Совпадает ли мнение форумчан с мнением сети?

Вплоть до сентября 2014 г. ни один из этих индикаторов не показывал негативных ожиданий. Наоборот, все показатели были аномально позитивными. Начавшийся в марте 2014 г. патриотический подъем, по сути, отключил у основной части российских граждан страхи, связанные с экономикой. Поэтому осенние девальвация рубля и рост цен стали для них большой неожиданностью.

Тем не менее за два последних месяца россияне с этим, по большому счету, справились. Помогли два фактора. Первый фактор – санкции, которые против нас ввел Запад (которому мы не верим и которого не любим). Запад, по мнению абсолютного большинства россиян, ведет нечестную игру, а Россия – честную и правильную. Соответственно, если против нас вводят санкции, значит, это Запад нас наказывает за нашу – правильную! - политику.

Второй фактор – цены на нефть. Все понимают, что зависимость экономики России от нефти остается очень высокой, и падение цен на нее негативно отражается на всех. В обычной ситуации, если экономика падает, то обвиняют прежде всего правительство. У нас ни правительство, ни президента практически никто не обвиняет. Обвиняют Запад и цены на нефть (а их ответственность за их обвал часто тоже приписывают Западу).

В последнее время социологи все чаще спрашивают граждан об их страхах и опасениях. Оказалось, что россияне больше всего боятся потери работы и роста цен. Но этот результат, что называется, средний по больнице. Он ничего не говорит о том, какие страхи испытывают те, кто понимает в экономике намного больше среднего россиянина — бизнесмены, руководители компаний. Как оказалось, их пугает вовсе не инфляция и не скачки валютных курсов. Есть кое-что пострашнее. В беседе с «Лентой.ру» результатами своих исследований поделился заведующий лабораторией методологии федеративных исследований Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Дмитрий Рогозин. В феврале его исследовательская группа провела опрос среди руководителей компаний самого разного профиля.

«Лента.ру»: Чего боятся бизнесмены?

Рогозин: Неопределенности. Но в случае с руководителями бизнеса эта неопределенность складывается из ощущений, которые, по понятным причинам, большинство граждан испытывают крайне редко, или не испытывают вовсе. Более того, человек далеко не всегда способен сформулировать чего именно он боится, так как многие наши страхи иррациональны, эмоциональны и трудно объяснимы. Есть только некое ощущение угрозы, тревожные ожидания на фоне плавного ухудшения экономической ситуации.

Тут уже психоаналитик нужен, а не социолог.

В этом и состояла главная сложность. Дело в том, что применяемые сегодня методы социологических исследований построены на выборе одного или нескольких ответов из ограниченного списка стандартных вариантов. Респонденту, например, предлагают выбрать чего он больше всего опасается в обозримом будущем: роста цен; потери работы и т.д. В итоге, мы как бы подсказываем человеку ответ, предлагая ограниченный выбор. Но такой ответ может не отражать реальных опасений, а лишь транслирует медийный фон. Да, рост цен это плохо. Да, меня это тревожит. Но боюсь ли я этого настолько, чтобы кинуться закрывать депозиты, снимать деньги и срочно тратить их или переводить в валюту? Наверное, нет. Нам же необходимо было выявить те механизмы, в нашем случае страхи и опасения, которые реально влияют на принятие экономических решений.

Пригласили все же психоаналитика?

Нет, конечно. Но мы поняли, что надо переформулировать вопрос и спрашивать не о том, чего человек боится, а о том чего он не понимает в этой ситуации. Теория кризисов говорит нам, что самые сильные страхи, как и самые серьезные последствия, происходят от незнания. Самый сильный иррациональный страх — это страх непонимания происходящего. Поэтому мы говорили с людьми о том, чего они не понимают, что для них неясно в текущей экономической ситуации, какие решения они принимали или не принимали, исходя из этого. Но мы не предлагали нашим респондентам выбирать ответ из готовых вариантов. В итоге, получили достаточно большой объем информации для последующего анализа. И анализировали мы буквально все, начиная с конкретных фактов и заканчивая эмоциями человека, какими-то его поведенческими особенностями. Пришлось даже разработать для этого специальную методику и вывести индекс. Мы назвали его — индекс субъективного восприятия экономической ситуации.

С кем вы беседовали?

Нам были интересны люди, которые в силу своей профессиональной деятельности вынуждены ежедневно принимать ответственные экономические решения. В нашем случае это были руководители компаний. Там были и сельхозпроизводители, и промышленные предприятия, финансовый сектор, IT-компании. В основном, малый и средний бизнес в столичных городах и в регионах.

И что же пугает капитанов бизнеса?

Первое, на что мы обратили внимание, так это то, что основные страхи и опасения бизнесменов связаны вовсе не с инфляцией, как следует из большинства соцопросов. На первое место вышли действия правительства. Основным субъектом, вносящим непредсказуемость в ситуацию на рынке, оказалось правительство.

Речь идет о каких-то конкретных ошибочных решениях?

Не ошибочных, а непредсказуемых. Наши респонденты прямо заявляют: «Я не понимаю, чего от них ждать…» Они признают, что в правительстве сидят компетентные люди, и не пытаются их учить. Они говорят: «Я не знаю, как надо делать! Но когда я вижу, как делают они, я не понимаю, почему они так делают». Наши собеседники не понимают, на основании чего изменяется политика Центробанка, как принимаются решения по поддержке. Очередное решение правительства выскакивает на них как черт из табакерки. Единственное, что они понимают — если речь заходит о мерах поддержки, значит, надо готовиться к худшему.

Такое непонимание распространено повсеместно?

В той или иной мере оно свойственно всем. Но чаще всего о непонимании правительственной логики заявляли представители финансового сектора. И это очень серьезный показатель. Ведь если люди, компетентные в экономических вопросах, не понимают логику и мотивацию министров, то это о многом говорит.

Ну, тревоги финансового сектора более-менее понятны. В отличие от сельхозпроизводителей.

Не скажите. Глядя на ситуацию со стороны, понятно, что отечественные производители должны выигрывать. Цены на продукцию отечественного производства растут, а зарплаты индексировать никто не собирается. Значит, рентабельность должна увеличиваться. Но наши сельхозпроизводители все равно завязаны на валютную составляющую в виде семян, удобрений и оборудования, закупаемых за рубежом. Они дорожают, и это снижает рентабельность. При этом импортной продукции меньше не становится. Просто товарные потоки перераспределяются на другие страны. В результате себестоимость турецких овощей сегодня ниже отечественных, даже с учетом доставки. Один председатель колхоза говорил: «Я бы и рад цены повысить, да не могу. Не берут!» И у него возникает непонимание. Он не может понять, и никто ему не объясняет, почему торговые сети могут увеличивать свою наценку и регулярно это делают, а он закупочную цену поднять не может. Так что у аграриев причин для беспокойства не меньше чем у финансистов.

Эти страхи и беспокойства усиливаются?

Можно сказать, что сейчас ситуация более или менее спокойная. Бизнес пока не очень-то ощутил на себе санкции и их последствия. У многих были запасы, сотрудники пока не требуют повышения зарплат, больше опасаясь потерять работу. Но при этом все отмечают нависшую угрозу, идущую от непонимания того, как все будет, когда придется перезаключать контракты. Что мы будем делать через месяц или два? Тут полная неопределенность. Люди сейчас живут по принципу «посмотрим, увидим, сделаем». Это тоже очень серьезный и тревожный сигнал.

О чем он говорит?

В первую очередь о неопределенности экономической и политической ситуации в стране. Непонятно, как будут развиваться политические события? Как крупные собственники будут делить куски пирога? Мы в своих исследованиях давно уже зафиксировали, что даже крупный бизнес не планирует развития на период больше года. Все разговоры о долгосрочном планировании — это, скорее, пожелания и фантазии, но не стратегические решения. Сейчас же бизнесмены не строят планов дальше чем на два месяца. Такое резкое сокращение глубины планирования — это предвестник возможных катастрофических последствий. Сегодняшняя ситуация в бизнесе сильно напоминает реку, которая замедляет свое течение перед водопадом. Вроде все спокойно, но отдаленный гул указывает на то, что впереди ожидают большие неприятности. В нашем случае такой гул — это непонимание того, что делает правительство, и невозможность даже среднесрочного планирования.

Вопросы внешней и внутренней политики всплывали в разговорах?

Политическая повестка проговаривалась, но только вскользь. И только в столичных городах. Все же опросы общественного мнения здесь не лукавят, показывая, что политический курс руководства страны вызывает поддержку населения. Не только рядовых граждан, но и людей, принимающих решения. Нам вроде бы понятно, что санкции есть следствие определенных политических решений. Но за пределами Москвы и Петербурга политическая повестка не увязывается с кризисом как базовый фактор. Экономические решения — да. А присоединение Крыма и позиция по конфликту на юго-востоке Украины воспринимается как нормальная ситуация. Политика не считается тем фактором, который может влиять на жизнь людей.

А в Москве?

Столичные интеллектуалы мыслят немного иначе. Тут критических высказываний политического характера заметно больше. Хотя бизнесмены отзываются о происходящем на порядок мягче, чем это делают политологи или журналисты.

О влиянии президента на правительство и на экономическую политику кто-то говорил?

Нет. Президент отдельно, экономические решения отдельно. Даже фамилия Путина в разговорах всплывала крайне редко. Критика, которая возникает по отношению к власти, обращена к той власти, которую я вижу. А власть, смотрящая на меня с голубых экранов, она как картинка, она вне критики. Мы же спрашивали людей о том, что им непонятно. Путин им понятен. Или вынесен за скобки понимания.

Может, тогда о своих взаимоотношениях с местными органами власти ваши собеседники рассказывали?

Нет. Практически ничего. И, на мой взгляд, это говорит о том, что большинство решений принимается без оглядки на органы муниципальной и региональной власти. Можно предположить, что органы власти в данном случае не являются заинтересованной стороной в решении каких-то кризисных ситуаций. То есть не обладают необходимыми компетенциями и полномочиями, чтобы влиять на них.