Милицию в полицию

Внимательное чтение законопроекта показывает: его суть — беспрецедентное даже для времен сталинского террора расширение прав сотрудников органов внутренних дел при одновременном размывании оснований для их действий. Это не только объективно способствует существенному сокращению прав граждан, но и создает условия для еще большего углубления и развития основных болезней МВД (и всего госаппарата) — коррупции и глубочайшего презрения к этим самым гражданам.

Весьма характерно, что любое действие сотрудников органов внутренних дел (даже заведомо преступное) объявляется законным, а требование — обязательным к исполнению до решения суда (ст.32, п.2).

Существенно — до фактической отмены норм о неприкосновенности жилища — расширяются права по проникновению в них.

Полицейские получают право проверять любые документы граждан (а не только удостоверения личности) практически по своему усмотрению.

Полицейские получают право изымать любые документы и проводить проверки финансовой деятельности юридических лиц (при, понятно, полном отсутствии квалификации); банковская и налоговая тайна в их отношении, по сути, полностью отменяется. Эта мера сама по себе способна без всякого глобального кризиса полностью уничтожить российскую экономику в результате разгула узаконенного произвола полицейских, однако они получают еще и новую кормушку: теперь они могут проверять степень защищенности любых объектов от потенциальной террористической угрозы (и это при живом ФСБ!) — масштабы вымогания денег тоже понятны.

Полицейские получают право пользоваться чужой связью в служебных целях даже вне особых обстоятельств и при наличии своей — просто по желанию; тем самым им, по сути дела, предоставляется право конфискации имущества граждан и организаций (пока ограниченное исключительно сферой устройств связи).

Защита интересов граждан России при взаимодействии с полицейскими (например, право быть предупрежденными перед открытием огня на поражение) не только «невозможна» (что понятно), но и «неуместна». Полицейские получают юридическую возможность поощрять пытки граждан России — правда, лишь в том случае, если они осуществляются не для достижения той или иной конкретной заранее поставленной цели, а просто так, «по приколу». Однако мы знаем из милицейской практики, что подобные действия имеют весьма широкое распространение.

И, наконец, методы и способы действия полиции (например, применение пыток) прямым указанием законопроекта полностью выводятся из сферы прокурорского надзора.

Весьма существенно ограничивается и гласность: полицейские утрачивают право публичной критики руководства и даже право огласки характера своих действий, а доступ граждан к информации, вопреки официальной пропаганде, резко ограничивается: теперь мы будем иметь право просить о предоставлении лишь «непосредственно» касающейся нас информации. А касается нас та или иная информация «непосредственно» или лишь «опосредованно» (и во втором случае в доступе к ней можно законно отказывать), будет в каждом конкретном случае решать каждый конкретный милиционер.

При этом получать информацию об органах внутренних дел будут преимущественно аккредитованные при них журналисты. Стороннее же «вмешательство» в деятельность полицейских — под которое, как показывает практика, легко подводится и простое информирование населения об этой деятельности — прямо, категорически и полностью запрещается законопроектом.

Полицейский получает право не разъяснять свои действия гражданам (мол, он «стремился» действовать по закону, но у него не получилось), не представляться и не предъявлять документы, даже если он ограничивает их права и даже если он одет не в форму, а в гражданскую одежду. Понятно, что предоставление таких прав полицейским даст огромные возможности обычным бандитам, не являющимся сотрудниками полиции, действовать в их качестве.

Беспрецедентное расширение прав превращает в фикцию идею общественного контроля за деятельностью МВД — за исключением совета при Министре внутренних дел, все нижестоящие общественные советы формируются самими полицейскими и потому обречены быть не более чем декорацией.

Законопроект безграмотен юридически: вместо общепринятой формулы «действующее законодательство» используется словосочетание «федеральный закон» — один-единственный. Неясно лишь, какой именно: по смыслу текста подразумевается сам законопроект «О полиции», но он не регулирует ни один аспект, на которые делаются ссылки такого рода.

Законопроект «О полиции» представляется попыткой создания полицейского государства для более эффективного подавления стремления граждан России к обеспечению своих неотъемлемых конституционных прав и законных интересов.

Представляется, что он в полной мере отражает нынешнюю корпоративную культуру МВД и является простой попыткой ее расширения и увековечивания. Похоже, этот законопроект писал некий современный майор Евсюков — еще не нализавшийся ЛСД (или что он там употребил) и пока не устроивший бойню, но уже заботящийся о своих будущих правах. Ведь в рамках данного законопроекта жертвы Евсюкова, пытаясь увернуться от его пуль и спрятаться от него, совершили как минимум административное правонарушение!

Законопроект весьма убедительно выражает некую коллективную манию величия: начиная от юридического оформления установки многих «оборотней в погонах» «все, что я делаю, законно, потому что это делаю я! Закон — это я» до введения пожизненного звания «младший сержант полиции в отставке».

Законопроект выражает юридическую безграмотность, ставшую, насколько можно судить по ряду дел (в том числе Ходорковского и Лебедева), нормой в современной «правоохранительной» системе; это уже не злой умысел, а результат падения качества юридического (в том числе милицейского) образования и, вероятно, массовой покупки дипломов.

С тактической точки зрения данный законопроект представляется еще одной попыткой дискредитировать и стереть из памяти общества советскую цивилизацию, реалии которой являются смертельным обвинением для современной коррумпированной, развращенной или просто бездельной бюрократии (в частности, созданная еще Временным правительством и ставшая затем советской милиция отличается от современной, насколько можно судить, как человек от обезьяны).

Принятие данного законопроекта лишит нас важного пласта исторической памяти, так как после переименования милиции в полицию автоматически окажется экстремистским целый пласт книг о Великой Отечественной войне, содержащих призыв к убийству полицаев или формирующих одобрительное отношение к таким убийствам.

Вбрасывание данного законопроекта в информационное поле именно в начале августа представляется попыткой отвлечь россиян от критики презрительно бездействовавших властей в условиях чудовищных пожаров и, по сути, длительной химической атаки на Москву и ряд других городов. Не стоит забывать, что эта химическая атака привела к гибели нескольких тысяч человек только в одной Москве, а вызваны были эти жертвы прежде всего осознанным уничтожением лесоохраны при принятии Лесного кодекса 2007 года, о чем уже тогда предупреждали специалисты.

Данный законопроект призван вывести МВД и, в особенности, его руководство из-под нарастающей и в основном полностью справедливой критики со стороны общества при помощи «смены кожи».

Наконец, профанирование «всенародного обсуждения» (этот термин уже активно используется официальной пропагандой) призвано легализовать вводимый этим законопроектом, по сути, режим чрезвычайной ситуации: мол, россияне одобрили, а все содержательные замечания учтены. Между тем обсуждение ведется преимущественно в Интернете (где активно присутствуют, что бы там ни говорили маркетологи, стремящиеся к завышению затрат на интернет-проекты, лишь около 10% россиян), оставить комментарий к законопроекту технически крайне затруднительно (и некоторые из них появляются на сайте лишь через две недели), а сам сайт зарегистрирован на анонимного пользователя, что также вызывает серьезные сомнения в его надежности.

Официальные лица заявляют о своем стремлении возродить отношение россиян к органам внутренних дел, памятное по детскому стихотворению о дяде Степе. Однако дядя Степа, как известно, был милиционер; полицейские же в современном российском общественном сознании — это те, кого вешали герои «Молодой гвардии» Фадеева.

Предоставление сотрудникам МВД права на полный произвол в отношении россиян в сочетании с присвоением им исторически маркированного названия создает реальную угрозу того, что активная часть российского гражданского общества — просто в целях самосохранения — начнет превентивно действовать в отношении них так, как подсказывает историческая память и опыт старших поколений.

В силу изложенного данный законопроект видится, как и предоставление исключительных прав сотрудникам ФСБ, сознательной и пока вполне успешной провокацией против президента Медведева, который, поддерживая его, своими руками разрушает свой либеральный имидж.

Еще пара подобных инициатив — и Путин будет выглядеть на фоне Медведева как радикальный гуманист и демократ, лишь в силу страха за семью и природной робости воздерживающийся от выхода на Триумфальную площадь по 31-м числам.

Кто знает, может, так оно и есть?

Автор — директор Института проблем глобализации, д.э.н.

Создание отечественного аналога американского Федерального бюро расследований (ФБР) — единого следственного комитета, подчиненного президенту, кажется решенным делом. Следствие по важным делам передадут в единый орган, который постараются изолировать от ведомственных влияний и трений. Его выстроят на фундаменте нынешнего комитета при прокуратуре. Вопрос, как всегда, в деталях. Немаловажно, например, как быстро новый Следственный комитет (СК) получит следственные полномочия из МВД, ФСБ и Госнаркоконтроля. Не исключено, что ведомства будут затягивать и даже саботировать передачу своих следователей и сферы деятельности в СК в надежде на обратный ход очередной реформы.

Однако важнее будущие полномочия и кадры модернизированного СК, порядок надзора за ним. Если новый комитет получит возможность отбирать лучших сотрудников, проверяя прежние дела на предмет корыстной заинтересованности, есть шанс ослабить влияние уголовной юстиции на экономику. Если же в обновленном СК окажутся все или почти все ведомственные следователи, то мы рискуем столкнуться с усилением коррупции. Такова логика отсутствия конкуренции на рынке соответствующих услуг.

Еще один важный вопрос, кто и как будет надзирать за законностью работы объединенного следствия. Без механизма полноценного независимого контроля (сейчас следователь может игнорировать указания прокурора о незаконности возбуждения дела или следственных действий) новый орган может превратиться в еще более опасную для бизнеса и отдельных гражданских активистов структуру, чем отдельно взятые нынешние правоохранители. Юристы, знакомые с ходом разработки президентской правовой новеллы, утверждают, что надзорные полномочия укрепятся и следователей обяжут реагировать на протесты прокуратуры. Кроме того, не исключено, что именно прокурорам поручат расследовать дела о преступлениях сотрудников СК.

Многое будет также зависеть от полномочий новой структуры. Нынешний Следственный комитет при прокуратуре (СКП) согласно 13-й статье закона «Об оперативно-розыскной деятельности» не имеет права на ее ведение и вынужден использовать для сопровождения следственных действий оперативников и спецназ смежников: ФСБ, МВД и наркоконтроля. Как работать дальше?

Есть разные варианты. Если новый СК получит право вести оперативную работу и обзаведется собственной физической защитой, появится силовое ведомство, возможности которого, скорее всего, превысят возможности других правоохранительных органов. Его появление может вызвать новый передел собственности и обострение аппаратной борьбы.

Если же полномочия не будут расширены (о чем говорят большинство собеседников), появляется иной риск. Ведомства, оказавшиеся на аутсорсинге у СК, начнут аппаратную месть и если не будут прямо-таки вставлять палки в колеса, то не станут проявлять и особенной активности при оперативном и физическом сопровождении следователей, отговариваясь занятостью текущими делами. Такое, в частности, не раз случалось в ходе административной реформы 2004-2005 гг., когда в целях большей эффективности министерства разделили с агентствами и федеральными службами, что осложнило взаимодействие между чиновниками. В правоохранительной сфере риск ведомственных трений и нежелание помогать конкурирующей структуре уравновешивались аппаратным весом сотрудников прокуратуры, а затем СКП. Они расследовали и расследуют преступления работников других правоохранительных органов. Пока не ясно, получит ли новая структура аналогичные права. Но важнее не страх наказания, а закрепленные в законах регламенты взаимодействия, четко описывающие порядок помощи оперативников следователям (вплоть до времени прибытия на место происшествия) и охраняющие первых от произвола вторых.

Не будем забывать, что хорошее следствие, как и хорошая полиция, в принципе невозможно без независимого, обходящегося без волокиты правосудия.