Ложь или правда о пустых прилавках в СССР...

В кают-компании старших офицеров у нас те же отруби, что и на всем камбузе, но только на тарелочках и со скатертями. Сейчас сядем ужинать. Я – дежурный по камбузу, мой старпом – дежурный по дивизии.

Лично я творог не ем. Я тут вообще ничего не ем. Достаточно простоять сутки на камбузе, чтоб надолго потерять интерес к творогу, сметане, к первому, ко второму. На камбузе можно есть только компот. Он из сухофруктов. Там разве что только червячок какой-нибудь сдохший плавает, или, на худой конец, вестовой рукавом в лагун залезет, но в остальном отношении в компоте – стерильная чистота.

– Я буду только творог, – говорит мой старпом, потирая руки.

Никогда не видел, чтоб на одном лице было написано столько эмоций сразу. У моего старпома на лице сейчас и терзающее душу ожидание, и радость встречи, и умеренная жадность. А в движениях-то какая суетливая готовность. И все из-за творога. Он никогда не стоял по камбузу, вот и хочет съесть. Может, предупредить этого носорога помягче? Не враг все-таки, а родной старпом.

– Александр Тихоныч. – говорю я с постным лицом, наблюдая, как он все накладывает и накладывает, – говорят, в таких количествах творог вреден.

– Свис-тя-а-т, – радуется он, уродуя на тарелке только что возведенную башню, – творог – это хорошо!

– А вот я читал…

– Че-пу-ха-а…

Старпом поглощает творог, растянув до упора пасть. Вот обормот! Этот на халяву сожрет даже то, что собака не станет есть.

Назавтра старпом пропал. Подменился на дежурстве и пропал. Трое суток его несло, как реактивный лайнер. Лило, как в Африке в период дождей. Пил только чаек. Чайком они питались: выпьют глоточек – и потрусили скучать на насест.

– Я буду только творог, – слышу я в следующее свое дежурство. Оборачиваюсь – наш помощник. Этого только не хватало. Неужели он не знает про старпома? Точно, он тогда в море пропадал. Я никогда не скатываюсь до панибратства с начальством, но данный случай особый.

– Виктор Николаевич, – говорю я с большим чувством, – вы всегда были для меня примером в исполнении своего служебного долга.

– А что такое? – настораживается он.

– Светлая память о вас навсегда останется в наших сердцах, – говорю я и горестно замолкаю. Приятно, черт побери, сознавать, что ты вызвал тень мысли на лице начальства.

– Об этом твороге, – замечаю я тонко, – я могу часами рассказывать одну очень грустную историю.

– Ну-у нет! – говорит помощник. – Только после того, как я поем. Не порть аппетит. Это у меня единственная положительная эмоция.

Так я ему и не рассказал. Жаль было прерывать. Как все-таки группа командования у нас однородна. Утром он нашел меня по телефону.

– Сво-лочь! – сказал он мне. – Звоню тебе из туалета. Чай пью по твоей милости.

– Роковое совпадение… – начинаю я.

– Заткнись, – говорит он, – с утра сифоню. Мчался на горшок, как раненый олень, не разбирая дороги. И не известно еще, сколько так просижу.

– Известно, – сказал я как можно печальней, – вот это как раз известно. По опыту старпома – трое суток. Сказочная жизнь.