Произведение искусства - на злобу дня

Мазепа на старости лет возмечтал
Пусть Днепр вытекает из моря!
И нынешний гетман и бывший вассал,
Восстал на исконное горе.

Но горькая участь лихого хохла –
Связаться с гнилою Европой -
И с Карлом Двенадцатым их подвела
И нынче с финансовой жопой.

Проклятая карма: всегда выбирать
В поганое, тухлое время:
Бежать - восставать – умирать - выплывать
Держась за российское стремя.

Все мнится, что Киев опять расцветет -
Но так никогда не бывает:
из праха истории Рим не встает,
И Рейх навсегда погибает.

История путь пролагает лишь раз,
Попутно народы увеча.
Где воля, кобзарь, и где люлька, Тарас?
И где Запорожская Сеча?

Язык прикуси и желанья стреножь -
Теперь от тоски удавиться:
Хохлом ты родился – холопом умрешь
У ляха, кацапа и фрица.

Однажды, когда тебе дан был Богдан,
Отринувший панскую волю,
Твой выбор был сделан – ты больше не пан,
Товарищи мы поневоле.

Товарищем быть – это надо уметь
Делиться, терпеть, и смиряться.
И в лагере дохнуть, и в танке гореть,
И все-таки выжить стараться.

Но порция мельче, и хата бедна -
Желаем жирнее и гуще!
Восстали. И три дурака с бодуна
Пришли в Беловежскую пущу.

Теперь мы свободны от братских оков –
У нас на историю виды:
Умри ты сегодня, я завтра готов -
Холодной войны инвалиды.

Когда, во исправленье глупой,
По счастью, временной ошибки,
Вновь город Харьков стал столицей
И государство расцвело,
Когда на берегах днепровских
Трех славных гор аборигены
Узнав, что шара наломалась,
Чесали репу кулаком,
Когда в Донецке и Одессе,
Крыму, Луганске и Херсоне
На площадях, свободу славя,
Толпился праздничный народ, -
Лишь Он, влюбленный в Украину,
Лишь Он, ответчик за Идею,
Лишь Он, кобзарь и гайдамака,
Решился яростно восстать.
И Он восстал, невольник чести!
Он поджигал врагам конюшни,
Он ночью вешал полицаев,
И шифрограммы слал во Львов.
Когда же лютые кацапы
В лице простого населенья,
Уставшего от патриотов,
Его поймали наконец,
Он крикнул яростно и грозно,
Он крикнул весело и страстно,
Мол, дескать, вешайте, манкурты,
Недолго вам торжествовать.
Он ждал, что вот, сейчас - на палю,
Но не боялся, а напротив,
Готов был громко «Ще не вмерла»
Спеть прямо в рожи москалям.
Но не случилось. Почему-то,
Без всяких пыток и допросов.
Его сначала осмотрели,
А после сунули в мешок.
И повезли. Куда и на фиг,
Не знал Он, но ни капли страха
Его не сотрясало душу
И не пятнало сердца огнь.
И лишь когда мешок встряхнули
И Он из тьмы на воздух выпал,
То, осмотревшись, обнаружил,
Что гибнуть, вроде, не судьба.
Что Он, одетый и обутый,
Стоит на новеньком кордоне,
Примерно возле Шепетовки,
Лицом в темнеющий закат,
А некто в штатском, при портфеле,
Пенсне, фуражке и акценте,
Бормочет что-то на хорошем
Малороссийском языке.
Он сделал вид, что презирает,
Однако было интересно,
Чего та курва раззуделась…
Увы, дослушать не успел.
Удар был быстр. Удар был страшен…
И вот, когда пинком под жопу
Ему придали ускоренье,
Мол, все, ступай и не греши,
Когда, подхвачен горным ветром,
Слетевшим с полонин высоких
Он кувырком летел на запад
И пал на землю наконец,
Когда он встал, когда всмотрелся,
Туда, где Львов, где Украина,
где никакого двуязычья,
Тогда-то, раньше ни на миг,
Он поднялся из трав пахучих,
Он на груди рванул рубаху
И, развернувшись к тем, что пнули,
Спросил обиженно:
- За что?!!! (с).