Ложь и ложь во имя спасения....

Согласно профессору Дубровскому, добродетельный обман представляет собой вид намеренного обмана, поскольку выражает определенный интерес человека. Однако, в отличие от недобродетельного обмана, используемого для реализации, как правило, эгоистического интереса, "добродетельный обман выражает такие интересы субъекта, которые совместимы с общечеловеческими ценностями, принципами нравственности и справедливости. Это можно интерпретировать в смысле совпадения интересов того, кто обманывает, и того, кто является объектом добродетельного обманного действия" [П.И. Юнацкевич, В.А.Кулагин, "Психология обмана. Учебное пособие для честного человека", СПб, Фолио-Плюс].

Наряду с личными особенностями субъектов общения, существенную роль в понимании такого феномена, как добродетельная ложь, играют ситуативные факторы. Важным параметром социальной обстановки является степень нормативной или ситуативной поддержки, которая предоставляется лжецу. Один и тот же человек в разных ситуациях может выглядеть в глазах общества героем, если он обманул врага, или преступником, если он обманул собственную референтную группу. Не уходя от проблемы моральной оправданности лжи, которая возникает практически во всех областях человеческого бытия – от нуклеарной семьи до национальных или расовых общностей, мы все же не можем не признавать того факта, что ложь военнопленного более оправдана и даже предписана ему нормативно, а ложь священнику, судье или просто близким людям, как правило, не находит никакого оправдания.
Класс явлений добродетельного обмана может быть разбит на две группы. К первой из них могут быть отнесены все случаи, "когда объект обмана и объект доброго дела совпадают". Типичным примером этого служит сокрытие от больного той информации о истинном положении его здоровья, которая способна ввергнуть больного в тяжелые психоэмоциональные переживания, депрессию, суицидальное настроение; которая резко снизит его активность в борьбе с заболеванием. Четко продуманная и организованная врачом дезинформация больного может, напротив, повысить его сопротивляемость болезни и придать уверенность в положительном исходе, содействовать мобилизации его жизненных сил.

Сюда же можно отнести любые другие случаи, где обман совершается ради того, чтобы облегчить положение некоторого другого лица: избавить его от горя, чрезмерных отрицательных эмоций, предохранить от опасного увлечения, от ошибок, неразумных действий, пресечь мысли о самоубийстве, и тому подобное.

Ко второй группе относятся те случаи, когда объект обмана и объект доброго дела не совпадают. В таких случаях один субъект обманывает другого во имя блага или третьего, где под третьим может выступать любое нечто – от отдельного человека до абстрактной идеи, или же в своих собственных целях, которые или видятся справедливыми большинству. Например, в случаях, когда необходимо обезвредить террориста, с которым ведутся переговоры, предпринимаются все возможные формы давления на него и искажения действительности таким образом, чтобы ослабить его внимание или вынудить его поддаться на провокацию, после чего его можно будет обезвредить. Подобное поведение лиц, которые противодействуют опасности, является им предписанным, рекомендованным, нормативно закрепленным. В других случаях используемая ложь не является ни предписанной, ни нормативной, однако, с точки зрения некоторого большинства, она является необходимой и оправданной. Например, на допросе подследственного следователь может использовать ложь в качестве инструмента давления на допрашиваемого. И хотя с нравственной, с философской, с общечеловеческой позиции правда всегда предпочтительнее, чем ложь и обман, тем не менее во многих случаях обман молчаливо одобряется и даже считается желательным, как адекватная мера противодействия некоторой агрессивной социальной данности.

Несколько иная классификация может быть получена, если за ее группирующую основу взять, с одной стороны, все общественно-нормативные ситуации обмана, а с другой – личностно-нравственные ситуации обмана. В первом случае обман является необходимым общественным инструментом, способным добиться гораздо более выгодных результатов, чем, если бы говорилась исключительно правда. Например, "если в один прекрасный день все психологи примут решение никогда не вводить в заблуждение испытуемых, то многие эксперименты станут невыполнимыми". Во втором случае обман ситуативен, не подлежит или не поддается изучению, не имеет явно выраженных признаков общественного соглашения, нормативно не формализован, и вся ответственность, как правило, лежит на объекте, инициирующем обман ради некоторого блага, которое он предполагает. Рассмотрим эту классификацию подробнее.

Под общественно-нормативными ситуациями следует понимать все случаи обмана, которые обладают следующими признаками:

-Они поддаются правовому, нормативному и общественному регулированию.

Например, разведчик обманывает не по своему желанию, а в целях некоторого общества, интересы которого он представляет. Более того, он действует с их согласия, одобрения и научения. Нормативно ничто не мешает общественным институтам запретить лицам, осуществляющим разведывательную и шпионскую деятельность, использовать ложь в своей деятельности. Однако этого не происходит, как не происходит во многих других случаях, где ложь подразумевается как один из важных инструментов в достижении общественных целей.

-Отказ или запрет на использование лжи может приводить к ситуациям, более драматичным и неблагоприятным для общества.

Действительно, можно согласиться с Виктором Знаковым, который говорит, что "иногда мы просто вынуждены лгать". У ученых возникнут серьезные трудности в разработке новых лекарственных средств, из экспериментальной психологии придется исключить большое количество методик и подходов, при которых испытуемый должен находится в неведении относительно целей и задач эксперимента.

-Люди, которые обманывают с позиции общественно-нормативных ситуаций, не преследуют своих личных интересов.

Люди, которые обманывают в контексте той или иной ситуации, не преследуют своих личных интересов или желания извлечь из этого какую-нибудь выгоду для себя. Вполне вероятно, что вне контекста этих ситуаций те же самые люди вообще не способны обманывать других. Обман для них является инструментом, использование которого оправдано в строго определенных ситуациях. Например, пилоты самолета могут сообщить пассажирам, что полет проходит нормально, хотя, на самом деле, в это время они отчаянно борются за выживание самолета. В данной ситуации у пилотов нет никакого личного интереса обманывать, они подчиняются правилу, при котором сообщение правдивой информации неизбежно приведет к более драматичным последствиям (панике). Врач, который сообщает больному о том, что последний "пошел на поправку", не имеет желания обманывать и не видит в этом личной выгоды, но знает, что это ускорит и облегчит процесс выздоровления больного.

-Для любого из распространенных случаев общественно-нормативной ситуации обмана существуют как многочисленные прецеденты, которые поддаются анализу, так и заключения, что в данных случаях обман будет более предпочтителен, чем правда.

По данным американского врача Алана Робертса, полученным в 1993 году, терапия головных болей с помощью плацебо приводит к 67,9% излечения, а терапия расстройств пищеварения – к 58,0% выздоровления. А проведенный им сравнительный анализ действенности фармакологических и плацебных препаратов обнаружил, что "при обычных головных болях или расстройствах пищеварения плацебо оказались эффективнее иных медикаментов" [С.С. Степанов, "Психологическая мозаика", Москва, "Академия", 1996]. Таким образом, в некотором роде можно считать научно доказанным, что использование обмана в терапевтических ситуациях может приводить к гораздо более эффективным результатам, чем в тех случаях, если бы терапия не использовала эту возможность. Очевидно, что многие контексты общественных ситуаций, в которых присутствует обман, нормативно закреплены в силу того, что их существование является необходимым, выгодным и эффективным для развития самого общества, и что такая точка зрения подкреплена опытом, анализом и научными данными.

-Общество признает существование таких ситуаций, когда использование обмана оправдано, и, в своем большинстве, согласно с этим.

Согласно иерархии потребностей Абрахама Маслоу, базальные потребности человека – физиологические потребности и потребность в безопасности – имеют большую ценность для любого большинства, чем потребности гораздо более высокого уровня развития – нравственные, общечеловеческие. Как следствие этого, можно сделать вывод, что общество в целом признает, и готово признавать, право на существование ситуаций обмана, если они ориентированы на удовлетворение базальных потребностей, связанных с выживанием и безопасностью.

Под личностно-нравственными ситуациями обмана следует понимать все случаи, в которых объект или умалчивает об истинном положении дел, или искажает информацию, предполагая, что и в том, и в другом случае это будет наилучшим выходом для субъекта, которому предоставляется ложная картина действительности. Основное отличие таких ситуаций от нормативно-общественных заключается в том, что обманщиком движет собственное понимание ситуации, и что он находится вне любого контекста, который бы предписывал обманное действие как вынужденное, оправданное или необходимое.

Личностно-нравственные ситуации обмана гораздо более распространенное явление, чем нормативно-общественные, число которых хоть и велико, но явно конечно и весьма строго определено самим обществом. Мы встречаем их и дома, и на работе, и на улице. Тема лжи во благо – один из излюбленных мотивов в литературе, достаточно вспомнить лишь "На дне" Горького. Виктор Знаков утверждает, что добродетельная ложь вообще является традиционно русским типом. Проведенный им опрос ("В каких ситуациях вы можете солгать?") обнаруживает, что большинство людей склонны отвечать так, что Знаков характеризует как "ложь во имя спасения": искажение диагноза, сообщаемого неизлечимо больному; желание оградить близкого человека от лишних неприятностей; неточное изложение родителям совсем не героических обстоятельств гибели их сына в армии и т.п.". А статистические исследования полученных результатов показали, что подобные ответы "следует признать наиболее типичными для представителей русской культуры".

Если не выделять, как это сделал Знаков, "субъективно-нравственный" тип понимания лжи, свойственный русской культуре и ментальности, а остановиться на предложенной в этой работе личностно-нравственной типологии обмана, не имеющей транскультурных различий, то можно сформулировать и описать основные признаки, которые свойственны феномену добродетельного обмана в контексте ненормативных ситуаций.

-Личная убежденность, что в определенном контексте ситуации лучше обмануть или умолчать, чем сказать правду.

Родитель, который говорит ребенку о том, что дети берутся из капусты, убежден в том, что в данной ситуации это много лучше, чем пытаться объяснить все так, как оно есть на самом деле. Жена, которая говорит тяжело больному мужу, что он скоро поправится, так как врач по секрету поделился с ней прогнозом на его выздоровление (и что не имеет отношения к действительности), преследует самые лучшие цели и верит, что так будет лучше. Сын, который пишет в письме, как все хорошо в армии и как ему легко служится, просто не хочет травмировать своих родителей истинным положением дел. В каждом из приведенных случаев и в миллионах возможных подобных случаев люди выбирают сказать неправду, которая, по их мнению, или сможет улучшить ситуацию, или ее не усугубит.

-Поведение лиц, которые в тех или иных ситуациях склонны обманывать ради предполагаемого блага, невозможно контролировать и регламентировать. Оно не поддается нормативному и правовому регулированию.

Если врач сообщает пациенту ложную картину о состоянии его здоровья, после которого самочувствие больного резко ухудшится, то такое событие не пройдет мимо профессионального сообщества, которое регламентирует подобные действия, и требует точного и профессионального их исполнения. Независимо от правового поля, которое может оговаривать подобные действия, или не оговаривать, обманное действие может попасть в поле зрения более высоких социальных институтов как факт, имеющий неожиданное следствие или создающий некий прецедент, требующий пересмотра норм и требований к исполнителю обмана. В случае с личностно инициируемыми формами обмана повлиять на подобные действия практически невозможно. В мире, возможно, миллионы родителей внушают детям ложные картины сексуальных отношений, брачных связей и многих других явлений, будучи искренне убежденными, что это принесет только пользу их детям. Людей, которые так поступают, невозможно привлечь к ответственности и вынудить их поступать иначе. Такой добродетельный обман может иметь самое непосредственное отношение "лишь к чувствам обманщика, а не к юридическому определению его виновности или невиновности".

-Для любого из распространенных случаев личностно-нравственной ситуации обмана не существуют однозначных фактов и заключений, которые утверждали бы, что в данных случаях правда предпочтительнее обмана.

С общечеловеческой, с нравственной, с философской точки зрения говорить правду всегда предпочтительнее, чем обманывать. "Кант, например, говорил, что категорически нельзя допускать ложь ни в чем, поскольку считал, что любая ложь всегда кому-нибудь вредит: либо человеку, либо человечеству" ("Трудиться понять ближнего", Интервью с Виктором Знаковым, журнал "Человек", 1998, № 5). Однако нельзя сказать однозначно, что в большинстве жизненных ситуаций в их самом житейском представлении правда не всегда предполагается, как наилучший выбор. И в значительном количестве ситуаций люди руководствуются гораздо более приземленными категориями, исходя из собственного понимания ситуации. Никто не учил и вряд ли кто и когда либо сможет научить солдата говорить своему смертельно раненому на поле боя другу, что тот скоро поправится и что все будет хорошо. Вряд ли кто и когда либо найдет однозначный ответ: нужно ли на самом деле делиться со своими членами семьи плохими новостями, или лучше умолчать о них? Каждая из таких ситуаций имеет свой определенный, уникальный характер. И в такой ситуации выбор каждым конкретным человеком – что сказать, правду или обман? – остается исключительно делом совести, воспитания и психологической индивидуальности человека.

Далеко не всегда мы можем утверждать, что человек, совершающий добродетельный обман, действительно делал это по гуманным соображениям, исходя из человеколюбия и желания принести другому облегчение. "Зачастую лжецы могут не осознавать или же не признавать, что обман, который на первый взгляд представляется ложью во спасение, выгоден им самим. Например, один старший вице-президент национальной страховой компании считает, что правда может оказаться жестокой в том случае, если страдает самолюбие другого человека: "Порой не так-то просто заявить какому-нибудь парню прямо в лицо: не выйдет из тебя никакого председателя" [Пол Экман]. И далее: "Не лучше ли в таком случае пощадить его чувства? А заодно и свои? Ведь на самом деле "не так-то просто" сказать такое этому "парню" прямо в лицо, потому что можно натолкнуться на его возможный протест, особенно если тот посчитает, что это лишь личное мнение. В этом случае ложь щадит обоих".

Личная выгода может присутствовать как в общественно-нормативных ситуациях обмана, так и в ситуациях личностно-нравственных. Врачом, который предлагает таблетку и знает, что она не поможет, но утверждает обратное, могут двигать не только благородные, но и корыстные интересы. Следователь, который лжет подследственному для того, чтобы сбить его с толку, может быть заинтересован в том, чтобы как можно быстрее раскрыть преступление и получить за это определенное должностное поощрение. И в некоторых ситуациях благодетельной лжи, или социально дозволенной лжи, мы можем обнаружить, что человеком движут не только нравственные побуждения, а иногда – и просто аморальные, которые лишь маскируются под добродетель.

В тех случаях, когда объект обмана и объект доброго дела совпадают, необходимо учитывать тот факт, что в большом количестве случаев, которые, как правило, связаны с чрезвычайно интенсивными стрессовыми ситуациями, в коммуникации имеет место не факт добродетельного обмана, а самообман. Это связано с защитной реакцией организма на очень сильный стресс: в ситуациях неожиданной утраты близкого человека, его травматизации или болезни окружающие могут сообщать ложную информацию не потому, что хотят облегчить положение других людей, вовлеченных в стресс, а лишь потому, что не способны сами принять истинное положение вещей. Таким образом, ложь, формально выглядящая как обманное сообщение ("Ты обязательно поправишься и выздоровеешь") – на деле являет собой защитную реакцию психики и не может быть отнесено и классифицировано как ложное.

Следует также отметить еще один вид обмана, на который, в частности, указывает Виктор Знаков. Этот обман, особенно характерный у детей, не приносит никому вреда, а лгущему приносит некоторую пользу. "Например, ребенок разбил вазу и сказал, что это сделала собака, так как знает, что родители ее не накажут. Ему польза и собаке вреда никакого". Еще более изящный пример подобной лжи приводит С. Спилберг в своем кинофильме "Список Шиндлера", когда мальчик обманывает нацистов, показывая на человека, который уже убит и называя его тем человеком, которого они разыскивают.

Феномен добродетельного обмана, особенно в том смысле, в каком его видит Виктор Знаков, выделяя русский тип понимания лжи и называя его субъективно-нравственным, еще требует своего изучения у российского ученого-исследователя, которого волнуют проблемы психологии лжи и обмана.

О Правде и Лжи

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых блаженных калек,
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила,
Мол, оставайся-ка, ты у меня на ночлег.

И легковерная Правда спокойно уснула,
Слюни пустила и разулыбалась во сне,
Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,
В Правду впилась и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью,
Баба, как баба, и что её ради радеть.
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту, и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты
И прихватила одежды, примерив на глаз.
Деньги взяла и часы, и ещё документы,
Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу
И подивилась себя оглядев делово:
Кто-то уже, раздобыв где-то чёрную сажу,
Вымазал чистую Правду, а так ничего.

Правда смеялась, когда в неё камни бросали:
"Ложь это всё, и на Лжи одеянье моё."
Двое блаженных калек протокол составляли
И обзывали дурными словами её.

Стервой ругали её и похуже чем стервой,
Мазали глиной, спустили дворового пса,
Духу чтоб не было, на километр сто первый
Выселить, выслать за двадцать четыре часа.

Тот протокол заключался обидной тирадой,
Кстати, навесили Правде чужие дела.
Дескать, какая-то мразь называется Правдой,
Ну а сама пропилась, проспалась догола.

Чистая Правда божилась, клялась и рыдала,
Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах.
Грязная Ложь чистокровную лошадь украла
И ускакала на длинных и тонких ногах.

Некий чудак и поныне за Правду воюет,
Правда, в речах его правды на ломаный грош,
Чистая Правда со временем восторжествует,
Если проделает то же, что явная Ложь.

Часто, разлив по 170 граммов на брата,
Даже не знаешь куда на ночлег попадёшь.
Могут раздеть - это чистая правда, ребята,
Глядь, а штаны твои носит коварная Ложь,
Глядь, на часы твои смотрит коварная Ложь,
Глядь, а конём твоим правит коварная Ложь.

источник: Владимир Семёнович Высоцкий

pritchi.castle.by

Мистификация — это утверждение, высказываемое человеком, не уверенным в его истинности. Хотя такое утверждение и может выглядеть правдоподобным (а иногда даже и оказываться истинным), оно не основано на фактах; оно либо выдумано, либо не соответствует действительности. Пример мистификации: местный житель объясняет иногороднему, как пройти к некоему памятнику, при этом не зная, где этот памятник, собственно, находится. Особое место занимает научная мистификация — выдавание гипотез и теорий, ещё не подтверждённых опытами и фактами, за уже подтверждённые и доказанные.

Фальсификация — 1) Выдавание копии за подлинник (подделка предметов искусства); 2) Подделка документов, а также использование документов, заведомо не являющихся действительными; 3) Частным случаем фальсификации является фальшивомонетничество. Часто некоторые виды фальсификации являются уголовно наказуемыми.

Симуляция — имитация человеком физического или психического состояния, которого этот человек на самом деле в данный момент не испытывает. Так, широко распространена симуляция болезней (особенно среди учащихся, призывников и заключённых). В спорте имеет место симуляция травм. Также можно считать симуляцией притворные слёзы и тому подобные наигранные эмоции.

Самозванство — выдавание себя за другое лицо, реальное или вымышленное. Если такой обман преследует корыстные цели, то самозванчество становится мошенничеством. История знает многих знаменитых самозванцев: трёх Лжедмитриев в Смутное время, Емельяна Пугачёва, выдававшего себя за Петра III, и т. д. Также самозванчество нередко встречается в литературных произведениях, особенно в детективах, приключенческих романах и сказках. Самозванство следует отличать от диссоциативных психических расстройств (нарушения самоидентификации личности) и от тех случаев, когда человеку были предоставлены (чаще всего, в детстве) заведомо ложные сведения о его происхождении, принятые, тем не менее, этим человеком на веру.

Плагиат — нарушение авторских прав, состоящее в приписывании себе открытия, изобретения либо художественного произведения (литературного, изобразительного, музыкального), заведомо сделанного другим лицом. Часто понятие «плагиат» используется в более узком смысле для обозначения нарушения авторских прав в литературе. В большинстве современных стран, в том числе в России, плагиат может повлечь за собой судебное разбирательство. Чтобы чьи-либо действия могли квалифицироваться как плагиат, необходимо прежде всего отсутствие указаний на источник информации.

Подмена понятий — выдавание какого-либо объекта за таковой, каким он заведомо не является, либо заведомо неверное трактование понятия, имеющее целью введение в заблуждение заинтересованной стороны. Примеров подмены понятий много в сказке Джанни Родари «Джельсомино в Стране лжецов»: в Стране Лжецов вместо хлеба в булочной продавали чернила, а пиратами называли порядочных людей.

Детская ложь — специфический возрастной вид лжи, заключающийся в выдавании детьми своих фантазий за действительность. По мнению большинства психологов, феномен детской лжи связан с тем, что дети до определённого возраста (согласно большинству гипотез, до 5 лет) не всегда умеют отличить реальность от воображения и принимают игру за действительность. Остаётся спорным вопрос, является ли детская ложь собственно ложью в полном смысле этого слова, так как дети искренне верят в свои фантазии и не собираются никого вводить в заблуждение, тем более, последнее в этом случае маловероятно, потому что детская ложь всегда явно неправдоподобна. По мнению большинства психологов, детская ложь не должна вызывать особенного беспокойства у родителей, так как является обычным этапом в развитии воображения ребёнка. Тревожным симптомом можно считать лишь полное отсутствие детской лжи в определённом возрастном периоде (преддошкольном и дошкольном), чрезмерные проявления детской лжи в указанном возрасте, а также поздние проявления детской лжи (после 7 лет).

Неприкрытая ложь, бесстыдная ложь, наглая ложь — это утверждение, ложность которого очевидна не только тому, кто его высказывает, но и всем заинтересованным лицам. Например, отрицание ребёнком того, что он стащил со стола и съел шоколадку, в то время как его губы и ладони перемазаны шоколадом, является бесстыдной ложью.

Недоговорка — ситуация, в которой говорящий сообщает ряд фактов, но скрывает самый главный из них, позволяя другой стороне прийти к ошибочному выводу. Также недоговоркой считается избежание в разговоре исправления ошибочного мнения, сложившегося заранее, либо уход от прямого ответа на вопрос, равно как и предоставление заинтересованной стороне неактуальной информации. Так, например, продавец может сообщить покупателю, что автомобиль регулярно проходил техобслуживание, при этом не сообщив, что при последнем техобслуживании был обнаружен значительный износ поршневых колец. В некоторых культурах значимое умолчание (недоговорка) не считается формой лжи, но очевидно, что здесь играет главную роль значимость скрываемой информации. Укрывание значимой информации под присягой в законодательстве многих стран приравнивается к лжесвидетельству.

Сказки для детей — вид лжи, позволяющий разговаривать с детьми о явлениях или концепциях, которые считаются «недетскими» в конкретном обществе. Общеизвестными примерами являются ответы на вопрос «откуда дети берутся» вида «в капусте находят», «аист приносит» и т. п.

Белая ложь — ложь, которая, по мнению говорящего, предоставит слушающему значительное облегчение, а в случае раскрытия её лживости принесёт всего лишь небольшое неудобство. Белая ложь обычно произносится, чтобы не обидеть или не огорчить кого-либо; например, не слишком привлекательной девушке сообщают, что она «очень даже ничего». Большей частью белая ложь определяется местными обычаями, и редко когда может быть чётко отделена от других видов лжи. Во многих культурах белая ложь не осуждается и даже приветствуется.

С белой ложью граничит лесть — приписывание кому-либо достоинств, которыми этот человек в действительности заведомо не обладает, или чрезмерное преувеличение реально имеющихся у него достоинств с целью создания лучшего отношения объекта. Но между белой ложью и лестью есть принципиальное различие: белая ложь не всегда осуждается и в ряде культур является нормой, тогда как лесть порицается повсеместно и всегда признаётся противоречащей нормам морали. Лесть в большинстве случаев однозначно расценивается как вид лжи (сравним поговорку: «Льстец — тот же лжец»). Классический пример лести показан в басне Крылова «Ворона и лисица»

Лжесвидетельство — это недостоверные высказывания человека, лично дающего показания в суде под присягой, либо предоставленные им в письменном виде после предупреждения его об ответственности за дачу ложных показаний. Лжесвидетельство является преступлением, поскольку, с одной стороны, свидетель тем самым нарушает данное им клятвенное обещание говорить только правду (присягу), и с другой стороны, препятствует правосудию, для нормального свершения которого требуется абсолютная уверенность в правдивости всех свидетельств. Не является преступлением, если свидетель давал ложные показания, добросовестно заблуждаясь, то есть не зная о том, что эти показания являются ложными.

Клятвопреступление — нарушение данного обещания, скреплённого торжественной клятвой, присягой (в таком случае речь идёт о лжи под присягой) либо поручительством третьего лица, призванного в качестве свидетеля клятвы. Осуждается повсеместно и рассматривается как один из наиболее постыдных видов лжи. В ряде культур всякое нарушение данного обещания, даже не скреплённого клятвой, считается клятвопреступлением. Иногда клятвопреступление считается таковым, только если давший обещание с самого начала имел намерение нарушить данное слово. В таком случае человек, нарушивший слово против своей воли, клятвопреступником не считается. Но в большинстве случаев причины, по которым было нарушена клятва, не имеют значения для квалификации действий как клятвопреступления.

Клевета — распространение о ком-либо заведомо ложных порочащих сведений, либо (в более узком смысле) заведомо ложный донос о преступлении. Как и лжесвидетельство, является уголовно наказуемым деянием. Считается одним из наиболее предосудительных видов лжи. Однако, если распространитель порочащих сведений не знает о том, что сведения эти являются ложными, и принимает их за правду, такие действия квалифицируются как сплетничество, а не как клевета.

Самооговор — форма лжи, противоположная клевете: принятие на себя человеком ответственности за поступок, заведомо совершённый другим лицом. Часто самооговор является частью лжесвидетельства. В законодательстве ряда стран, в том числе и РФ, самооговор является уголовно наказуемым деянием и приравнивается к лжесвидетельству и заведомо ложному доносу о преступлении.

Блеф — это заявление о наличии у говорящего некоего объекта или намерения, которых тот на самом деле не имеет. Блеф является тактическим приёмом, и может в то же время классифицироваться как иной вид лжи. Например, применение блефа в различных играх (обычно карточных или спортивных) считается частью игры и является приемлемым; блеф преступника, требующего денег с кассира, держа в кармане оттопыренный палец, является ложью; блеф полицейского, упершего в спину преступнику палец вместо пистолета, является ложью во благо.

Высказывание, вводящее в заблуждение, не содержит явной лжи, но тем не менее его целью является попытка заставить слушающего поверить в истинность того, что истиной не является. Оно строится таким образом, что все факты в нём истинны, однако подобраны таким образом и в такой последовательности, что подталкивают слушающего к неверному выводу. Недоговорка и контекстная ложь являются примерами введения в заблуждение. Вообще, введение в заблуждение слишком широкое понятие, так как любая форма лжи содержит элемент введения в заблуждение.

Подтасовка фактов — особый случай введения в заблуждение, заключающийся в манипуляции с качественно верными фактами, которые преподносятся в таком свете, что приводят слушающего к заведомо ошибочным выводам.

Преувеличение возникает в случае, если качественно высказывание является истинным, но приведённые количественные характеристики не соответствуют действительности.

Неприкрытая ложь, являющаяся частью шутки, что обычно очевидно для всех участников общения. Примером шутливой лжи является сарказм; более сложно устроенным примером являются встречающееся в фольклоре многих народов небылицы. Вопрос о том, является ли шутливая ложь «настоящей» ложью, нередко оспаривается, и многие философы имеют об этом различные мнения.

Высказав истину вне соответствующего контекста, можно создать ложное впечатление. Аналогично, можно ввести в заблуждение достоверными высказваниями. Красочный пример приведён в книге Ричарда Фейнмана:
…я снял с петель и другую дверь, отнёс её вниз и спрятал в подвале за цистерной с мазутом. […] Когда я спускался вниз по лестнице, они спросили: «Фейнман, ты взял двери?»

— Хм, да, — ответил я. — Я взял дверь. Видите царапины у меня на пальцах, я их заработал, спуская дверь в подвал, когда мои руки скреблись о стену.

Мой ответ их не убедил, они мне так и не поверили.

Превознесение — это преувеличенное заявление, обычно встречающееся в рекламе или агитационных материалах, типа «наш порошок моет безупречно чисто», «кандидат N — единственная надежда демократии» и т. п.

Примером такой лжи являются бланки и визитки, на которых указан устаревший адрес или номера телефонов; всё ещё не снятый рекламный щит обанкротившейся компании и т. п. Часто не воспринимается как ложь, поскольку изначально такая информация была достоверной.

Ложь из-за двусмысленности информации — вид введения в заблуждение, при котором информация даётся в неоднозначной форме, допускающей более, чем одно толкование, при этом лишь одно из возможных толковании является верным. Иногда не воспринимается, как ложь, поскольку в сообщённой информации содержится верный ответ. Тем не менее, чаще всего двусмысленное сообщение построено таким образом, что подталкивает слушателя к выбору ошибочного толкования.

Ложное опровержение — исправление верной информации на заведомо ложную, убеждение заинтересованной стороны в том, что ранее сообщённые сведения были ошибочными, хотя на самом деле они были верны. Часто сочетается с другими видами лжи, так как может преследовать разные цели.

Патологическая ложь — немотивированная ложь, ложь ради самой лжи. Хотя данный вид лжи и называется «патологическим», остаётся спорным вопрос о том, действительно ли здесь имеет место психопатология. Не установлено окончательно, насколько патологический лжец может контролировать свою ложь, и, следовательно, можно ли считать такого человека в полной мере дееспособным и может ли он выполнять некоторые социальные функции (например, привлекаться в суде в качестве свидетеля, выступать поручителем при финансовых сделках и т. п.). Существует гипотеза, согласно которой патологические лжецы верят в собственную ложь, что сближает патологическую ложь с детской ложью и позволяет предположить, что патологическая ложь — всего лишь детская ложь, сохранившаяся у человека до зрелого возраста. Однако это не доказано. Практика показывает, что в подавляющем своём большинстве патологические лжецы вполне вменяемы и способны отвечать за свои слова.

Самообман — специфический вид лжи, заключающийся в том, что субъект лжи является и её же объектом, иными словами — человек убеждает себя в истинности заведомо ложного суждения. Допустим, студент, плохо подготовившийся к экзамену, внушает себе, что он подготовлен хорошо (в глубине души понимая, что это не так). В основе самообмана лежит выдавание желаемого за действительное. По мнению ряда психологов, самообман представляет собой механизм психологической защиты в тех случаях, когда признание правды может душевно ранить человека или причинить моральный дискомфорт. Некоторые психиатры сближают самообман с патологической ложью по признаку веры в заведомо ложное утверждение. С точки зрения философии мнения о том, можно ли по-настоящему обманывать себя, сильно расходятся, поэтому некоторые врачи и философы избегают слова «самообман», заменяя его словом «самовнушение».

Невольная ложь — невольное введение в заблуждение, связанное с верой говорящего в истинность ошибочного утверждения. Например, ребёнок убеждён родителями, что детей приносит аист, и рассказывает об этом своим друзьям, которые хотят узнать, откуда берутся дети. Часто такая ложь является следствием того, что говорящий сам был обманут кем-то. Поэтому такая ложь иногда называется «невинной» (потому что вина за ложь падает на того, кто сообщил говорящему ложные сведения) либо наивной (в знак наивности и доверчивости говорящего, повторяющего чужую ложь). В большинстве культур непреднамеренная ложь не считается «настоящей» ложью и не осуждается. Так, если свидетель, давший неверные показания в суде, добросовестно заблуждался, он не привлекается к ответственности за лжесвидетельство.

ненавижу мой дебильный характер ну почему мне не пофиг как другим