Холокост-правда или вымысел

Справедливая поговорка
"Мир не без добрых людей."

Мои друзья и "коллеги" по финским нарам концлагеря "Миэхиккеля", пронюхав, что я пописываю в столь уважаемый в читательской среде еженедельник насели на меня с просьбой "сработать материал на "концлагерную тему". Просьба старых друзей - непререкаемый закон. К тому же эта тема давно просится на бумагу. Зимой, кажется, 88 года в Зеленогорском ресторане "Олень" я совершенно случайно встретился и разговорился с финским писателем, бывшим охранником концлагеря №32, автором небольшой книжки (документальное исследование) "Военнопленные в Финляндии 1941-1944 гг.". Уже тогда в моем воспаленном мозгу зародилась мысль: когда-нибудь дотянуться до этого печального вопроса и в меру своих способностей его осветить.

С распадом Союза все пошло прахом: и замыслы, и экстравагантные темы. Тем более какие-то там концлагеря. Новое время вытащило на свет иные проблемы: аферы финансовые, заказные убийства, политические спекуляции. Словом, все то, что формирует сегодняшнего читателя.

И вдруг - письмо друзей, которых при дележе "щедрого" немецкого пирога (компенсационные выплаты узникам концлагерей незаслуженно обошли стороной. Все, что у меня в этой жизни осталось, - это друзья, тесная дружба с которыми началась осенью 41-го в холодном бараке концлагеря "Миэхиккеля", самого жестокого и отвратительного по словам бывшего охранника и писателя Эйно Пиэтола.

Когда в декабре 1917 года по декрету Совнаркома Финляндия распрощалась с коммунистической Россией, русское население Карельского перешейка поспешило ретироваться в Петроград. Но после известных военных событий зимы 1939-40 годов волна вынужденных переселенцев вернулась на прежние позиции. Напомню: советское правительство, чтобы "утрамбовать "безлюдный" перешеек советскими гражданами, пригласило добровольцев из союзных республик. Потому неудивительно, что в Куоккала, Терийоках и в Келомякки, да и по всему Карельскому перешейку было много украинцев, беларусов и переселенцев из других областей и республик. Наше небольшое семейство, оставив комнатенку в коммуналке на Васильевском острове, рискнуло попытать счастья в разрушенных зимней войной Терийоках. Перебрались в городок еще и потому, что отцу-мелкому партийному чиновнику, предложили какую-то не пыльную работенку в Райвола. А в Терийоках, на Красноармейской дали небольшой деревянный домишко. Неподалеку от бывшей 444 школы. Через год с небольшим в него угодит снаряд, домишко загорится и от него останутся лишь обгоревшие головешки, да приятные воспоминания от былых радостей.

Не успели просохнуть чернила на мирном договоре, как на территории Финляндии началась активная подготовка к военным действиям уже в союзе с Германией.

Грянула новая война. В конце августа финны взяли Кивенапы, затем Райволу и подошли вплотную к Териокам взяли город и его подожгли. А нам , не успевшим унести ноги, достались "мягкие" нары финского концлагеря "Миэхиккеля". 9 июня 1941 года в Финляндии прошла мобилизация резервного состава. А 3-й армейский корпус вместе с норвежской армией попали под командование немцев. Концлагеря для военнопленных, как и концлагеря для гражданского населения, спешно оборудовали под первые партии заключенных.

"В штабе тыловых частей планы по переброске военнопленных в различные районы были готовы еще до того, как начались непосредственные бои на финляндских фронтах" (Эйно Пиэтола). Тему военнопленных, пожалуй, оставим для исследователей и историков. Я могу рассказывать только о том, к чему имел прямое или косвенное отношение: о себе, о семье, о тех, с кем пришлось делить все "прелести" лагерной жизни.

...Для нашей небольшой семьи самым неприятным моментом было то, что папаша по партийной линии имел отношения с Отто Вильгельмовичем Куусиненом, впоследствии кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, а мамаша имела шапошное знакомство с его дочерью Хертой. В концлагере "Миэхиккеля" эти отношения стоили нам дорого. Будь военная кампания зимы 1939-40 гг. более успешной, на что рассчитывали в Кремле, Отто Вильгельмовичу светило бы президентское кресло. 2 декабря 39года, Куссинен был назначен главой марионеточного правительства, которое, кстати, базировалось в Терийоках. А, если бы зимняя военная кампания была бы более успешной... К счастью, или к несчастью этого не произошло.

Вообще у финнов в концлагерях существовала строгая градация в смысле отношения к узникам. Особенно страдало русское население. "Военный инспектор ставки полковник Споре в своем рапорте от 12 июня 1942 г. Писал следующее: "Надписи на стенах камер у русских такие, что вполне можно предположить, что среди них есть враждебно настроенные к нам, поэтому русских следует остерегаться" (Эйно Пиэтола). Близких к финнам "по крови" размещали отдельно от русских. К украинцам, белорусам и другим национальностям отношение было более-менее мягкое, если отношение человека с ружьем к лишенному всех прав можно назвать мягким. Наказания за провинности были самые разнообразные в зависимости от тяжести проступка. Но чаще всего применяли порку розгами. Порки были публичными, тогда как смертная казнь производилась без посторонних глаз. В центре барачной площади устанавливали помост, укладывали на него животом вниз наказуемого. Розгой служил привязанный к деревянной ручке пучок изолированной медной или стальной проволоки. Количество ударов заранее было известно и провинившемуся, и экзекутору. Порка была особенно отвратительным публичным наказанием. Офицеры лагеря всегда присутствовали на экзекуциях и смотрели, чтобы все проходило по правилам. Слава богу, женщины от этого позорного деяния освобождались. Но дети...

Мой старший брат, которому в 43-м было чуть больше четырнадцати, налетел-таки на порку и даже дважды. Первый раз за краюху хлеба, которую шмонающий охранник обнаружил у него в кармане; второй раз дело едва не закончилось трагедией. Мы помогли шестнадцатилетней девчушке, которая совершила неудачную попытку побега из лагеря. Таких попыток было немало, но пройти через враждебно настроенное население было делом весьма проблематичным. Однажды неподалеку от нашего лагеря поймали советскую парашютистку. Местные жители обратили внимание на стеганую фуфайку, которую не носило население. Схватили и сдали.

Военное руководство Финляндии не придерживалось подписанных международных соглашений в обращении с пленными, да и с гражданским населением, которое не по своей воле угодило в лагеря. Финны по примеру нацистской Германии принялись сортировать людей по национальной принадлежности. Один мой приятель, который после распада СССР перебрался в Финляндию, совершенно случайно в "бабушкином сундуке" обнаружил циркуляры времен минувшей войны, регламентирующие расклад и обращение с пленными разных национальностей. К русским отношение особое: крайне осторожное и крайне жесткое. Вот фрагмент из незаконченного циркуляра. "Опыт, полученный во время войны 1939-1940 гг., показывает, что не только с точки зрения просветительской и пропагандистской, но и с точки зрения результатов разведок и полученных данных необходимо, чтобы военнопленные, относящиеся к малочисленным народностям СССР, содержались отдельно от собственно русских..."

Известия об ухудшении военной обстановки для Германии и ее союзников весной 1944 года и позднее довольно быстро достигали персонала лагерей, охранников, военнопленных и нас, гражданских. Окончание войны было общей темой разговоров между охранниками и заключенными. В таких беседах проявлялись и различия в настроениях пленных, и тревога некоторых из них за свое туманное будущее. Не секрет, что некоторые слишком рьяно служили хозяевам и почти всегда во вред землякам. Помню, когда нас в октябре 1944-го привезли на фильтрацию (проверка на "политическую вшивость") в Выборг, один мужичок ползал на коленях, умоляя бывших солагерников не выдавать его, умолчать. Мы, сердобольные, простили.

За военной обстановкой следили тщательно. Страсти были накалены. Приближался конец войны, шептались об условиях замирения (рядовые и офицеры охраны). Большое наступление советских войск завершилось сдачей Выборга, финские войска отступали, оставляя "завалявшиеся" батальоны.

Президент Финляндии маршал Маннергейм объявил Сталину о согласии финского правительства принять условия мира, чтобы на фронтах как можно быстрее прекратилось бессмысленное кровопролитие.

Так и случилось. Перемирие началось 4 сентября 1944 года. Весть о нем в нашем гражданском лагере была встречена с чувством радости и успокоения. Финско-немецкое "братство" по оружию уступило место финскому "братству". Перемирие внесло определенное изменение в обращение с пленными. Концлагерь был "распахнут", динамики направлены на бараки, радость и ликование.

Как вдруг в самом конце сентября меня хватила кондрашка. Да так серьезно, что потребовалось переливание крови. Тут же определили в военный госпиталь, и молодой финский солдат Эско Пелтонен откачал из своих вен необходимое мне количество.

Нарядили нас финны в свою военную амуницию, выдали башмаки и 16 октября 1944 года отправили в Союз...

Радости нашей не было предела. Даже проверка в Выборге не омрачила приподнятого настроения. Родина-мать - отнюдь не мачеха. Но, как и поныне говорят в Питере, кончились белые ночки, наступили черные деньки.

Мамашу гнали в шею из всех приличных мест, не принимая на работу и мотивируя отказ "политической необходимостью". Брату указали на дверь, когда он попытался "протиснуться" в музыкальную школу на свое довоенное место.

- Таким, как ты, - сказали ему, - место на строительной площадке или у токарного станка. Пока не отмоешь позорное пятно финского плена, в приличное общество тебе доступа нет. - Ну а меня по причине несовершеннолетия с первого школьного дня наградили кличкой Чухонец.

"За углом власти" меня тоже поджидали неприятности. Когда в мою глупую голову поселилась мечта – стать мореходом и посмотреть мир, я поспешил подать документы в Ленинградскую среднюю мореходку. "Хороший ты парнишка,- сказал мне председатель приемной комиссии, -Увы, дорогой, принять документы от тебя не могу: подкачала биография...Заграница, концлагерь, не имею права." В тот же вечер накропал письмецо в Смольный, секретарю обкома. Кажется, Козлову Фролу Романовичу... Так мол и так, был мал и глуп и не понимал какой вред приношу государству. Каюсь, в своем мерзком поступке Забрался в кабинет Жданова, спер карту укрепрайонов Ленинграда, перемахнул линию Маннергейма и в финский генштаб Письмишко с этим текстом сунул в конверт, нацарапал адрес, смотался в Питер, к Смольному и в синий ящик для писем граждан бросил свое "послание". Через неделю мать в слезах. Показывает повестку в Большой дом на Литейном. Делать нечего с КГБ шутить рискованно, нужно валить на "прием".

"Так ты-что же, сучий выродок, с советской властью шутить вздумал! Сгною сопляка! На нарах до конца своей паршивой жизни проторчишь!.." Пожалуй, с того посещения Большого дома я угодил под недреманное око КГБ.


P.S. На топком берегу Каркинитского залива в однокомнатной халупе старик со старухой. Перед ними на кухонном столе официальная бумага из Хельсинки. Круглая печать и две финские фамилии.

- Старик, - шепчет старуха, пытаясь дотронуться до бумаги, - получим компенсацию, денежки упрячем в какой-нибудь банк под большие проценты...

- Накось выкуси, чтоб я свои деньжищи да к жуликам в банк... Дома будем хранить валюту. Сварганим стальную дверь, врежем бельгийские замки, на окна решетки из арматурной стали.

- Дед, - продолжает неугомонная старуха, - может быть, оставим эту провинциальную халупу, купим в Ялте квартирку и как все порядочные люди вечером по набережной, с собачкой...

Утром следующего дня дед за телефон и звонит в Симферополь, в крымское отделение фонда "Взаимопонимание и примирение":

- Девушка, передо мной официальная бумага из военного архива Финляндии. Могу ли я рассчитывать на компенсационные выплаты?

- По-моему, да. Как-никак Финляндия была в одной упряжке с Германией, и даже Гитлер в 1943 году навестил в Хельсинки Маннергейма и поздравил его с днем рождения. Об этом недавно рассказал Первый канал Российского телевидения.

Дед, верный своему недоверчивому характеру, следующим утром звонит в Киев, на Фрунзе, 15, в фонд "Взаимопонимание и примирение":

- Алло, товарищ, я такой-то, получил депешу из Финляндии, в коей подтверждается, что наше маленькое семейство два с лишним года томилось на нарах в концлагере "Миэхиккеля". Куда высылать документы и могу ли я рассчитывать на компенсацию?

- Какая Финляндия? Какой лагерь?.. Освенцим, Бухенвальд, Дахау, Равенсбрюк - вот лагеря в нашем списке. А твои финские - это несерьезно. Прощай, дедуля...

P.P.S. 16 октября 2004 года исполнилось ровно 60 лет, как наша семья, покинув ворота концлагеря, вернулась на родину. Данных о количестве погибших среди гражданского населения нигде нет. Во всяком случае все мои попытки обнаружить эти цифры не увенчались успехом. Военнопленных в Финляндии было более 64 тысяч человек. Погибли от голода, холода, болезней и непосильного труда 18700 человек (29%). В гражданском концентрационном лагере "Миэхиккеля" томились 47 матерей и 631 несовершеннолетний ребенок.

Дважды через программу "Жди меня" пытался отыскать своего спасителя, финского солдата Эско, увы, - безуспешно...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА: ИСКОВЕРКАННЫЕ СУДЬБЫ.

Эту тему я вытаскиваю из памяти, как моток колючей проволоки: и больно, и колет, и нужно вытащить, чтобы она не терзала более душу.

До переезда в сороковом году, после известной финской кампании, в Терийоки, мы жили в Ленинграде, в коммуналке, на Васильевском острове. Старший брат Роберт с шести лет занимался в музыкальной школе и, как говорили педагоги, "мальчик подает большие надежды".

Шесть лет занятий пошли прахом, когда загремели пушки, а наше скромное семейство "обосновалось" на жестких нарах финского концлагеря "Миэхиккеля". При всех неприятностях лагерной жизни нам, тем не менее, чертовски повезло: мы вернулись и вернулись живыми...

Радости не было предела. И планов наших "громадье" громоздилось в головах. Брат мечтал о музыкальной школе. "Вот закончу седьмой класс и подамся в музыкальное училище",- повторял он уверенный в себе. Мамаша всячески поддерживала его решение и готова была положить остатки здоровья ради его успеха.

Директриса териокской школы встретила его в штыки. "Таким как ты,- грубо оборвала она его мольбу, - место на стройке, либо у станка." Вскоре брата силком переправили в Выборг в ФЗО (фабрично-заводское обучение). Он бежал. Вернулся в Терийоки, но ненадолго. Его снова повязали и вернули в Выборг. Он бежал в и в этот раз. Поймали и намотали срок. Первые полгода отбывал в Пулково.

Зэки восстанавливали разрушенное здание знаменитой Пулковской обсерватории. Жрать было нечего. И мы с мамашей, насобирав крохи: картошку, сухари, квашенную капусту и махру до Пулковских высот добирались пешодралом. Общественный транспорт, в то далекое время, увы, не ходил. Трамвайчиком добирались до Средней рогатки, а далее - надежда на крепкие ноги.

Через полгода этапом брательника перегнали в Назиястрой, недалеко от станции Жихарево (Волховское направление). Через год он освободился, а еще через год - забрили в армию и погнали под бандеровские пули в Галичину. Через несколько месяцев комиссовали с пулевым ранением в левое плечо. Судьба сделала из него матерого ненавистника советского строя. Мать, изуродованная лесоповалом в концлагере, после неудач со старшим сыном, окончательно слегла и практически не выходила из больницы до самой смерти.

Судьба брата и мой неудачный "поход" в мореходку, тяжелым оттиском отпечатались на моем характере, равно, как и на отношении к существующему строю. После службы в армии меня потянуло к тем, кто был далеко не согласен с существующими порядками в стране. Вскоре нащупал САМИЗДАТ. И пошло-поехало. А закончилась моя "любовь" к советской власти знакомыми с малолетства нарами. Три года "от звонка до звонка" - вердикт самого справедливого суда в мире. Сегодня - все это в прошлом, всего лишь, темное, мрачное пятно в моей памяти. А когда мне сверстники говорят, что раньше было лучше - я не спорю. Может быть и лучше, но нашей семье, в прошлой жизни, увы - не повезло.

© Лев ЗАЙЦЕВ. Статья любезно предоставлена автором.
© Публикация terijoki.spb.ru от 14.03.2009 г. При перепечатке ссылка обязательна.