном. В этом случае будет уместно вспомнить об опыте предвыборной кампании Рональда Рейгана, также первоначально воспринимавшегося в качестве аутсайдера, но в итоге ставшим одним из самых успешных президентов США.

В любом случае растущие — в том числе в результате дестабилизации на Украине и Ближнем Востоке — прибыли военно-промышленных, авиакосмических и частных военных компаний стали важным внутриполитическим фактором. Как нынешний, так и следующий президент США (кто бы им ни стал) должен будет учесть интересы этих сил.

Похищение Европы

Дестабилизация Ближнего Востока, поддерживаемая США, повлияла и на европейский театр военных действий. Война в Сирии спровоцировала новое «великое переселение народов» — резкий наплыв беженцев из Сирии, вместе с которыми на европейскую территорию прибыли и террористы, имеющие боевой опыт. Беспрецедентные миграционные потоки не только увеличили нагрузку на экономику и социальную сферу Европы, но и радикально снизили уровень европейской безопасности — 22 марта произошла серия террористических актов в Брюсселе, политической столице ЕС, в ходе которых погибло несколько десятков человек. Фактически радикальные исламистские террористы продемонстрировали, «кто хозяин в доме». Очевидно, что прежние методы специальных служб в условиях наплыва сотен тысяч нелегалов из Ближнего Востока в течение буквально нескольких месяцев, перестают работать.

Все эти обстоятельства не могли не усилить разнообразные движения регионалистов, ультранационалистов и ультралевых. Всех их, несмотря на враждебные отношения между собой, объединял «евроскептицизм» — стремление минимизировать влияние общеевропейских властей на национальное руководство своих стран. Красноречивым примером воплощения в жизнь этой тенденции стала Германия: партия ХДС, возглавляемая Ангелой Меркель, потерпела поражение в двух федеральных землях из трех в ходе прошедших мартовских выборов в региональные парламенты (ландтаги), и во всех трех землях успешно выступила националистическая партия «Альтернатива для Германии».

Этот результат неудивителен, если вспомнить о старательно замалчиваемых германскими властями новогодних массовых изнасилованиях немецких женщин мигрантами в Кёльне, или о внезапной сверхвысокой популярности разрешенного в Германии к распространению труда Адольфа Гитлера «Майн Кампф» (книга запрещена к распространению в России). Несмотря на обилие комментариев, призванных, по мнению составителей, предотвратить распространение идеологии нацизма, немцы «закупаются» книгой Гитлера явно не из-за исследовательского интереса к собственной истории. Речь идет о реальной угрозе возрождения фашизма как в Германии, так и в целом в Европе.

Но наиболее мощным ударом для ЕС может стать выход из него Великобритании в результате референдума 23 июня. По опросам, большинство граждан Великобритании (около 52%) выступают за это решение.

Ослабленный Европейский союз может стать удобной «добычей» американских транснациональных корпораций. Подготавливаемое в полусекретной обстановке соглашение о Трансатлантическом торгово-инвестиционном партнерстве (TTIP) даст беспрецедентную свободу действий для американских корпораций и усилит их позиции в споре с национальными государствами. Многие граждане государств ЕС опасаются, что соглашение не только создаст невыгодные условия для европейского бизнеса, но и ограничит суверенитет стран Европы. Очевидно, что снижение суверенитета ЕС — в том числе, под влиянием украинского кризиса и антироссийской военной истерии подконтрольного США руководства блока НАТО — будет способствовать принятию соглашения на наименее выгодных условиях для европейских промышленно развитых стран, прежде всего, Германии.

Выводы и перспективы для России

Дальнейшие перспективы России и её лидера Владимира Путина в глобальной политико-экономической войне в этом году будут зависеть от того, насколько Россия сможет парировать несколько наиболее актуальных угроз, прямо или косвенно вытекающих из американской геополитической и геоэкономической активности.

Первая угроза — попытка применить отработанные технологии политической дестабилизации в России. Даже официальные лица США не скрывают надежд на рост протестного движения в России в условиях экономических трудностей. России придется серьёзно заняться укреплением внутренней и «общественно-политической» безопасности. Россия обязана на достойном уровне провести выборы в Государственную Думу, не дав возможности радикальной оппозиции организовать в связи с их проведением или подсчетом их результатов беспорядки. Кроме того, Россия должна не допустить межнациональных и межрелигиозных конфликтов — как между русским этническим большинством и региональными этносами, так и между элитами национальных республик. Угрозы на этом направлении хорошо известны, и их можно предотвратить эффективной работой спецслужб и грамотной политической работой федеральной власти с региональными элитами.

Во-вторых, Россия должна исключить попытки «переиграть» ситуацию в Сирии после вывода большей части своего военного контингента. Для этого России придется максимально задействовать свои дипломатические возможности. Она должна максимально активно участвовать в сирийском мирном процессе. Быстрая операция в Сирии дала ей в руки дополнительные козыри, которыми она должна воспользоваться — как для обеспечения выгодных для себя условий переформатирования сирийского государства, так и для ведения переговоров с ключевыми нефтегазовыми игроками региона. России придется предпринять определенные усилия для дипломатической изоляции Турции на сирийском направлении и предотвращения её неоимперских планов.

Наконец, Россия уже столкнулась со снижением доходов от экспорта нефти и газа. В этих условиях она должна разработать действенный механизм поддержки собственной экономики, не дожидаясь повышения цен на углеводороды. Решающим фактором здесь станет деятельность Центрального Банка и разработка эффективных мер прямого экономического стимулирования. Интересны будущие результаты уже начавшейся работы по вовлечению представителей бизнеса в систему обсуждения и принятия государственных решений. Ещё одним важным направлением должна стать поддержка высокотехнологичной и военной промышленности. Эти отрасли в России вполне конкурентоспособны на мировом уровне, экспорт их продукции может частично нивелировать потери от снижения нефтяных цен — не говоря уже о возможности задействования их продукции в модернизации российской технологической и транспортной инфраструктуры.

Главным фактором риска для России по-прежнему остается украинское направление: дестабилизация ситуации на Донбассе может быть использована США для ужесточения экономических санкций против России и предотвращения восстановления отношений России и ЕС. Для профилактики провокаций и попыток срыва Минского процесса со стороны Украины, России придется занять жесткую и последовательную позицию на переговорах с этой страной, продемонстрировав готовность к жестким ответным мерам в случае нарушения Украиной взятых на себя обязательств.

Таким образом, текущая обстановка «на фронте» глобальной экономической войны для России сложная, но совсем не безнадежная. Умелые действия в национальной экономике и внешней политике позволят ей сохранить достойное место в мире по итогам нового раунда геоэкономической войны.

В первые годы своего существования в Советском Союзе теорию свободной торговли рассматривали не более как буржуазную пропаганду. Веком раньше так же отнеслись к ней и в Соединенных Штатах.

Однако, как это нередко случается, авторы пропаганды со временем сами подпадают под ее действие. То же произошло и с западными странами. Падение Берлинской стены стало торжеством рыночной идеи. В тот момент вдруг перестало иметь значение, что производит та или иная страна, какую политику она проводит. Неизменным и универсальным ответом на любой вопрос стало слово «рынок».

Сейчас мы расплачиваемся за это безумство.

Все проблемы, с которыми сталкивается Евросоюз, были заложены в Маастрихтском договоре, подписанном всего через два года после разрушения Берлинской стены. Тогда в ЕС строили планы только в расчете на «хорошую погоду», на попутный ветер и совсем не видели проблем, с которыми им приходится бороться сегодня. Рынок представлялся волшебным инструментом по созданию идеально гармоничного экономического пространства.

Под влиянием порыва принимались важнейшие решения. Возвращаясь домой после подписания Маастрихтского договора, канцлер Германии Гельмут Коль сказал: «Чтобы продемонстрировать солидарность по отношению к бедным странам на периферии ЕС, надо включить их в зону евро». Это было сделано, несмотря на то, что изначально еврозона задумывалась как единое валютное пространство, объединяющее самые богатые европейские страны. Последствия этого шага известны...

Та же философия привела к деиндустриализации России.

Журналист Сергей Филатов - о том, как центр мировой дипломатии смещается в столицу России
Теперь, вместо того чтобы признать свои ошибки, признать, что они подпали под действие собственной пропаганды, западные страны начинают обвинять в своих неудачах друг друга. США обвиняют в валютных спекуляциях Китай, Япония обвиняет США и так далее, и тому подобное.

Они не видят другого: из-за экономических неурядиц растет возмущение среднего класса, как это было в Европе после Первой мировой войны.

Тогда подписание Версальского договора привело к разорению Германии, от чего сильнее всего пострадал германский средний класс. На мирных переговорах в Версале представитель британского министерства финансов и главный идеолог современного капитализма Джон Мейнард Кейнс предупреждал, что условия, навязываемые Германии по этому договору, приведут Европу к новой мировой войне. Тем не менее договор был подписан, и спустя двадцать лет в Европе разразилась война. Одной из главных движущих сил стало тогда крайнее раздражение среднего класса.

Сегодня история повторяется. Средний класс в США раздражен так же, как в Германии в 1930-е годы. На этом раздражении ловко играют и Сандерс, и Трамп — оба «крайних» кандидата на участие в президентской гонке. Но политический истеблишмент, похоже, не замечает роста протестных настроений и продолжает играть в «глобализацию» и в «свободный рынок».

США — не единственная страна, где средний класс начинает выказывать растущее недовольство. В Греции, в Италии, в других европейских странах, в которых стремительно снижается уровень жизни, народ начинает понимать, что еврозона — это проект, от которого сегодня выигрывает только Германия. С помощью евро германской экономике удается держать низкие цены на экспортные товары, а это самым пагубным образом сказывается на экономическом состоянии большинства европейских стран.

Другим фактором, вызвавшим напряженность в Европе, стал украинский кризис. Как в 1968 году события в Чехословакии заставили европейцев в худшую сторону изменить отношение к СССР, так и события на Украине изменили их отношение к России. Я прекрасно понимаю все резоны России, связанные с Украиной. Но с ними следует соотнести ущерб, нанесенный имиджу России за рубежом.

Нельзя сказать, что европейцы плохо относятся к русским. Наоборот. Но их смущает образ эдакого медведя, способного подмять под себя оппонента. Запад надо убедить в том, что лучший способ избавиться от страха перед Россией — способствовать ее процветанию. А для этого самой России необходимо восстановить свой промышленный потенциал.

Страна, лишившаяся промышленного производства, теряет способность удерживать население. Даже относительно благополучная Латвия после выхода из СССР потеряла 20% своего населения.

Из всех стран СНГ только Белоруссия сумела сохранить прежний экономический уклад и хороший экономический рост. Ее пример подтверждает простую и непреложную истину: лучше иметь не самое эффективное промышленное производство, чем не иметь промышленности вообще.

А потому мой совет странам СНГ — не уничтожайте свою промышленность, даже если она недостаточно эффективна.

Сделать ее эффективной поможет высокая оплата труда, хотя у близоруких предпринимателей это решение вызывает откровенный ужас. Между тем механизм прост: высокие зарплаты стимулируют механизацию труда и потребительский спрос, а это, в свою очередь, выражается в росте ВВП. Так было в Италии в 1970-е годы, и это единственный способ повысить эффективность промышленного производства.

Сегодня в США начинают понимать, как важно развивать у себя промышленное производство и защищать своего производителя. Если на выборах победит Трамп, он станет выстраивать торговые барьеры. И тогда Россия сможет прибегнуть к такой же политике. На самом деле США всегда ограждали от рыночных потрясений корпорацию Boeing, Европа всегда защищала Airbus. Они не называют эту политику протекционистской, но это именно она. В ответ Россия тоже сможет пойти на аналогичные шаги во имя справедливости.

Автор — норвежский экономист, основатель международного фонда «Другой канон», автор книги «Как богатые страны стали богатыми»

"Если будет 80 долларов за баррель - это, конечно, хорошо для нашего бюджета: мы сможем выполнять многие социальные программы, у нас появятся возможности активнее инвестировать в экономику. Но у меня есть опасения, что когда будет высокая нефть,... те программы, которые мы имеем в импортозамещении, в поддержке экспортно ориентированных несырьевых предприятий, могут опять зачахнуть, остановиться", - заявил он в эфире телеканала "Россия 24".

По словам Аксакова, в сложившихся условиях у нашей экономики появился шанс качественно перестроиться. "За короткий срок она сможет быстро диверсифицироваться и стать качественно иной", - отметил он.

И первые показательные результаты уже есть. Среди них Анатолий Аксаков назвал скачек нашей страны в рейтинге Doing Business с 62-го на 51-е место (среди 183 стран) и расширение внешнего рынка. "В прошлом и позапрошлом году у нас прибавка в производстве сельхозпродукции и в агропромышленном комплексе", - сказал он.

Прибавили мы и легкой промышленности, наукоемких технологиях. Начали активнее экспортировать сельскохозяйственную и машиностроительную продукцию, отметил Аксаков. "Это тоже признаки того, что у нас появились возможности развивать внутреннее производство не только для внутреннего рынка, но и для внешнего", - подчеркнул он.

Российская экономика адаптировалась к санкциям и низким ценам на нефть, заявил накануне премьер-министр РФ Дмитрий Медведев. Стоимость барреля марки Brent по последним данным Лондонской биржи составляет 40,45 доллара. За последние десять дней черное золото подорожало на 1,45 доллара за баррель.

Нефтяной обвал

По итогам исполнения федерального бюджета в январе—феврале 2016 года доля нефтегазовых доходов в общем объеме доходов составила лишь 37,4% (данные Минфина). Это самая низкая доля нефтегазовых доходов с августа 2009 года, если смотреть на помесячные данные Минфина и Федерального казначейства, проанализированные РБК.

Падение цен на нефть невольно сослужило «хорошую» службу правительству, которое регулярно декларировало цель уйти от чрезмерной зависимости бюджета от углеводородов. Но использовать это снижение доли нефтегазовых доходов как достижение политики было бы популизмом — понятно, что дело исключительно в низких ценах на нефть, говорит аналитик Экономической экспертной группы Александра Суслина.

В январе доля нефтегазовых доходов в общих доходах бюджета была еще ниже — 34%. Но январь в этом смысле не показателен: в этом месяце нефтегазовые доходы всегда меньше. Полмесяца — нерабочие дни, объясняет Суслина; кроме того, в январе бюджет получает разовые доходы от размещения средств суверенных фондов и, возможно, часть прибыли ЦБ, добавляет ведущий научный сотрудник Центра развития ВШЭ Андрей Чернявский. В феврале этот эффект обычно сходит на нет, говорит он.

pics.v7.top.rbk.ru/v6_top_pics/resized/945xH/media/img/5/52/754588491521525.jpeg

Нефтегазовые доходы, которые складываются из НДПИ на углеводородное сырье и экспортных пошлин на сырую нефть, газ и нефтепродукты, в январе—феврале 2016 года упали на 34,3% к аналогичному периоду прошлого года (до 687,7 млрд руб.), а ненефтегазовые доходы — лишь на 6,5% (до 1,15 трлн руб.). Как поясняет Минфин в отчете, направленном в этом месяце в Госдуму, «ставки на январь—февраль 2016 года по нефтегазовым доходам рассчитывались исходя из цены на нефть за период с конца ноября 2015 года по январь 2016 года, которая составила $33–36 за баррель». В январе—феврале нефть опустилась еще ниже: средняя цена Urals, по данным Минфина, составила $29,7 за баррель.

За прошлый год нефтегазовые доходы составили 43% от общих доходов бюджета, а на 2016 год правительство запланировало 44%. Но впереди несколько лет низких цен на нефть — в районе $50 за баррель максимум, считает Суслина, поэтому доля нефтегазовых доходов в 2016 году будет явно ниже, чем в 2015-м. «Раньше 70% бюджета составляли доходы от экспорта углеводородов, а сейчас 45%, значит, мы можем без этого себя кормить. Надо меняться и пользоваться этой ситуацией», — призывал глава правительства Дмитрий Медведев 5 февраля. На самом деле данные Минфина показывают, что нефтегазовые доходы достигали пика в 2014 году на уровне 51,3% и доля их поступательно росла с 2009 года.

Как заткнуть дырки

Обратная сторона снижения нефтегазовых поступлений — повышение роли ненефтегазовых доходов. Разумеется, в нынешней ситуации правительство будет рассматривать все возможности по повышению доходной части бюджета, говорит Чернявский, хотя рост налоговой нагрузки может дополнительно замедлить экономику. Уже принято решение о втором за год повышении акцизов на бензин, при этом часть доходов от топливных акцизов (23%) Минфин предлагает забирать в федеральный бюджет (сейчас все доходы от акцизов на бензин получают региональные бюджеты). По расчетам ведомства, такое перераспределение с 1 мая могло бы дать федеральному бюджету в 2016 году дополнительные 68,5 млрд руб. Кроме того, в правительстве обсуждается возможность введения акцизов на «вредные» продукты, в частности на пальмовое масло. Минфин еще не дал ответ о целесообразности введения таких акцизов, сказал РБК в начале этой недели чиновник финансово-экономического блока.

Сейчас в федеральный бюджет поступает от 50 до 100% доходов от акцизов на спирт, спиртсодержащую и алкогольную продукцию, табак, легковые автомобили и все подакцизные товары, ввозимые в Россию, следует из Бюджетного кодекса. Поступления от акцизов составляют вторую по значимости долю ненефтегазовых доходов федерального бюджета, 13% (149,4 млрд руб.) за январь—февраль 2016 года, следует из данных казначейства.

Нефтегазовые доходы в бюджете России

CODE

- До 51,3% доходила доля нефтегазовых доходов бюджета за время президентства Владимира Путина (бюджет 2014 года) - 5,9 трлн руб. составили нефтегазовые доходы бюджета за 2015 год - В 10 раз выросли номинальные нефтегазовые доходы бюджета в 2015 году по сравнению с 2002 годом - 8% заняли нефтегазовые доходы бюджета в ВВП в 2015 году (в 2014 году — 10,4%) - 53% к 47% составило в 2015 году соотношение поступлений от НДПИ к поступлениям от экспортных пошлин в составе нефтегазовых доходов. Это следствие «налогового маневра», призванного перераспределить нефтегазовые доходы в пользу налоговых поступлений. В 2014 году соотношение было в пользу экспортных пошлин (62% к 38%). - $29,69 за баррель составила средняя цена российской нефти Urals в январе—феврале 2016 года - 57% ненефтегазовых доходов в январе—феврале 2016 года составило поступление НДС - 13% ненефтегазовых доходов составило поступление акцизов

Источник: Федеральное казначейство, Минфин

В конце 2014 года президент Владимир Путин запретил повышать налоги на бизнес до 2018 года — формально мораторий выполняется, но при этом в правительстве регулярно обсуждают возможность дополнительных квазиналоговых сборов. Некоторые решения уже приняты: в частности, в конце 2015 года введена спровоцировавшая массовые протесты дальнобойщиков плата за проезд большегрузных автомобилей по федеральным дорогам, а в начале 2016 года правительство установило утилизационный сбор для дорожной, сельскохозяйственной и иной самоходной техники, что повысило цены и приостановило поставки сельхозтехники аграриям перед началом посевной кампании, сообщал РБК 1 марта.

«Первый рефлекс — это изыскать какие-то резервы, то есть оставить расходы на прежнем уровне за счет мобилизации новых источников дохода. Но так не бывает. Дырки в бюджете будут заткнуты чьими-то деньгами, и эти кто-то вполне почувствуют это на себе», — рассуждает директор программы «Экономика энергетики» в РЭШ Виталий Казаков. Другой вариант — это создавать новые источники дохода. «Правда, для этого нужно создать в стране институциональную и правовую систему, способствующую возникновению своих Facebook и Apple (которые можно обложить новыми налогами), — говорит он. — Этот вариант занимает много времени, и, учитывая, что в XXI веке в России отсутствовало понимание важности движения в этом направлении, быстрых результатов ждать не стоит».

Можно называть печать денег на станке ЦБ денежной политикой «форсажа» или «прорыва», но прежде не мешало бы подробнее посмотреть, что это за горючее. Чтобы пройти тест «понимаете ли вы, что такое эмиссия», попробуйте решить следующую экономическую задачку. 31 августа 2008 г. денежная база США, примерно равная валюте баланса ФРС, составляла $872 млрд. 30 ноября она составила чуть менее $1,8 трлн. Почти $1 трлн был напечатан за это время. Однако денежная масса М2 росла прежними темпами: 31 августа она составляла $7,8 трлн, а 30 ноября – около $8 трлн. Через семь лет, 31 октября 2015 г. денежная база достигла исторического максимума – $4 трлн, а М2 – «всего» $12,2 трлн. Где рост денежной массы также в 4,6 раза? Как такое могло произойти? Значит ли это, что печать денег, называемая иначе количественным смягчением (QE, от quantitative easing), провалилась и не достигла целей?

Термин «эмиссия» постигла примерно та же судьба, что и термин «девальвация». Девальвация, в принципе, – это любое снижение курса национальной валюты по отношению к другим валютам. Снижение и на 5%, и на 10%, и на 50% – это, строго говоря, девальвация. Но у нас, в нашем российском дискурсе, слово «девальвация» начинает наполняться содержанием где-то с 30% падения рубля к доллару и евро. Точно так же некоторое увеличение денежной базы (или размера активов центрального банка) – фоновый процесс в экономике. Он, что логично, должен сопровождать рост номинального ВВП. В 1980 г. размер денежной базы США составлял около $130 млрд, в начале 2008 г. – $850 млрд. Потому мы условились называть эмиссией резкий, быстрый рост активов ЦБ и денежной базы.

Почему печать денег, количественное смягчение – эмиссия в нашем понимании – считается неконвенциальной, чрезвычайной мерой? Потому что ЦБ в мировой практике отвечает в основном за инфляцию, стараясь регулировать ее в обычном состоянии короткой ставкой предоставления ликвидности на банковском рынке. Ее называют ставкой рефинансирования, целевой ставкой, базовой ставкой и т. д. Другим, более жестким приводным механизмом политики центробанка является норматив отчисления банками средств в резервы: объем обязательного для всех банков резервирования средств в ЦБ в процентах от объема их депозитов. И, наконец, ЦБ в целях регулирования денежного рынка может проводить операции на открытых рынках, включая привлечение средств банков на свои собственные депозиты и выдачу банкам различного вида кредитов на рынке. Механизм обязательного резервирования – наименее динамичный из перечисленных и способен значительно влиять на состояние банков. Межбанковский денежный рынок – это торговая площадка, на которой банки ищут и предлагают деньги прежде всего для выполнения требований ЦБ по резервированию.

Эмиссия же направлена на резкое изменение конъюнктуры на всем денежном рынке и обычно затрагивает уровень не только коротких ставок, т. е. стоимость денег, предоставляемых банками друг другу на короткий срок, но и всех остальных тоже – и среднесрочных, и длинных. В эту область ЦБ в нормальном состоянии вмешиваться не должен.

Первые знаменитые примеры эмиссии при желании можно найти в далеком-далеком прошлом. Например, в конце ХVI в. серебряная валюта Оттоманской империи в результате печати (содержание серебра в ней снизилось на 44%) девальвировалась к венецианскому золотому дукату вдвое. В конце ХVIII в. в целях борьбы с французской революцией британская бумажная валюта была напечатана в количестве, номинально эквивалентном почти 30 млн фунтов золота, тогда как в наличии было всего немногим более 2 млн. Впрочем, все эти примеры относятся ко временам «золотого стандарта», когда стоимость валюты привязывалась к самому популярному драгоценному металлу. Следовательно, тогда эмиссия выражалась именно в том, что мы сегодня по инерции иногда называем «печатью необеспеченных денег», хотя сегодня наибольшая часть денег в мире и так является необеспеченной де-факто, а уж де-юре, по-видимому, все валюты.

В США первый пример эмиссии в уже вполне современном понимании относится к временам Великой депрессии. В 1932 г. ФРС приобрела облигаций минфина, так называемых treasuries, на $1 млрд. Однако первой убедительной ласточкой печати денег в мире плавающих, фиатных (необеспеченных) валют стали действия Банка Японии совсем недавно – в 2001 г. После того как пузырь японского экономического чуда (когда в топ-10 мировых банков по объему активов половина была японских, а компании и граждане Страны восходящего солнца практически оптом скупали недвижимость и бренды в США) сдулся в 1990-х, наступило так называемое «потерянное десятилетие» (позднее продлившееся), с его нулевым ростом ВВП и дефляцией. Банк Японии попытался оживить экономику. Снижение базовой ставки до нуля в 1999 г. не помогло. И тогда в 2001 г. японский ЦБ стал таргетировать не однодневную ставку на рынке, а объем средств банков у себя на счетах и стал покупать облигации правительства. То есть применил самое что ни на есть количественное смягчение.

Чего добился Банк Японии? С 2001 по 2006 г. объем средств банков на счетах обязательных резервов составлял около 5 трлн иен и был относительно стабилен. В это же время так называемые избыточные резервы – другие счета банков в ЦБ – выросли с 5 трлн иен до 30–35 трлн. Ставки межбанка снизились на 30–40 б. п. (в диапазоне 1,5–2%). Длинная ставка 10-летних облигаций сильно колебалась, упав за три года на 100 б. п., а затем выросла до 1,5% – временами выше, чем до начала японского QE. Ну и самое главное: снижение кредитов нефинансовому сектору... продолжилось темпами от -2% до -5% в год, и лишь в начале 2006 г. кредиты начали рост (до 2% год к году), что и позволило прекратить смягчение. В целом дефляцию победить не удалось, хотя рост ВВП удерживался около 0,5% в год. Скромные результаты, не так ли?

Японский опыт показал: количественное смягчение (а рост избыточных резервов банков в 6–7 раз – это убедительная величина) необязательно ведет к росту кредитования реального сектора. Потому что межбанковский рынок – это рынок резервных денег, а не рынок кредита экономике. А кредит в экономику идет только в том случае, если банковская система видит для себя достаточный спрос на кредит при данных ставках, соответствующих данному уровню риска. Если предложение денег не затрагивает сам очаг проблемы, то результаты будут скромными. Например, при перепроизводстве или избыточной долговой нагрузке. Или при плохом инвестиционном климате. Это ответ на вопрос «теста».

Давайте суммируем опыт эмиссии.

1. Эмиссия 2008–2014 гг. в США не пошла в экономику. Ее основной целью и было не это. Иначе ФРС объявила бы отрицательные ставки по депозитам, на которые банки принесли бы обратно напечатанные ею деньги. Ее целью было снижение длинных процентных ставок через покупку эталонных активов – облигаций Минфина. Чего и добились.

2. Эмиссия ЕЦБ сделана в основном в виде кредита коммерческим банкам для поддержания их ликвидности и аппетита к риску. Такая эмиссия призвана замещать делевередж, приводящий к сжатию балансов банков и кризису на денежном рынке. По некоторой информации, ЕЦБ разрешал ЦБ Греции ограниченную эмиссию евро (ELA) для ликвидации локальной острокризисной ситуации при параличе банковской системы.

3. Ни QE по-японски, ни по-американски, ни операции ЕЦБ не предполагали взятия центробанками на себя рисков коммерческих проектов напрямую. Если такое происходило от имени минфина или – на временной основе – от лица ЦБ и только через механизм залогов, полученных непременно от банков, то для этого создавались специальные механизмы (TARР, TALF в США и проч.). Но центробанки непосредственного отношения а реальному сектору не имели, только через риски банковской системы. Это важнейший принцип. Центробанки имеют другие функции и существуют только в мире финансов.

4. Российский ЦБ недавно сделал то, что мог и должен был сделать: поддержал ликвидность банков. Эмиссия «американского типа» в исполнении ЦБ РФ – это помощь АСВ, но это всего четверть триллиона рублей. Де-факто своей эмиссией ЦБ замещал делевередж, а не расширял денежную базу, в чем легко убедиться, если посмотреть на соответствующие графики.

5. «Продвинутые» сторонники эмиссии предлагают всякие схемы передачи денег от ЦБ в экономику, минуя банковскую систему (например, через государственные лизинговые компании и проч.). Это означает давно осужденную в мире практику взятия ЦБ на себя риска реального сектора, причем на нерыночной основе. Это хорошо известная старая «белорусская схема», несмотря на кажущуюся эффективность (советское производство продолжало работать в Белоруссии) приведшая к ряду вспышек гиперинфляции, девальвациям и регулярному спонсированию экономики со стороны России.

Нарушение рыночного баланса риска и доходности, вмешательство государства в процесс установления равновесия ведет в лучшем случае к крайней неэффективности (в частности, перепроизводству неконкурентоспособного товара по завышенной цене), в худшем – к воровству, а чаще к тому и другому. Следующим шагом после эмиссионного кредитования реального сектора, когда непременно обнаружится, что бумажных триллионов не хватает (easy come, easy go), будет протекционизм, валютный контроль и скандалы. Как обычно. Потому что искусственная конкурентоспособность – это вампир, требующий крови постоянно.

6. ЦБ проводил эмиссию, когда покупал доллары у банков при их избытке на рынке – в середине нулевых годов. В этот же период на денежном рынке реальные ставки находились в глубоко отрицательной зоне. Знаменитые фонды, резервный и фонд национального благосостояния, размещенные в ликвидных иностранных активах, были созданы из напечатанных ЦБ рублей, изъятых бюджетом. Каждый доллар, купленный ЦБ, означал пару-тройку десятков рублей, вброшенных в экономику через банковскую систему.

7. Это приходится повторять бесконечно: М2, денежная масса – это функция спроса на деньги! Функция кредитной активности в экономике, которая имеет две стороны: предложения и спроса. Разумеется – платежеспособного спроса.

8. Эмиссия может быть инструментом денежной политики. Особенно в чрезвычайных ситуациях. Но при наличии нормальных передаточных механизмов и высокой ответственности монетарных властей. Независимость центробанков получила теоретическое обоснование на основе практики немецкого ЦБ 1950-х гг. Желающие могут ознакомиться. Понятно, что там, где принцип разделения властей, в том числе экономических, не соблюдается, результат не будет соответствовать ожидаемому.

9. Претензии и вопросы к ЦБ в вопросе ставок и регулирования правомерны. Дискуссия может и должна идти. Здесь есть поле для сотрудничества с центробанком.

Автор – директор по исследованиям и аналитике Промсвязьбанка

Аналитическая записка экспертно-аналитического центра РАНХиГС об импортозамещении в АПК РФ (есть у "Ъ") констатирует недостаточность господдержки сельского хозяйства и содержит теоретические обоснования роста госвливаний в сектор. В документе прямо сказано: АПК как "стратегическая" отрасль "может быть объектом политики протекционизма, ограничивающей иностранную конкуренцию", а сама записка состоит в основном из перечисления подотраслей пищевого и аграрного сектора, которые нуждаются в госвливаниях. Факт ограничения ВТО господдержки АПК упоминается в документе только в связи с необходимостью сосредоточить меры "желтой корзины ВТО" (подпадающие под ограничения) под контролем федерального центра. Регионам предложено расширить применение мер "зеленой корзины" (развития рынков и инфраструктуры, разрешенных ВТО) без указания источника средств.

Одна из основных проблем импортозамещения в сельском хозяйстве, по мнению авторов РАНХиГС,— "самоустранение государства от участия в формировании и регулировании" продовольственного рынка, из-за чего "производители пищевых продуктов оказались вытеснены посредническими структурами, которые сконцентрировали у себя огромные средства и занимаются скупкой и перепродажей сырья". Для борьбы с этим государству предлагается перейти "от стратегии конкурентной либерализации к преимущественно стратегии рационального протекционизма", а также повысить цены закупок зерна в интервенционный фонд, увеличить субсидии молочной отрасли, ограничить ввоз пальмового масла и активнее использовать сельхозземли (сейчас очередной проект по изъятию неиспользуемых участков готовит Минсельхоз).

Отметим, идеологические посылки записки РАНХиГС совпадают с идеями Минсельхоза по расширению госфинансирования сектора — напомним, на прошлой неделе жалобы главы ведомства Александра Ткачева на Минфин вызвали перепалку на совещании у премьер-министра, а об увеличении господдержки сельского хозяйства на 40 млрд руб. ведомство просит регулярно с начала 2016 года.

Интереснее приведенные в документе статистические данные. Так, обосновывая необходимость госвливаний, авторы констатируют, что АПК РФ с 2000 года растет медленнее экономики в целом — однако в условиях "самоустранения" государства сельхозпроизводство остается одной из немногих отраслей, растущих во время экономического спада. Рентабельность в АПК, который, по мнению аналитиков, теряет прибыли из-за действий посредников, на деле резко выросла с начала 2015 года (23-26% против 8-18% в 2014-м). У производителей продовольствия она стабильна на уровне 10%. Импортоемкость же производства продовольствия, с которой авторы записки предлагают бороться, в РФ и так ниже европейской (0,71 на единицу продукции против 0,89 в Германии).

Иллюстрацией возможных последствий идей РАНХиГС по расширению господдержки АПК может служить ситуация с обеспечением сельского хозяйства техникой, описанная в документе в качестве обоснования роста госвливаний: в последние пять лет число тракторов и комбайнов в хозяйствах снизилось на 25%, плугов — на 29%, сеялок — на 33%. Отметим, однако, что начало снижения вооруженности АПК техникой совпадает по времени со сменой в 2010 году руководства и политики крупнейшего поставщика, госкомпании "Росагролизинг". В результате включения в схожую с предлагаемой РАНХиГС антикризисную кампанию по господдержке производителей сельхозтехники "Росагролизинг" оказался затоварен российской техникой, на которую не было спроса. При этом данные Минсельхоза свидетельствуют, что и в 2015 году, несмотря на девальвацию и импортозамещение, доля импортных тракторов на селе составляла 65,1%, зерноуборочных комбайнов — 19%, кормоуборочных — 23%, свеклоуборочных — 100%.

На этом фоне некоторые мои коллеги-экономисты заговорили о том, что спасет нас экономическое чудо, которое должна сотворить Россия, учитывая свой опыт и других стран. Давайте вспоминать.

Может, нам подойдет опыт СССР, "чудо индустриализации"? Страна тогда добилась значительных успехов. Правда, дорогой ценой. Это стало ясно в более поздний период, когда возможности мобилизации внутренних резервов - и человеческих, и материальных - были исчерпаны. Нет, такой "дорогой цены", пожалуй, нам не надо.

Большая часть успехов в других странах связана с повышением эффективности, с развитием рыночной экономики. Первый пример, который для меня является особенно показательным, это Людвиг Эрхард в Западной Германии, который провел экономические реформы после нацизма. И хотя те страны, которые оккупировали Западную Германию, в том числе Америка и Британия, старались направить его только на экономию ресурсов и госрасходов, он решился на очень важное. На либерализацию цен. Настроение в Германии в момент проведения этих реформ было ужасное. Прошло пять лет... И немцы поняли, что они живут несравненно лучше, что в стране наступает благополучие и что либеральная рыночная экономика и демократизация приносят свои плоды. И продолжают приносить.

Второе чудо сотворили японцы. Его идеологом стал американский банкир Джозеф Додж. Он предложил либеральную политику, которая опиралась на то, чтобы не выпускать излишние деньги в оборот. Японцы, как и немцы, очень быстро ликвидировали последствия Второй мировой войны. Они создали экономику, которая стремительно развивалась в техническом отношении и догоняла американцев. Американцы даже говорили, что им придется многое заимствовать у японцев.

Третье чудо - это экономическая политика Маргарет Тэтчер. Энергичная женщина. Не так часто такое случается. Умная исключительно. Она повернула политику на то, чтобы создать условия для активизации предпринимательского класса в условиях ограниченности денежных ресурсов. Это была ориентация на то, чтобы приватизировать или закрыть те государственные предприятия, которые не показывали соответствующего результата. И через некоторое время Британия начала подниматься, вставать на ноги, добиваться успехов. Перед авторитетом Маргарет Тэтчер я преклоняюсь. Это был еще один успех либеральной модели для Европы.

Четвертый опыт экономического чуда - Китай. Дэн Сяопин. Приняв наследие Мао Цзэдуна, он тоже пошел на либерализацию. Крестьяне получили возможность обрабатывать свою землю. Там нет традиции частной собственности на землю, но если вы обрабатываете ее, вам ее выдают. Крестьяне работали все больше, с энергией, как будто бы они являются собственниками.

Экономика Китая опиралась сначала на изменения в сельском хозяйстве, торговле, затем в промышленном производстве по переработке сельскохозяйственного сырья. Потом появились открытые экономические зоны, более свободное использование частных инвестиций. Китай показал необыкновенные успехи, которые всем известны. После глубочайшего упадка он тоже поднялся на ноги и вышел на второе место в мире по объему ВВП.

Пятое чудо - это Польша. Это экономист Лешек Бальцерович, его "шоковая терапия". Он проводил либерализацию экономики и одновременно жесткую финансовую политику. Польша буквально за год-два поднялась и начала развиваться, успешно ликвидировав те минусы, те недостатки, которые были характерны для нее за годы социализма.

Шестое чудо. Его еще мало кто признает. Это реформа Егора Гайдара в нашей стране.

Сможем ли мы явить миру седьмое чудо? Сегодня страна живет в обстановке кризиса, тем не менее то, что мы сделали вместе с Гайдаром, - залог нашего будущего экономического чуда. Оно произойдет, когда наша страна сможет провести второй этап либерализации и усилить роль частной собственности, изменить другие институты в сторону рыночных, в сторону верховенства права, экономической и политической конкуренции.

Когда, в какие сроки произойдет новое российское чудо, я не берусь говорить. Но такая возможность есть, и хотя она требует многих перемен, она тем не менее открыта для нас. И в конце концов мы ее реализуем.

Вы меня спросите, какие отрасли у нас самые восприимчивые к подъему? Пожалуй, сельское хозяйство. Оно уже сейчас в значительной степени использовало возможности рыночных реформ. Сегодня мы не импортируем, а экспортируем зерно, причем почти на такой же объем. Могли бы и больше. Для этого надо привести наше село в порядок. Там еще много недоработок, там бедность. Хочу обратить внимание на одно важное обстоятельство. Это не бедность сельского хозяйства, это бедность сельского населения. Надо решать острые проблемы, но они не сводятся только к росту производства. Это еще и социальные проблемы.

Открывшая конференцию пленарная сессия была посвящена главной проблеме российской экономики – проблеме ее «подключения» на новые источники роста. Способы давно известны – реформы, с необходимостью которых никто не спорит. Похоже на анекдот, в котором один называет номер и все смеются – потому что все анекдоты давно известны и пронумерованы, заметил руководитель Экономической экспертной группы Евсей Гурвич: «Назови номер главы Стратегии-2020 – и откроется содержание реформ». Но если одни настаивают, что отвести от экономики угрозу многолетней стагнации можно только реформами, то другие считают, что к реформам надо бы добавить и денег Центробанка, а также Минфина.

Иллюзия денег в микроэкономике

Потенциал темпов экономического роста резко снизился - этим Россия напоминает СССР начала 1970-х, сравнила Юдаева. Сейчас экономика в ситуации почти полной занятости – а значит, рост возможен только за счет инвестиций, но не любых, а только тех, которые направлены на повышение производительности труда. А этот процесс связан с развитием конкуренции, позволяющей вытеснять с рынка неэффективных и создавать новые высокопроизводительные рабочие места. Пока же новые рабочие места создаются только в неформальном секторе, не отличающемся высокой производительностью. Повышение диверсификации экспорта – а специализация на сырье стала главной причиной валютного кризиса – тоже требует инвестиций. Кроме того, подавляющий объем торговли в мире – это промежуточная продукция в рамках глобальных производственных цепочек, участие в которых России – экзотика, заметила Юдаева. По данным ОЭСР, Россия по доле иностранной добавленной стоимости в экспорте – на третьем снизу месте среди стран ОЭСР и БРИКС, и одна из причин – в отсутствии возможностей у несырьевых компаний вырасти до больших.

С точки зрения микроэкономики для инвестпроекта нужны деньги, именно поэтому может возникнуть иллюзия, что для стимулирования инвестиций эти деньги можно просто напечатать, заметила Юдаева. С точки зрения макроэкономики инвестиции финансируются за счет сбережений и притока иностранного капитала, а в отсутствие хорошего инвестклимата сбережения идут не на инвестиции, а в отток капитала.

Есть бизнес-цикл и есть экономический рост, их иногда путают, требуя от ЦБ и бюджета поддержки роста тогда, когда его замедление связано не с циклическими, а со структурными проблемами, заметила Юдаева. Ценовая и финансовая стабильность, конечно, связаны с экономическим ростом, именно поэтому ЦБ снижает инфляцию – низкая и стабильная инфляция, увеличивая горизонт планирования, способствует росту инвестиций. Снижению инфляции способствует и сдержанная бюджетная политика. Слишком большой бюджетный дефицит приводит к удорожанию реального курса рубля и снижению конкурентных возможностей экономики, а рост долговой нагрузки чреват новым экономическим спадом, предупредила она: «В какой-то момент государство теряет доверие рынков, что ведет к резкому оттоку капитала, обвалу валютного курса и потере темпов экономического роста». Поэтому так важно среднесрочное планирование бюджета, а также новые бюджетные правила, заключила она.

Греция, Бразилия, тупик

Когда экономика переходит от $100 за баррель нефти к $50, причем надолго, то такая ситуация ближе не к циклическому спаду, а к сдуванию пузыря, и пытаться его снова надуть денежным стимулированием – это тупиковая политика, поддержал Юдаеву Гурвич, полемизируя со Столыпинским клубом, который призывает совершить поворот в экономической политике - стимулировать экономический рост денежной эмиссией и субсидированием ставок по кредитам.

Цена нефти в 2015 г. была ниже, чем в 2005 г. (в долларах 2015 г.), а расходы бюджета за эти 10 лет выросли на 74%, тогда как реальный ВВП – на 26%, сравнил Гурвич: расходы надо приводить в соответствие с новой реальностью. Пока адаптация не завершится, рост экономики не начнется, пример чему – страдающая от многолетней рецессии из-за бюджетных проблем Греция. По расчетам Гурвича, России за ближайшие годы расходы предстоит сократить на 4% ВВП.

Дешевые кредиты не помогли Бразилии – ее власти воспользовались советами, которые сейчас слышны у нас, добавил замминистра финансов Максим Орешкин: «Стоимость ресурсов, которые не подпадали под программу субсидирования, резко возросла, пришлось платить двойную ставку». Столкнувшись с замедлением роста, власти Бразилии попытались поддержать экономику за счет бюджетных расходов, развернули масштабные программы кредитования, субсидирования процентных ставок, рассказал Орешкин, но это не удержало экономику от затяжного спада. У России есть большое преимущество – можно учиться на ошибках других стран, заключил он.

Кто оплатит реформы

«Боюсь выступить адвокатом дьявола, - аккуратно вступил в дискуссию руководитель аналитического центра при правительстве Константин Носков, - но в программе [председателя президиума Столыпинского клуба, уполномоченного при президенте России по правам предпринимателей Бориса] Титова вопросам денежно-кредитной политики уделено максимум процентов 10. Это комплексная программа по снижению административных барьеров, давления на бизнес». Не исключено даже, предположил Носков, что весь этот сюжет с поворотом денежно-кредитной политики вставлен в программу Столыпинского клуба специально, чтобы обратить на нее внимание и заставить обсуждать важные вещи. «Но есть ощущение некой опасности», - не разделил это предположение научный руководитель ВШЭ Евгений Ясин.

Член Столыпинского клуба, заместитель председателя ВЭБа Андрей Клепач решил апеллировать не к Столыпискому клубу, «вызывающему у многих изжогу», а к Анатолию Чубайсу, вызывающему у многих уважение: «Его вывод совпадает с моим – если мы хотим развиваться и иметь хоть какой-то экономический суверенитет, нужно менять экономическую политику – и денежную, и бюджетную». Кто только не говорит про реформы, и никто не против, все «за», но почему-то аргумент в пользу структурных реформ – это ничего не менять в денежно-кредитной политике, заметил он, а об издержках, которые есть у всяких реформ, никто не говорит. «Вопрос - не насколько сократить расходы, чтобы сбалансировать бюджет, вопрос – цена реформ: кто и сколько должен заплатить», - переформулировал Клепач. Если сократить расходы на 4% ВВП, как предлагает Гурвич, то по образованию скоро отстанем от Индии, возмутился он: «А где будут работать наши ученые - в Китае? Опять хотим нищих врачей и лечиться что, в Германии?» Коррекция расходов нужна, но не надо устраивать болевой шок экономике, которая и так падает, призвал Клепач: «Нельзя сейчас валить экономику исходя из того, что кто выживет – тот и обеспечит экономический рост».

Максим Рева, 26 Апреля 2016, 22:21 — REGNUM. Весна: российские чиновники, как и в прошлом году, в свою риторику добавляют нотки оптимизма. И эти нотки могут быть оправданны — для их собственного понимания происходящих в экономике страны процессов. Так, например, премьер-министр Медведев заявил на коллегии Министерства экономического развития следующее: «За первые три месяца, по предварительной оценке Минэкономразвития, ВВП сократился на 1,4%. Это не очень здорово. Но заметны и некоторые положительные тенденции».

Действительно — некоторые положительные тенденции заметны. Промышленность сократилась в первом квартале на 2,7% по сравнению с прошлым годом и это лучше прогнозов, а с учётом месячного (+0,4%) март к февралю и квартального (-0,6%) показателей, видно, что падение промпроизводства замедляется. Инфляция, которой нас пугали два года и из-за которой Банк России держит ключевую ставку на уровне 11%, резко стала замедляться: в марте за месяц цены выросли на 0,5%, за год на 7,25%.

Однако, господа, экономика страны сокращается! Нет заметного улучшения в обрабатывающих отраслях промышленности. У нас растёт только добывающий сектор (4,2% г/г) и то благодаря нефти и газу, в то же время обрабатывающая промышленность сократилась за год ещё на 3,8%. Инфляция действительно замедлилась, при этом продовольственная инфляция замедлилась до 5,2%, зато промышленная сохраняется на уровне 8,8%. На фоне же реального сокращения доходов населения можем сделать вывод: рост цен был остановлен только за счёт обнищания большей половины населения страны.

Но народ в России терпеливый и показал, что способен выдержать цену нефти и $25 за бочку, лишь бы была надежда на улучшение ситуации. А вот надежду на светлое, скорее, даже не завтра, а послезавтра — может нам дать понимание структурных изменений в экономике. И в этой связи нам должен быть интересен один факт, о котором банкиры начали говорить примерно с марта этого года.

Профицит ликвидности — это когда в экономике появляются лишние деньги. Не удивляйтесь, да, именно в России так же, как в ЕС, скоро в экономике образуется структурный излишек денег. По-научному ликвидность банковского сектора звучит примерно так: сумма остатков средств на корреспондентских счетах кредитных организаций в Центральном банке. Желание банков держать и ещё более наращивать средства на счетах ЦБ является структурным профицитом ликвидности. Говоря человеческим языком, банки не хотят или не могут инвестировать капитал в надёжные проекты, в ликвидные финансовые инструменты и прочее и потому размещают их на счетах регулятора, где они могут принести стабильный и абсолютно безрисковый доход.

Такую ситуацию мы можем наблюдать в Европейском союзе, в Японии, в некоторых других странах. К этому привёл кризис перепроизводства, а точнее — кризис потребления, когда потребители резко сократили свои траты, — в результате инфляция перешла в дефляцию. Это вызвало сокращение, обнуление и даже отправило в отрицательную зону добавочную стоимость. Борясь как с профицитом ликвидности, так и с дефляцией, Европейский центральный банк, Банк Японии и т.д. понизили до отрицательных значений процентные ставки, но коммерческие банки так и не хотят инвестировать в реальную экономику, предпочитая доплачивать регуляторам за сохранность своих капиталов.

В России профицит ликвидности имеет иную природу. Если в ЕС банки не хотят вкладывать в реальную экономику из-за отрицательной добавочной стоимости, то в России всё гораздо проще — банкам не во что инвестировать. Даже если ЦБ понизит ключевую ставку, ситуация не измениться. Невозможно заставить банки выдавать кредиты предприятиям или обнищавшим гражданам. Банки не верят в возврат кредитов из розничного и промышленного секторов.

Программа стимулирования перерабатывающей отрасли экономики худо-бедно работает только в сельском хозяйстве. Но и это благодаря высокой продовольственной инфляции. Если она начнёт сокращаться на фоне сохранения промышленной инфляции, как это происходит сейчас, мы в аграрном секторе также получим стагнацию или сокращения производства. Все дорожные карты по сокращению давления на предпринимателей, упрощения отчётности, увеличения свободы бизнеса — всё это в должной мере не работает.

Как бы оптимистично ни вещали наши министры, а председатель правительства ни рассказывал бы с трибуны Государственной думы об успехах в отдельных сегментах экономики, цифры говорят: за последние два года структурных изменений в экономике не произошло — кроме как в сырьевой сектор, инвестировать больше некуда.

Россия сталкивается с той же проблемой, что и развитый мир. Не важно, что у нас инфляция: она продолжит сокращаться, но это не даст экономического улучшения. Скоро рецессия сменится стагнацией и мы окажемся на том самом дне, которое, если следовать новым прогнозам правительства и ЦБ по падению нашей экономики, мы нащупаем к концу этого года. Вот только разница в том, что европейцы на своём дне — гораздо выше, чем максимальный подъём россиян даже в самые тучные годы.

29.04.16. "Обзор последних работ западных ученых о России показывает: широко распространена точка зрения, что в крупнейшей из 15 постсоветских республик в XXI веке продолжился упадок", - сообщает научный сотрудник Гарвардского университета Саймон Сараджян в Financial Times.

В частности, "Александр Мотыль из Ратгерского университета недавно написал о "приближающемся развале России", передает ученый. А "Лилия Шевцова - русский ученый, сотрудничающий с Брукингским институтом, полагает, что этот развал уже начался", говорится в статье.

"Однако действительно ли Россия в упадке, как уверяют западные ученые? - задается вопросом Сараджян. - Сравнение ее показателей с миром в целом или с лидирующими экономиками мира наводит на мысль, что заявления о продолжении упадка в посткоммунистической России в XXI веке как минимум очень спорны".

"Я сравнил Россию с США, Великобританией, Францией, Германией и Италией - крупнейшей экономикой Запада, четырьмя крупнейшими экономиками Европы и всеми западными ядерными державами - в период с 1999 по 2015 год (за некоторыми исключениями, обусловленными недостатком данных), - сообщает ученый. - Я положился на данные, предоставленные Всемирным банком, Стокгольмским международным институтом исследования проблем мира и Мировой ассоциацией производителей стали, обращаясь к данным национальных правительств только за той информацией, которую не предоставили эти три организации".

В 1999 году ВВП РФ составлял менее 5% ВВП США, а в 2015 году достиг 6% от ВВП США, увеличившись на 36%. Доля РФ в мировом ВВП за это же время выросла на 23%. Между тем доли США, Великобритании, Франции, Германии и Италии в мировом ВВП упали на 10%, 11%, 19%, 20% и 32%, соответственно.

Потребление энергии в России в указанный период возросло с 26,21% от энергопотребления США до 33,16% от этого показателя, а его доля в мировом энергопотреблении увеличилась на 10%.

О росте российской экономики говорят и многомерные показатели - геометрический индикатор национальной мощи (GINC), разработанный Келли Кадера и Джеральдом Сорокиным, а также используемый в Китае индекс совокупной мощи, предложенный Чинь-Луном Чангом из Университета Фо-Гуана (Тайвань).

"В совокупности эти измерения позволяют с уверенностью предположить, что за прошедшую часть XXI века Россия улучшила или сохранила свои позиции, по сравнению со своими пятью основными конкурентами и миром в целом, - утверждает Сараджян. - Общеизвестно, что российская экономика перестала расти в 2014 году и начала уменьшаться. По оценкам Всемирного банка, российский ВВП уменьшился на 3,7% в 2015 году, а в 2016 году уменьшится еще на 1,9%, прежде чем снова начнет расти в следующем году. Однако потери этих трех лет не уничтожат совокупного прироста российской национальной мощи, достигнутого с 1999 года".

"Впереди Россию ожидает несколько долгосрочных трудностей, в частности, устаревшая и неэффективная экономическая модель, низкое качество управления, стойкая коррупция, демографическая хрупкость, нестабильность в соседних странах и угроза сепаратизма в самой России, - полагает ученый. - Мы пока не знаем, станут ли эти проблемы настолько остры, что смогут обратить вспять описанные выше достижения путинской России. Но в одном мы можем быть уверены: размеры России, ее ресурсы и военная мощь позволяют ей оставаться мировым игроком, который в ближайшие годы продолжит решительно влиять на западный мир и мировой порядок в целом, и обращаться с ней нужно соответствующим образом".

Активность покупателей в РФ упала до исторического минимума

В России индекс потребительского доверия Nielsen достиг в первом квартале 2016 года максимально низких показателей. Впервые за 11 лет наблюдений он обновил исторический минимум, опустившись до 63 пунктов, сообщила в пятницу, 29 апреля, газета "Коммерсант". Годом ранее этот показатель составлял 72 пункта.

Доля жителей РФ со свободными деньгами, оставшимися после трат на основные нужды и обязательные платежи, стала, по оценкам Nielsen, рекордно низкой - 82 процента. Для сравнения: в кризис 2009 года этот показатель составлял 93-96 процентов. в начале 2016 года 36 процентов россиян тратили оставшиеся деньги на новую одежду, 31 процент - на отпуск и еще 31 процент переводил их в сбережения.

Доля россиян, которые хотели бы экономить свои деньги, достигла 76 процентов. У 18 процентов жителей РФ практически не осталось средств, и им приходится экономить на еде, одежде и отпуске. При этом более 70 процентов верят, что экономическая ситуация в стране улучшится.

"Истощение - так одним словом можно охарактеризовать состояние российских потребителей сегодня", - полагает директор по работе с глобальными клиентами "Nielsen Россия" Марина Лапенкова.

Нынешние настроения россиян в сравнении с кризисным 2008 годом более пессимистичны, считает доцент кафедры экономической социологии ВШЭ Диляра Ибрагимова. По ее мнению, потребительская активность останется низкой, так как реальные доходы продолжат сокращаться.

Ахмет Тимурзиев, 29 Апреля 2016, 10:26 — REGNUM

Время дискуссий прошло, пришло время утилизации знаний о глубинном генезисе углеводородов в методы прогнозирования нефтегазоносности недр и технологии поисков и освоения глубинной нефти.

Западные санкции на экспорт технологий для российских нефтяных компаний создали ситуацию, чреватую серьёзными угрозами энергетической безопасности России. Как известно, последние годы имеет место падение добычи нефти по отдельным нефтяным компаниям (НК) и нефтегазоносным районам (в том числе ХМАО — основного центра нефтедобычи страны), а по стране в целом падение добычи может уже в ближайшие годы приобрести устойчивый тренд. В этих условиях реализация программы развития ТЭК-2030 в принципе невозможна. При хроническом недофинансировании и низком научном и технологическом обеспечении геологоразведочных работ (ГРР), если учесть качество ресурсной базы и недостаточные темпы ее воспроизводства, под вопросом оказывается достижение запланированных объемов добычи нефти даже на перспективу до 2020 года.

Самостоятельное освоение арктического шельфа и трудноизвлекаемых углеводородных ресурсов без западных технологий «ледового класса», технологий горизонтального бурения и гидроразрыва пластов невозможно. Ситуация усугубляется тем, что господствующая в нефтегазовой науке парадигма, базирующаяся на теории органического происхождения нефти, не способна обосновать новые направлений ГРР в традиционных районах нефтедобычи и вынуждена увлекать ТЭК страны в крайне затратные, технологически и инфраструктурно не подготовленные проекты. Единственной альтернативой на вызовы энергетической безопасности России является смена парадигмы нефтегазовой геологии и реализация в стране проекта «Глубинная нефть», в то время как варианты освоения арктической нефти и трудноизвлекаемых углеводородных ресурсов при текущих ценах на нефть предполагают углубление технологической и финансовой зависимости от Запада как отдельных компаний, так и страны в целом.

Начиная с появления учения «нефтяного пика» Кинга Хабберта в 1969 году мировое сообщество непрерывно пугают приближением «конца света» в связи с исчерпанием нефтяных ресурсов. С завидной регулярностью появляются «пророчества» западных экспертов, предсказывающие начало конца, вызванное достижением пика нефтяного производства, после которого мировая добыча и воспроизводство углеводородов начнут стремительно падать. Школы «нефтяного пика» подкрепляют свою теорию положениями, утверждающими, что нефть является «невозобновляемым ресурсом», продуктом биологического распада, и что она должна закончиться в обозримом будущем.

Эти взгляды разделяет и подавляющее большинство отечественных ученых и чиновников. Недавно глава Минприроды Сергей Донской заявил, что доказанных запасов нефти у России осталось на 28 лет. Лидер отечественной школы органической нефти академик А. Э. Конторович утверждает, что парадигмы развития нефтегазовой отрасли России в XXI веке сводятся:
- к освоению в старых районах нефтедобычи мелких месторождений нефти с запасами до 5 млн тонн;
- разработке одряхлевших гигантских месторождений, извлечению из них остаточной нефти;
освоению нетрадиционных и трудноизвлекаемых ресурсов арктического шельфа и сланцевых месторождений Западной Сибири.

Однако, вопреки всем пессимистическим прогнозам, в мире открываются крупные и гигантские месторождения нефти и газа, в том числе в странах, миновавших «нефтяной пик». С 2000 года в мире открыто 33 нефтяных и 39 газовых гигантов с многомиллиардными запасами.

В условиях западных санкций главное конкурентное преимущество России связано с переходом на новую парадигму нефтегазовой геологии, основанную на теории глубинного неорганического происхождения нефти и газа. Для реализации новой нефтепоисковой парадигмы, основанной на положениях неорганического происхождения и обеспечивающей выход на методы и технологии прямых поисков нефти, необходимо принятие государственной или корпоративной (на уровне нефтяных компаний) программы научно-исследовательских, опытно-конструкторских и производственных работ по обеспечению поисков и освоению глубинной нефти.

Проект «Глубинная нефть» предлагается как концепция минимизации негативных последствий западных санкций в области ТЭК России за счет опережающего роста ресурсной базы, стабилизации и роста добычи нефти на территориях хозяйственной деятельности нефтяных компаний, работающих в «старых районах» нефтедобычи европейской части, Западной Сибири и других районах страны. Предлагаемая концепция является низкозатратной и экономически выгодной альтернативой дорогостоящим, инфраструктурно, финансово и технологически необеспеченным проектам освоения арктического шельфа и трудноизвлекаемых ресурсов.

Последние пять лет в России на базе АО «Центральная геофизическая экспедиция» развивается инновационный научный проект «Глубинная нефть», призванный возродить отечественное научное направление по глубинному (абиогенному, неорганическому или минеральному) происхождению нефти и газа, созданное на основе идей Д. И. Менделеева и активно развивавшееся в 50−80-е годы прошлого столетия в работах советской школы неоргаников усилиями профессора Н. А. Кудрявцева, академиков В. Б. Порфирьева, П. Н. Кропоткина и их научных школ.

Важной особенностью современного этапа развития неорганического учения в России является всемерное приложение результатов научных исследований в практику геологоразведочных работ, выраженное в разработке и внедрении высокоэффективных методов и технологий поисков, разведки и освоения глубинной нефти.

Благодаря этим разработкам и достижениям отечественной геологической мысли Россия обладает сегодня уникальным конкурентным преимуществом в области методов и технологий поисков глубинной нефти, внедрение которых сулит отечественным нефтяным компаниям высокую эффективность проведения ГРР и значительный рост разведанных запасов углеводородного сырья.

Признание глубинного неорганического генезиса нефти и газа имеет большое практическое значение. Открытия не только газовых, но и гигантских нефтяных залежей на глубинах свыше 10 километров, в том числе многочисленные случайные открытия залежей фундаментной нефти, необъяснимы с позиций традиционной нефтегазовой науки, не могут ею прогнозироваться, а потому сдерживается их открытие и освоение.

Для справки напомним, что промышленная нефтегазоносность фундамента установлена в пределах более чем 50 нефтегазоносных осадочных бассейнов Земли, а к 2000 году в пределах 450 открытых в фундаменте месторождений было разведано более 20,5 млрд тонн нефти и 3,3 трлн куб. м газа, что составило почти 15% в мировом балансе запасов и что стыдливо умалчивается официальной нефтегазовой наукой, рассматривающей фундамент осадочных бассейнов заведомо бесперспективным. Следует добавить, что залежи нефти в фундаменте характеризуются многомиллиардными запасами, высокой рентабельностью и эффективностью освоения, однако ресурсную базу фундамента никто и никогда не оценивал — препятствием служит господствующая теория органического происхождения нефти.

Исторически, в силу идеологического господства теории органического происхождения нефти в СССР и в России, финансирование теории и практики поисков глубинной нефти не осуществлялось. По этой причине возникла гипертрофированная диспропорция в количестве обслуживающих эти направления научных организаций и специалистов.

В связи с вызовами современности, угрозами энергетической безопасности России, а также огромным научным заделом, созданным советским научным сообществом в области теории неорганического происхождения нефти, необходимо принять административное решение на уровне руководства страны по созданию научно-технологического центра (госкорпорации) для внедрения новых методов и технологий и обеспечения поисков, разведки и освоения глубинной нефти в нашей стране.

Мы располагаем сегодня теоретическими знаниями, методами и технологическими решениями, способными обеспечить в обозримой перспективе выход на промышленное внедрение концепции поисков глубинной нефти. Более того, подготовлен проект создания системы взаимосвязанных и достаточных для комплексного решения программы освоения глубинной нефти структурных подразделений, призванный возродить геологоразведку на новом научно-технологическом уровне и создать основу энергетической безопасности страны.

Реализация программы «Глубинная нефть» способна обеспечить в кратчайшие сроки (5 лет) решение основных теоретических, методических и технологических вопросов поисков глубинной нефти и предполагает в среднесрочной перспективе (10 лет) переход на промышленной основе к внедрению методов и технологий прямых поисков глубинной нефти на территории России.

Есть все основания полагать, что реализация этой программы в пределах старых районов нефтедобычи со сложившейся производственной инфраструктурой окажется экономически выгоднее проектов освоения арктического шельфа и трудноизвлекаемых ресурсов.

Наконец, если мы не реализуем главное конкурентное преимущество России, связанное с внедрением программы «Глубинная нефть», то, по прогнозам нефтяных экспертов, России после 2030 года не останется места даже в списке сырьевых придатков цивилизации.

Первоочередные шаги по реализации проекта «Глубинная нефть»

1. РАН РФ включить работы по изучению вопросов глубинного генезиса нефти и газа в перечень стратегических, приоритетных направлений научных исследований, осуществляемых государством в области энергетической безопасности России.

2. Правительству РФ рассмотреть вопрос о создании Федерального научно-технологического центра (госкорпорации) по целевому изучению проблем глубинного происхождения, методам прогнозирования и технологиям поисков, разведки и освоения глубинной нефти.

3. Министерству природных ресурсов и экологии разработать программы по реанимации старых нефтегазоносных бассейнов на основе концепции глубинного генезиса нефти и возобновляемости ресурсов старых месторождений.

4. В рамках этой федеральной программы подготовить программу работ по изучению перспектив нефтегазоносности отдельных территорий, в пределах которых работы в соответствии с положениями органической теории положительных результатов не дали или которые считаются бесперспективными. Включить эти работы в планы МПР (Роснедра, Росгеология) по геологическому изучению недр России за счет федерального бюджета. В качестве первоочередной такой территорией считать Московскую синеклизу.

5. Министерству природных ресурсов и АО «Центральная геофизическая экспедиция» подготовить Федеральную программу по изучению перспектив нефтегазоносности Московской синеклизы, количественной оценке нефтегазового потенциала и нефтегазогеологического районирования ее территории, с целью обоснования первоочередных направлений поисков нефти и подготовки рекомендаций по заложению глубоких поисковых скважин на основе представлений о глубинном генезисе нефти и газа.

Полагаясь на данные, предоставленные Всемирным банком, Стокгольмским международным институтом исследования проблем мира и Мировой ассоциацией производителей, ученый выяснил, что большинство последних показателей демонстрируют рост экономического потенциала России по сравнению США, Великобританией, Францией, Германией и Италией, экономики которых, напротив, пошли на спад.

В частности, за последние 15 лет доля России в мировом ВВП выросла на 23%, в то время как доля ВВП США и стран Европы снизилась. Кроме того, в России увеличилось энергопотребление, что также говорит о положительной динамике. Рост российской экономики подтверждается и многомерными показателями, такими как геометрический индикатор национальной мощи (GINC), а также используемый в Китае индекс совокупной мощи, пишет автор статьи.

"В совокупности эти измерения свидетельствуют о том, что за прошедшую часть XXI века Россия улучшила или, по меньшей мере, сохранила свои позиции по сравнению со своими пятью основными конкурентами и миром в целом", — утверждает Сараджян.

Также исследователь отмечает, что трудности, которые пришлось пережить России и которые могут ожидать ее в ближайшем будущем, не способны уничтожить совокупного прироста российской национальной мощи, достигнутого с 1999 года и лишить ее ведущей роли в международной политике.

"Размеры России, ее ресурсы и военная мощь позволяют ей оставаться мировым игроком, который в обозримом будущем продолжит оказывать влияние на западный мир и мировой порядок в целом, а значит, и обращаться с ней нужно соответствующим образом", — заключает автор статьи.

01.05.16. Современный мир состоит, наряду с государствами, из крупнейших корпораций, значение которых социальная мысль недопонимает, поскольку их изучение по сути под запретом. Из их недр лишь изредка просачиваются разоблачения. Крупные и богатые работодатели, они чаще порождают преклонение, чем критику. Между тем транснациональные корпорации в том виде, в каком они сформировались за последние несколько десятилетий, способны все более заменять собой государство, демократическую политику и общественную жизнь, поэтому критический взгляд на них необходим. Тем более что одно из средств, к которым они прибегают для своего успешного функционирования - страх.

Об этом стоит задуматься хотя бы 1-го мая

Самое заметное отличие современного капитализма от его более ранних модификаций, включая совсем недавние — времен холодной войны, — безраздельное господство крупных корпораций. Полистав труды К .Маркса, Г. Рормозера, Д. Харви, Л. Болтански, К. Робина, И. Валлерстайна, К. Калхуна, Ч. Линблома, мы рискнем высказать гипотезу о том, что корпоративная организация производства, корпоративный дух и корпорация как таковая — феномены, наиболее "соразмерные" глобальному обществу, ставшему, по мнению Д. Харви, "классовым реваншем богатых". Если наша гипотеза верна, то все дефекты современного капитализма — плоды корпоративной организации экономической жизни в ХХI.

У корпораций — приличный возраст. О первых мы узнаем еще в 13 в. Например, торговый дом венецианских купцов из рода Поло (Марко Поло — самый известный представитель) предполагал вариант семейной корпоративной организации. Однако, как верно заметил М. Вебер, капиталистическая корпорация — нечто принципиально иное, и в чистом виде она складывается в начале ХХ в. В настоящее время более половины (по другим данным — 90%) действующих субъектов — корпорации. И они просто "просятся" на стол к аналитику.

Однако под давлением США введен запрет на исследование корпораций международным научным сообществом и одновременно действует жесткая информационная блокада о происходящем внутри них. Об этом мы узнаем например у Л. Болтански и Э. Кьяпелло в "Новом дух капитализме", где они пишут: "Любопытно, что при всем росте влиятельности мультинациональных компаний, который приходится считать главнейшим экономическим феноменом последнего времени, они почти не привлекают к себе внимания исследователей. В 1993 г., по требованию правительства США, был ликвидирован Центр ООН по изучению транснациональных предприятий. Часть специалистов была переведена в Женеву (ЮНКТАД), где продолжалась реализация весьма усеченной исследовательской программы".

Корпорация закрыта для дискуссий и внешнего мира. Но мы кое-что знаем о том, что там происходит благодаря, например, замечательной работе американского политолога К. Робина "Страх" и включенному наблюдению журналиста, сделавшего достоянием гласности организацию производства в китайском филиале "Apple".

Корпорация как модель организации производства

Корпорация — пирамидальная иерархическая структура с непрозрачной системой управления и отсутствием механизмов защиты интересов наемных работников: никаких профсоюзов, никаких прав, никакой демократии; жесткая регламентация пребывания на рабочем месте; определенность функциональных обязанностей и квалификационных требований – компетенций. Корпоративный капитализм "в целях экономии" трансформирует работника в носителя навыков, операций — товар и инструмент. "Применение в отношении работников тех процедур нормализации, которые восходят к приемам нормализации продуктов, что предполагает использование "компетенций" в менеджерских механизмах, также ведет к тому, что превращение людей в товар принимает абсолютно официальные формы... логика компетенций ведет к тому, что людям напрямую придается "экономическая стоимость" (Л. Болтански, Э. Кьяпелло).

Одновременно корпорация — еще и особая вселенная с ресурсами, сравнимыми с бюджетами некоторых стран, своими СМИ, юридическими и консалтинговыми службами, образовательными учреждениями и т. д. Это существенно изменяет структуру общественной жизни, накладывая ограничения на социальные институты и демократические процедуры в целом. Пространство демократии сужается. Корпоративная организация очень "эффективна" с точки зрения работодателя: издержки производства сбрасываются на территорию, которой "посчастливилось" стать объектом интереса руководства корпораций, а издержки рыночной экономики с ее обязательной эксплуатацией – в обмен на накопление – сбрасываются на самого работника, а не на предпринимателя, владельца, акционера, поскольку конституционные и прочие нормы, регулирующие трудовые права, передаются на усмотрение администрации и менеджмента. Института защиты прав работника здесь просто нет. И все это называется изящным словом "гибкость" рынка труда.

Принципы функционирования корпорации

Однако корпорация – прекрасный инструмент по интенсификации труда, несет куда более серьезные угрозы: она вдребезги разбивает "классовую" солидарность наемных работников — в которой еще 50 лет назад заключалась их главная сила, выступая действенным инструментом преодоления классовой солидарности работодателей. Корпоративная организация позволяет экономить на политическом противодействии, как и на заработной плате, вводя всякие дифференцированные формы оплаты труда и премиальных, всевозможные "эффективные контракты", "дорожные карты" и т. п., а также многочисленные варианты штрафов, присовокупив внеэкономические формы давления на работника, например, поощрение их шпионажа друг за другом. Этакая циничная хитрость буржуазного разума: абсолютный контроль за поведением и управление осуществляются самими же работниками по принципу, открытому австрийским психиатром Виктором Франклом в концлагере: большинство не бунтует и не сопротивляется меньшинству, потому что "самоуправляется".

Менеджеры среднего звена – выходцы из рядов большинства, преданно обслуживают интересы администрации и иллюзорно отрываются от своей социальной группы. Поощряется игра на амбициях и чувствах более честолюбивых и жаждущих карьерного роста представителей большинства. Как результат – невозможность работниками осознать свой общий "классовый" интерес, а корпорация трансформируется в институт по производству и воспроизводству неравенства. И, если попытаться понять, чем именно занимается та или иная компания, вне зависимости от декларируемых "производственных" функций, то можно назвать социальные и политические задачи, которые она безусловно решает: "повсюду одно и то же: средства производства на фабрике, в государственном управлении, в армии, и университете при помощи ступенчатого бюрократического аппарата концентрируются в руках тех, кто в этом аппарате господствует" (М.Вебер). То есть корпорация отстаивает интересы акционеров, администрации, менеджмента, бюрократического аппарата; служит управлению ради управления, отстаивает интересы и преференции управляющих, воспроизводит социальную иерархию — уже существующее распределение власти и господства внутри корпорации, а, значит, внутри общества посредством трудовой активности угнетенных и эксплуатируемых: причудливым образом последние сами воспроизводят условия собственного угнетения.

Реформы социальной сферы как превращение социальных институтов в корпорации

Корпорация – не только социологическая, но и психологическая категория. Если верить И. Валлерстайну, во время революция 1968 г. у европейских элит, главным образом "социал-демократических", не хватило духа использовать насилие против бунтующей молодежи, однако сам факт массового революционного движения заставил задуматься элиты о природе и условиях, делающих возможными серьезные бунты. Правящие партии задались вопросом: "Как сделать невозможными протест и революцию в принципе?" Не вызывает сомнения, что организаторы и участники революций — это представители "свободных профессий": студенты, интеллектуалы, преподаватели, работники СМИ, то есть та часть современного общества, у которой есть свободное время и критическое мышление — прямой итог соответствующего образования. Ответ на вопрос — "как сделать невозможным революционера?" — очевиден: свернуть социальное государство. Или заставить функционировать институты социального государства: образование, науку, культуру по принципу корпораций, что по сути одно и то же. А для этого необходимо уничтожить социальное время в структуре рабочего, свободного и социального.

Социальное время — важнейший ресурс саморазвития, коммуникации, приобщения к культуре. И подтверждения солидарности. Его отсутствие трансформирует свободного человека, по меткому выражению К. Маркса, в частичного человека. Книги, музеи, театры, просто вольные беседы с единомышленниками становятся невозможны. На них нет ни сил, ни времени. Так, например, образовательное пространство РФ в настоящее время функционирует по принципу: "чтобы работа не прекращалась никогда". При этом работа бессмысленная, мало чем отличная от мытья полов зубной щеткой в известных местах: бесконечные отчеты и прочая, растущая в геометрической прогрессии, бюрократическая макулатура, "эффективно" отнимает физические и интеллектуальные силы, а с ним и досуг и социальное время. (Да, нам точно будет не до революции в субботу: ведь к понедельнику надо "разработать" очередной УМК, АПИМ, ФОС и т. д. и привести их в соответствие с компетенциями. А в следующем месяце все полностью переделать). Если отвлечься от риторики "качества образования", которая никого уже не обманывает, – об образовании речи нет, а только о перераспределении финансовых потоков в соответствующих учреждениях. И самое главное – они превращаются в корпорации все с той же "флексибильностью", но уже не простых рабочих, а учителей, преподавателей, ученых, т.е. "представителей культурно-политически важных кругов" (М. Вебер).

Реформы социальной сферы в аналогичном направлении в разных частях света идут с начала 70-х гг. ХХ в. Этот процесс захватил вначале англосаксонские страны, потом европейские. У нас они начались в 90-е гг., когда мы решились влиться в ряды "цивилизованных стран", выбрав для этого самый скверный способ: отказаться от всех национальных преимуществ, например, обменяв блестящую советскую науку на сомнительное право российских "элит" стать частью глобальных. Хотя сама эта задача принципиально не выполнима. Как заметил П. Бурдье, не важно, как располагается пирамида глобального неравенства и власти — по вертикали или по горизонтали, "стоит" или "лежит". Из чего следует, что элиты периферии – всегда не более чем периферийные элиты.

Современный мир напоминает геометрию пирамид в пирамиде. Пирамида — графический образ глобального неравенства. Вся планета поделена на пирамиды, внутри каждой страны — аналогичные процессы. Ресурсы перераспределяются в пользу вершины глобальной пирамиды. Разными способами. То есть, скажем, секвестр бюджета, какими бы благими целями ни обосновывался, просто приводит к выводу средств из стран глобальной периферии и полупериферии — к ядру и центру, поскольку так организована современная мировая финансовая олигархия. Как замечает И. Валлерстайн, налогов не собирается меньше, госбюджеты растут, но они изымаются у общества под разными предлогами, передаются финансовым и банковским структурам конкретной страны, а затем перенаправляются в глобальные финансовые институты. Тем самым национальные государства ослабляются, а население остается без институтов социального воспроизводства.

Неолиберализм как идеология корпораций настаивает на уничтожении государства, ссылаясь на его неэффективность и даже враждебность индивидуальному. И в этом есть здравое зерно. Однако вместо государства с забюрократизированными структурами и прочими дефектами, нам предлагается множество таких же забюрократизированных структур, обладающих нередко транснациональной юрисдикцией, мощных, да еще и безо всяких вариантов ответственности перед обществом. Перефразируя тезис одного представителя ЦРУ: вместо одного малоподвижного дракона, которого можно держать под контролем, нам предлагают тысячи расползающихся ядовитых змей, которых контролировать невозможно.

Психологические эффекты корпоративной организации

Корпорация как механизм беспрепятственного производства неравенства и несправедливости настолько эффективна, что возникает подозрение, не опирается ли ее структура на апробированную психологическую концепцию, знание базовых инструментов управления сознанием и поведением индивидов и масс, элит и населения. На наш взгляд, это использование американского бихевиоризма, как метода описания поведения человека (кстати, новейшая история России показала, что именно элитами управлять на редкость просто). Напомним, что основоположник бихевиоризма, Джон Уотсон, был убежден, что "у совершенно приспособленного организма сознание отсутствует". И даже обещал творить человека по заказу.

Тем самым американская теория поведения подвела теоретическую базу под возможность видеть в человеке объект для любого произвола – самой "продуктивной" организационной идеи для функционирования корпораций и пролога для процессов дегуманизации культуры и общества. Великолепный и тягостный пример – Раздел "Страх по-американски" в работе Кори Робина "Страх". Страх – самый сильный мотив, поскольку речь идет об угрозе жизни. Этот мотив сильнее голода, которым Европа принуждала к повиновению и "производству капитализма" в колонизируемых странах. Т.е. корпорация беззастенчиво манипулирует предельными психическими состояниями. В то же время запрет на любую солидарность приводит к тому, что человек остается наедине со своими фобиями. Он беспомощен. В итоге "бытие" работника в корпорации – постоянное переутомление, стресс и безысходность. И у него нет представления об иных, не корпоративных, целях существования, он не видит никаких альтернатив: так у "новых пролетариев" возникает особая психология "поражения".

"Если мы хотим противостоять “страху” по-американски", то эта борьба должна быть начата и завершена на рабочих местах, так как именно там граждане наиболее регулярно испытывают репрессивный страх и насилие над личностью". И далее: "Страх на работе порождается существованием иерархии в компаниях с целью поддержания этой иерархии. Наниматели используют страх не потому, что являются садистами или жестокими людьми, а потому что убеждены: страх – это топливо, питающее американскую экономику. “Уолл-стрит джорнал” пишет: "Рабочее место не бывает и не должно быть свободно от страха. Напротив, страх может быть эффективным инструментом управления.” — это весьма характерные цитаты из работы К. Робина.

Корпоративный капитализм отнял все завоевания пролетариата почти за 200 лет. Все, что было достигнуто со времени восстания силезских ткачей, которые вдохновили К. Маркса, вплоть до стачечного движения начала ХХ в. и социалистических завоеваний времен холодной войны. А отняв, привлек беспрецедентные ресурсы, финансовые и интеллектуальные, чтобы сделать невозможным всякое повторение подобных побед организованного труда над капиталом. Это всемирное поражение в правах работников, абсолютное классовое поражение бедных и угнетенных, уничтожившее энергию утопических проектов, как верно заметил Ю. Хабермас. Отсутствие утопии — принципиально иной организации общества, иного социального и политического проекта лишает работника ресурсов сопротивления, чему способствует и мощное пропагандистское сопровождение, которое убеждает нас ежедневно, что мы живем в лучшем из миров. И более того, в единственно возможном мире. А все другие варианты – "дорога к рабству" или фашизм.

***

Даже вообразить прекрасную утопию о том, "что из лона будущего для наших потомков возродятся мир и радость жизни" (М. Вебер) – запрещено. Эта модель общественного существования делает несчастным все большее число людей и все более счастливым абсолютное меньшинство. М. Вебер назвал этих счастливчиков "крупные рантье" (акционеры, банкиры, финансисты) — только они вывели себя из поля борьбы за существование: конкуренции, кризисов, тотальной нестабильности и неуверенности в завтрашнем дне. У всех остальных — абсолютного большинства, есть острое ощущение, что у них перманентно сжимается пространство жизни, как шагреневая кожа, замещая утраченное предсказуемым стрессом. Закономерен вопрос: может ли социальная система нормально функционировать и развиваться, когда в ее основе – абсолютная тотальная аномалия?

Инициативы реформ «закачиваются» по разным каналам (пример – улучшение позиций России в рейтинге Doing Business), снимаются табу на реформы по таким направлениям, как таможенное регулирование и государственное управление. В судебной системе вряд ли возможны радикальные реформы, но их публичное обсуждение говорит о возможности пересмотра отношений государства и бизнеса, считает Дмитриев.
В развитии частных длинных денег (еще одно направление институциональных реформ) будет предпринята попытка повторить успех ипотечного кредитования - рынка, созданного с нуля за 10 лет, не исключает он. Переключение внимания политических элит с краткосрочных на долгосрочные перспективы означает, что страна входит в новое состояние, однако запрос элит на реформы – это тоже источник неопределенности, заключил Дмитриев: «Эта ситуация обещает много сюрпризов в российской экономической политике».
Риски смещаются в будущее – долгосрочные темпы роста экономики ниже 2% воспринимаются элитами как угроза, рассказал Дмитриев.

Кризис переложен на население

Переключению внимания с краткосрочных проблем на долгосрочные способствовала реакция на текущий кризис. В кризис-2008 государство поддержало население, доходы людей почти не упали, однако это не предотвратило роста недовольства, протестов, длительного периода политической неустойчивости, сопровождавшегося падением рейтингов. Власти сделали вывод, и сейчас у них другая стратегия – поддержка макроэкономической стабильности, отметил Дмитриев: нести тяжесть нынешнего кризиса выпало прежде всего населению, чьи доходы и потребление резко упали.
Перераспределение происходит в пользу бизнеса: его растущая, несмотря на кризис, прибыль была бы эквивалентна росту инвестиций на 20%, подсчитал эксперт: просто в ситуации неопределенности никто не инвестирует. А население сокращает потребление продовольствия быстрее, чем непродовольственных товаров. Это означает, что люди экономят на самом насущном и бремя кризиса для них серьезно, указывает Дмитриев. Если в 2008 г. власти расходовали резервные фонды, то сейчас тратят резервы доверия – политический капитал, полученный в ходе российско-украинского кризиса.
Рейтинги президента высоки, но эрозия политической поддержки происходит по другим каналам, «снизу вверх», сравнил Дмитриев: уровень неодобрения региональных властей сравнялся с уровнем одобрения, близкого к историческим минимумам, доля не одобряющих правительство впервые за долгое время превысила долю недовольных им. В то же время недовольство не выливается ни в протесты, ни в запрос на социально-экономические изменения: граждане заняты выживанием. Доля тех, для кого приоритетом является текущее выживание, в 2016 г. составила 41% и превысила аналогичный показатель начала 2000-х, постдефолтного времени. Такая тенденция чревата скатыванием в популизм, в зоне риска – бюджетная и денежно-кредитная политики, эффективно помогающие минимизировать последствия внешних шоков. А вот институциональные реформы по улучшению бизнес-климата вряд ли будут подвергнуты такому же давлению со стороны населения, как макроэкономическая политика, и элиты фокусируются на них, считает Дмитриев.

Оптимизм под вопросом

Очень трудно поверить в картину оптимистичного будущего, основанного на реформах по доброй воле властей, сомневается политолог Екатерина Шульман: «Хотелось бы поверить, но непонятно, на чем основана такая уверенность». Источником роста экономики могла бы стать дебюрократизация, но ее предлагается осуществлять руками самой бюрократии, базовая проблема – насколько система способна реформировать сама себя, не верит в реформы Шульман. Центр стратегических разработок, который будет писать программу реформ, – это структура без полномочий, указывает она. Происходит консолидация власти у силовой бюрократии, она - основа режима, говорит Шульман: «Как можно защитить предпринимателя от прокурора, если прокурор – основа режима?» Реформы входят в противоречие с политическими возможностями самой системы, а предвыборный период – дополнительная точка стресса для политического механизма: в такое время система считает себя находящейся под угрозой и склонна защищаться, а не развиваться, говорит Шульман. Такое же состояние и у населения, только защищается оно от бедности, сравнивает она: запрос и власти, и населения на выживание не способствует повестке модернизации.
По итогам 2015 г. ВВП России лишь примерно на 3% превысил уровень 2008 г., посчитал политолог фонда «Либеральная миссия» Кирилл Рогов. Фактически это отсутствие роста: Россия уже семь лет в стагнации, заключает он. В России были периоды роста и спада доходов, чередования ужесточения и смягчения политики, но впервые за 50 лет - период низких доходов сочетается с ужесточением режима, отмечает Рогов: это и есть источник рисков – несовместимость жесткой политической иерархии со снижением доходов.
Успехи России в рейтинге Doing Business и Transparency International впечатляют, согласен с Дмитриевым профессор ВШЭ Мартин Гилман, и их не было, пока не упали цены на нефть: «Моя надежда на то, что цены на нефть никогда не восстановятся, – это будет, наверное, самое лучшее, что может помочь России диверсифицировать экономику и создать благосостояние с лучшим балансом между инвестициями и потреблением».

Очередной оперативный экономический мониторинг ИЭП им. Егора Гайдара, РАНХиГС и ВАВТ исследует компоненты, из которых состоит рост ВВП в прогнозе Минэкономики до 2019 года. Выводы этого исследования стали одним из обоснований позиции главы Центра стратегических разработок Алексея Кудрина, который возглавил группу Экономического совета при президенте, призванную обеспечить долгосрочный устойчивый экономический рост. На основе расчетов ИЭП господин Кудрин заключал: выход на желаемые темпы роста ВВП к 2019 году (более 4%) не могут обеспечить ни внешняя, ни внутренняя конъюнктура — необходимы структурные реформы и привлечение в экономику 4,5 млн работников и 40 трлн руб. дополнительных капвложений, что в ближайшем будущем нереализуемо и превосходит самые смелые оценки Минэкономики.

Метод, которым пользовались в ИЭП в своих расчетах, основан на разложении факторов экономического роста и оценки их вклада в этот рост. Он применяется в странах ОЭСР, но "адаптирован к условиям высокой внешнеторговой зависимости российской экономики". Аналитики выделяют три вида факторов: структурные (фундаментальные — динамика производительности труда, капитала, технологий и человеческого капитала), внешнеторговые и конъюнктурные (деловые циклы и случайные шоки).

Фундаментальный рост ВВП РФ замедляется с 2005 года и обусловлен снижением численности экономически активного населения, инвестиций в основные фонды и снижением общей производительности. Конъюнктурный фактор перестал вносить положительный вклад в ВВП еще в 2010 году, а с 2011 года его вклад в рост экономики стал отрицательным, достигнув минус 4,6% в 2015 году. Последнее объясняется комбинацией негативных последствий санкций и контрсанкций, ростом неопределенности и рисков в экономике из-за волатильности рубля, скачками цен и снижением доступности заемного капитала, поясняют авторы исследования.


Анализ сценарных условий и данных прогнозов Минэкономики на 2016-2019 годы и позволил экспертам предположить, что за достижение 4% роста ВВП отвечает лишь конъюнктура, вклад которой в целевом сценарии роста ВВП на 4,5% в 2019 году составляет 4,8% (см. график). Средние цены на нефть в прогнозном периоде заметно меньше многолетних показателей ($80-85 за баррель), что объясняет отрицательный вклад внешней торговли, а структурный рост продолжает замедляться из-за снижения производительности. "Такой рост конъюнктурной составляющей может быть результатом либо резкого ускорения роста циклического ВВП после "ухода в прошлое" негативного шока, наблюдавшегося в 2015 году, либо, при предположении о сохранении экономики в нижней фазе делового цикла, заметного положительного шока, природа которого неочевидна",— заключают экономисты ИЭП. Иными словами, предпосылок для роста циклической компоненты — резкого улучшения деловой и инвестиционной среды — они не видят. Для обеспечения же искомого структурного роста и необходимы 40 трлн руб. инвестиций и 4,5 млн дополнительных рабочих рук. Обязательным дополнением к таким вложениям и являются структурные реформы, о которых говорил Алексей Кудрин — и окончательную конфигурацию которых обещал представить не раньше чем через два года.

Глобальные цепочки стоимости (global value chains — GVC) — концепция, описывающая передачу стоимости в экспортно-импортных операциях,— и их исследование позволяют в том числе продемонстрировать характер интеграции национальных экономик друг в друга: сама по себе крупная и экспорториентированная экономика может быть менее важной для GVC, чем менее крупная, но поставляющая в цепочки более ценные составляющие (товары или услуги). До начала 2000-х исследования цепочек производились в основном через анализ взаимных торговых балансов. Жоао Амадор и Соня Кабрал, аналитики ЕЦБ, в июньской работе "Сети торговли с добавленной стоимостью" развивают методологию, появившуюся в последние годы. В ней компоненты мировой торговли составляются в сеть взаимных межстрановых зависимостей, после чего изучаются математические свойства этой сети. Работа основывается на данных базы WIOD о мировой торговле за 1995-2011 годы и европейской исследовательской сети CompNet, объединяющей ресурсы центробанков стран Евросоюза. Наиболее длинная цепочка, выявленная в базе WIOD,— 40 стран.

Принципиально новых данных о странах--узлах GVC и изменениях в их положении с 1995 года работа Амадора и Кабрал не дает: аналитики ЕЦБ подтверждают, что РФ остается одним из шести ключевых элементов глобальной сети добавленной стоимости, в которую с середины 2000-х годов включился Китай. В этом смысле роль России в цепочках существенно выше, чем у других стран БРИКС за исключением Китая, и выше (хотя и сравнимо), чем у Великобритании, Франции и Италии: с точки зрения глобальной сети, важнее России — США, Германия и Китай. Семь стран, составляющих ядро конгломерата GVC, стали с 1995 года гораздо более интегрированы в торговле друг с другом. С этой точки зрения ключевая страна по взаимозависимости во внешней торговле для РФ — Германия. Свое место в GVC Россия занимает преимущественно в силу важности сырьевого экспорта, однако интегрированность его в мировую экономику на порядок выше, например, чем сырьевой экспорт из Бразилии, ЮАР и Австралии, сравнение по этому параметру с Канадой и Индонезией даже более показательно. С точки зрения экспорта-импорта услуг РФ несколько более периферийна — на уровне Франции и Швеции. В центре цепочек торговли услугами в мире — США и Германия, чуть менее значимую роль играют КНР и Великобритания, неожиданно значима роль Бельгии, Венгрии, Эстонии, Финляндии и Мальты.

Наиболее важна, по данным исследования ЕЦБ, роль России в экспорте товаров, затем становящихся частью экспорта услуг — она сравнима с Германией. В чисто товарных цепочках стоимости (экспорт товаров, генерирующих экспорт товаров) Россия не менее важна, чем Германия, Китай, США и Италия. С точки зрения экспорта услуг, затем становящихся товарным экспортом, Россия уже ближе к периферии — во всяком случае, с ролью США и Германии ее роль в мировой торговле несравнима. Наконец, как и Китай, Япония и Франция, Россия малоинтересна как поставщик услуг, продолжающий цепочку торговли услугами: здесь центрами сети выступают США, Германия и Великобритания.

Исследователи ЕЦБ отмечают волатильность положения России в GVC, связанную с изменением сырьевых цен. Отметим, что, исходя из данных Амадора и Кабрал, наиболее драматические изменения в ролях стран ядра произошли в 2008-2009 годах: именно тогда стало очевидно некоторое сокращение роли Германии в GVC, восстановление значения США в роли поставщика иностранной добавленной стоимости в мировой торговле, а также сверхбыстрый рост роли Китая: значимость КНР (ранг в сети) в мировой торговле на уровне более российского была достигнута в 2009 году. С 2003 по 2008 год объем экспортированной из РФ стоимости в другие экономики рос темпами, сравнимыми с китайскими, хотя и меньшими.

В любом случае, исследование ЕЦБ дает часть ответа на вопрос о том, почему при снижающейся и относительно невысокой доле в мировом ВВП России удается быть достаточно сильной стороной торговых переговоров.

Столько же, сколько говорят об "игле", рассуждают и о необходимости слезть с нее. К этой актуальной задаче надо подходить с разных сторон. Конечно, главное решение - это диверсификация российской экономики и прежде всего ее экспорта. Сложившиеся сегодня условия облегчают эту задачу. Фактическая девальвация рубля, произошедшая в 2014-2015 годах, резко повысила конкурентоспособность российского экспорта. Но, увы, не за счет продвижения на рынок новых продуктов, а просто за счет цены.

Росстат подтверждает: в кризисном 2015 году чистая прибыль российского корпоративного сектора увеличилась на 50,2 процента. Этот рост обеспечил именно экспорт благодаря новым курсовым соотношениям. Хрестоматийный пример: в том же году "Газпром", несмотря на существенное (до 30 процентов) падение экспортных цен в Европе, сумел в 5 раз (!) увеличить чистую прибыль.

Диверсификация экспорта, конечно, не означает принижение значения традиционного углеводородного экспорта из России. Нефтяные и газовые богатства нашей страны - ее "проклятье" только в том случае, если ограничиваться их добычей и продажей, а дальше почивать на лаврах. Задача - превратить это богатство в средство, повышающее качество развития российской экономики и жизни общества в целом. Как это направление увязать с необходимостью снизить уязвимость российской экономики от внешних факторов и прежде всего нефтяной конъюнктуры?

Одно из решений предлагает Санкт-Петербургская международная товарно-сырьевая биржа (СПбМТСБ). Это российская биржа, на которой продаются и покупаются традиционные для России биржевые товары, расчеты ведутся в рублях.

Предстоит решить весьма сложные задачи. Во-первых, сделать российскую нефтяную марку Urals сначала узнаваемой в мире, а потом и одним из мировых нефтяных брендов. Во-вторых, вести расчеты за российские нефть и газ в рублях. Именно СПбМТСБ должна стать полигоном решения поставленных задач. Об этом не один раз недвусмысленно высказывался президент России Владимир Путин. 27 октября 2015 года он заявил: "Необходимо продолжить работу по совершенствованию биржевых механизмов в торговле нефтью, нефтепродуктами и газом. Год назад... была запущена торговля природным газом на Санкт-Петербургской товарно-сырьевой бирже. За это время объем торгов составил 6,8 миллиарда кубометров. С развитием биржевой торговли необходимо формировать независимые национальные ценовые индикаторы на основные виды топливно-энергетических товаров". Именно так биржа и развивается.

10 мая 2006 года в послании президента РФ Федеральному Собранию есть и такая постановка задачи: "Реальная конвертируемость рубля во многом зависит от его привлекательности как средства, используемого для расчетов и сбережений. И здесь нам еще очень многое предстоит сделать. В частности, рубль должен стать более универсальным средством для международных расчетов и должен постепенно расширять зону своего влияния. В этих же целях необходимо организовать на территории России биржевую торговлю нефтью, газом, другими товарами. Торговлю - с расчетом рублями. Наши товары торгуются на мировых рынках. Почему не у нас?".

Задача перейти в расчетах за российский экспорт важнейших биржевых товаров нефти и газа на рубли ставится не в первый раз. Но в начале июня 2016 года правительство наконец-то утвердило план мероприятий, необходимых для запуска на российской бирже торгов поставочными биржевыми экспортными контрактами. В числе приоритетных направлений - изменение законодательства в части допуска на биржу нерезидентов, порядка формирования экспортных и позиционных графиков "Транснефти", а также проведение road show фьючерса в Лондоне, Женеве и Сингапуре.

Другими словами, произошел решительный поворот от обсуждений к действиям. Казалось бы, время для этого не слишком благоприятное: война санкций продолжается, как и попытки изолировать Россию. Но, с другой стороны, именно сейчас наметились, как говорят дипломаты, "подвижки", которые следует развить.

Во-первых, во многих европейских странах все громче звучат призывы отказаться от антироссийских санкций. Во-вторых, России уже удалось пробить небольшую, но брешь в финансовой блокаде со стороны Запада. Минфин сумел разместить организованный ВТБ выпуск еврооблигаций. Пусть небольшой - всего 1,75 млрд долл., но его основные покупатели - иностранные резиденты, по признанию самого минфина, прежде всего из Великобритании. В-третьих, юбилейный, двадцатый Петербургский международный экономический форум возвращает себе статус русского Давоса. В его работе участвуют генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун, председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер, премьер-министр Италии Маттео Ренци, ряд руководителей крупнейших европейских компаний. Маятник качнулся от санкций. Почему бы его не подтолкнуть?

Но вернемся к зависимости России от нефтяной конъюнктуры. Расчеты за нефтяной экспорт в рублях - лишь первый трудный шаг, параллельно должно происходить укрепление экономической мощи России. Без этого переход на расчеты в рублях останется только заявкой на независимость от внешней конъюнктуры. Есть риск формального перехода к рублевым расчетам, на самом деле цена будет по-прежнему определяться в долларах, рубли появятся лишь при пересчете курса. Если все останется так, то возникает опасность фактического занижения экспортной цены. Покупатель будет страховаться от рисков колебаний рубля, перекладывая эти риски на продавца. В выигрыше окажутся лишь банки, ведущие курсовые пересчеты; неслучайно именно банкиры активнее самих нефтяников поддерживали идею перехода в расчете за экспорт российских нефти и газа на рубли.

Риски есть всегда. На них нельзя закрывать глаза, им нужно противостоять. Первые реальные успехи возможны при расчетах с Китаем и Индией, соответствующие уроки могут потребовать совершенствования механизма расчетов. Но, еще раз, очень многое зависит от того, как будет развиваться вся российская экономика.

Дорогу осилит идущий. В конце концов, когда-то именно рубль был мировой валютой при расчетах за пушнину.