Вирт. Волк-Одиночка

Её не всегда среди женщин земных угадаешь,
Но если увидел, то глаз уже не оторвать.
И дрогнет душа ,потому что ты даже не знаешь-
Чего и когда можешь ты от неё ожидать.

В зелёных глазах утопают ближайшие звёзды,
И лучше, поверь, на пути у неё не стоять.
А если внезапно уйдёт, значит, это серьёзно.
Подарит улыбку и станет загадочно ждать.

Припев:

Просто одинокая волчица не любого может полюбить. Словно неприступная царица, Ни купить её нельзя , ни приручить.

Когда её лёд перед сердцем горячим растает,
Забудет она своего одиночества боль.
Забудет знакомую роль, что так долго играет,
Как будто воскреснет, и снова поверит в любовь.
В зелёных глазах утопают ближайшие звёзды,
И лучше, поверь, на пути у неё не стоять.
А если внезапно уйдёт, значит, это серьёзно.
Подарит улыбку и станет загадочно ждать 2р.

ПРИПЕВ.

Кто хотел взаимности добиться,
Перебрали тысячи причин.
Просто одинокая волчица
Ищет своего среди мужчин. 2р.

ПРИПЕВ.

Э.Сетон-Томпсон

ЛОБО
1

Большая, населенная скотоводами область в северной части Новой Мексики называется Куррумпо. Это страна богатых пастбищ, огромных стад, страна потоков с чистой, прозрачной водой, впадающих в реку Куррумпо, по имени которой названа вся эта местность. И властелином всей этой страны был старый серый волк.

Старый Лобо был гигантским вожаком стаи серых волков, опустошавших долину Куррумпо в течение долгих лет. Все пастухи и скотоводы хорошо знали его, и где бы он ни появлялся со своей верной стаей, там воцарялся ужас. Владельцы стад приходили в отчаяние. Старый Лобо был великаном среди других волков, и хитрость его и сила соответствовали его росту. Его ночной вой был хорошо известен всем местным жителям. Выл он громче всех других волков. Обыкновенный волк мог часами выть вблизи пастушьего лагеря, не привлекая к себе внимания, но когда в ущелье раздавался громкий рев старого волчьего вожака, пастухами овладевало беспокойство, и они знали, что утром им придется услыхать о новых опустошениях в стадах.

Стая Лобо была невелика. Я никак не мог понять почему. Обыкновенно, если какой-нибудь волк достигает выдающегося положения и могущества в стае, он привлекает к себе многочисленных сторонников. Но, может быть, Лобо имел их лишь столько, сколько ему хотелось иметь; возможно даже, что его свирепый нрав препятствовал увеличению стаи. Несомненно одно, что в последние годы жизни Лобо его стая состояла всего лишь из пяти волков, однако каждый из них пользовался известностью и отличался огромными размерами. Один из них, помощник Лобо, был настоящим гигантом. Но даже он далеко уступал Лобо в силе и проворстве.

Многие другие волки этой стаи тоже хорошо были известны. Один из них, красивый белый волк, был назван мексиканцами Бланкой. Полагали, что это была волчица и, вероятно, подруга Лобо. Другой, желтый волк, отличался быстротой бега и, по рассказам, не раз догонял быстроногую антилопу.

Жизнь этих волков была тесно связана с жизнью скотоводов, которые рады были бы их уничтожить. Любой скотовод отдал бы многих молодых быков за скальп любого волка из стаи Лобо. Но убить их не удавалось никакими способами. Они точно насмехались над всеми охотниками, презирали всякую отраву и продолжали, по крайней мере в течение последних пяти лет, взимать дань со скотоводов Куррумпо по одной корове каждый день. Согласно такому подсчету, волки истребили более двух тысяч животных. Они всегда выбирали самых лучших из всего стада.

Старинное убеждение, что волк постоянно голоден и готов пожирать все что угодно, в данном случае было очень далеко от истины, так как эти хищники были толсты, упитанны и отличались большой разборчивостью в еде. Они никогда не прикасались к животному, умершему естественной смертью, больному или грязному и даже пренебрегали теми, которых убивал пастух. Обычно они выбирали себе на обед самую нежную часть только что убитой ими годовалой телки. Они брезговали старым быком или коровой. Известно также, что они не любили баранины, хотя частенько убивали овец ради забавы. Однажды ночью в ноябре 1893 года Бланка и желтый волк растерзали двести пятьдесят овец и даже не попробовали их мяса.

Я мог бы привести тут много рассказов о разорительных набегах этой стаи. Ежегодно придумывали и испытывали всевозможные новые средства для их истребления, но все было напрасно, и они продолжали жить и благоденствовать, несмотря на все усилия и ухищрения своих врагов.

За голову Лобо была назначена огромная премия. Его пробовали отравить, но он всегда угадывал присутствие отравы и избегал ее. Одного он только боялся — огнестрельного оружия. Зная, что все жители этой области носят ружья с собой, Лобо никогда не нападал на человека и старался не встречаться с ним. У стаи было правило тотчас же обращаться в бегство, как только разведчики давали знать о появлении днем человека, как бы далеко он ни был в ту минуту. Лобо позволял своей стае употреблять в пищу лишь тех животных, которые были убиты ими самими, и это было спасением для них. Его тонкое чутье давало ему возможность тотчас же обнаружить прикосновение человеческих рук и присутствие отравы. Вот почему стая была в полной безопасности.

Однажды один ковбой услышал слишком хорошо ему знакомый призывный вой старого Лобо и, приблизившись украдкой, увидел, что стая окружила небольшое стадо коров.

Лобо сидел в стороне на пригорке, а Бланка вместе с остальными волками старалась поймать молодую корову. Но стадо сбилось в одну плотную массу и стояло головами наружу, выставив навстречу врагу сплошной ряд рогов.

В конце концов Лобо потерял терпение и, покинув пригорок, с глухим ревом бросился к стаду.

Перепуганные животные расступились перед ним, и он вскочил в середину стада. Коровы кинулись во все стороны, точно осколки разорвавшейся бомбы. Намеченная жертва тоже бросилась бежать, но не успела она сделать и двадцати пяти шагов, как Лобо уже настиг ее. Схватив телку за шею, он изо всей силы ударил ее и повалил на землю. Удар был так силен, что телка перекувырнулась вверх ногами. Лобо тоже упал, но тотчас же вскочил на ноги. Остальные волки бросились на бедную телку и покончили с ней в несколько секунд. Лобо не принимал никакого участия в этом убийстве. Швырнув на землю свою жертву, он точно хотел сказать другим волкам: «Отчего никто из вас не сделал этого раньше? Отчего вы потеряли понапрасну столько времени?»

Ковбой, видевший все это, с громким криком поскакал на них, и волки, как всегда, разбежались. Он вынул бутылочку со стрихнином, быстро насыпал в трех местах отраву на мертвую телку и удалился, зная, что волки непременно вернутся съесть телку, раз они ее сами убили. Но когда на следующее утро он пришел взглянуть на свои предполагаемые жертвы, то увидел, что волки хотя и ели телку, но при этом тщательно отделили и выбросили все отравленные части.

Страх перед этим огромным волком распространялся среди скотоводов все больше и больше, и ежегодно увеличивалась награда, назначенная за голову Лобо, пока не достигла наконец тысячи долларов — еще небывалой цены за убитого волка.

Соблазненный такой наградой, техасский охотник Теннерей прискакал однажды в ущелье Куррумпо. Он был превосходно снаряжен для волчьей охоты, взял с собой лучшие ружья, лучших лошадей и свору огромных волкодавов. У себя в Техасе он вместе со своими собаками истребил немало волков и потому нисколько не сомневался, что через несколько дней скальп старого Лобо будет болтаться на луке его седла.

И вот он ранним летним утром, едва рассвело, отважно пустился на охоту, и вскоре большие собаки веселым лаем возвестили, что напали на след добычи.

Волков увидели на расстоянии двух миль, и погоня стала еще яростнее, еще неистовее. Собаки-волкодавы должны были только задержать волков, пока не подоспеет охотник и не перестреляет их. Это нетрудно сделать на открытых равнинах Техаса, но тут условия были иные. Старый Лобо хорошо умел выбрать местность. Скалистые ущелья реки Куррумпо и ее притоков пересекали равнину во всех направлениях. Старый волк тотчас же отправился в ближайшее из этих ущелий и, перебравшись через него, ушел от охотника. Его стая разбежалась в разные стороны, а вслед за волками разбежались и собаки. Когда же собаки соединились вновь, то, разумеется, многих из них недоставало. Когда Теннерей вечером стал сзывать своих собак, то вернулось только шестеро, и из них две были сильно изранены. Однако охотник все-таки не отказался от своего намерения и сделал еще две попытки овладеть скальпом короля Куррумпо, но столь же безуспешно. Последняя попытка стоила жизни его лучшей лошади, которая упала и разбилась насмерть. Тогда он отказался от дальнейшей охоты, отчаявшись в успехе, и вернулся в Техас, предоставив Лобо по-прежнему деспотически властвовать в области Куррумпо.

На следующий год явились еще два охотника, соблазненные заманчивой наградой.

Каждый думал, что именно ему удастся справиться с этим знаменитым волком.

Один из них надеялся достигнуть этого с помощью новоизобретенной отравы, которую надо было применять особым способом. Другой, француз из Канады, тоже хотел применить отраву, но, кроме того, намеревался присоединить к ней заклинания, так как был твердо уверен, что Лобо не простой волк, а оборотень, и потому его нельзя убить обыкновенным способом.

Однако никакие искусно приготовленные яды, никакие чары и заклинания не могли одолеть серого хищника. Он по-прежнему совершал свои ежедневные обходы, ежедневно пировал. Не прошло и нескольких недель, как охотники, отчаявшись, отказались от дальнейших попыток и отправились охотиться в другие края.

Ферма Джо Калона была расположена на одном из маленьких притоков Куррумпо, в живописном ущелье среди скал.

Всего в какой-нибудь тысяче ярдов от дома Лобо со своей подругой Бланкой устроили логовище и вывели детенышей.

Они прожили там все лето, истребляя скот, принадлежавший Джо: коров, овец и собак, — точно смеясь над всеми его ухищрениями, над его отравами и западнями. Они жили в полной безопасности среди пещер и скалистых утесов, а Джо ломал себе голову, стараясь придумать какой-нибудь новый способ выкурить их оттуда или уничтожить с помощью динамита. Но они ускользали от него целыми и невредимыми и продолжали свои набеги, как и раньше.

— Вот где Лобо прожил нынешнее лето, — сказал Джо, указывая мне на каменистый утес. — А я ничего не мог поделать с ним. Я оказался просто в дураках.



2

Рассказы ковбоев не возбуждали во мне особого доверия, пока осенью 1893 года я не познакомился сам с этим лукавым разбойником и не узнал его лучше, чем другие.

За несколько лет до этого, еще при жизни Бинго, я занимался охотой на волков. Но с тех пор род моих занятий изменился, и я оказался прикованным к стулу и к письменному столу. Я очень нуждался в перемене образа жизни, и когда один мой приятель, имевший ферму в Куррумпо, пригласил меня приехать к нему в Новую Мексику и попробовать, не справлюсь ли я как-нибудь с грабительской стаей волков, я тотчас же принял приглашение.

Сгорая от нетерпения, я поспешил в Куррумпо. В первые дни, чтобы познакомиться с местностью, я объездил окрестности верхом. Мой проводник по временам указывал мне на кости какой-нибудь коровы, еще покрытые остатками шкуры, и замечал при этом: «Вот его работа!»

Мне стало ясно, что в такой дикой каменистой местности нечего и думать преследовать Лобо с собаками и лошадьми. Единственными пригодными средствами поэтому оставались капканы и отрава.

Не стану вдаваться в подробности и описывать всевозможные способы и ухищрения, к которым я прибегал, чтобы овладеть этим «волком-оборотнем». Не было такой смеси стрихнина, мышьяка и синильной кислоты, которую я не испробовал бы как отраву для Лобо. Не было ни одного сорта мяса, которое я не употреблял бы как приманку. Но каждый день, отправляясь утром узнать о результатах, я убеждался, что все мои усилия оказывались бесплодными. Старый король волков был слишком хитер, и я не мог перехитрить его.

Достаточно привести один пример, чтобы доказать его удивительное чутье.

По совету одного старого охотника, я растопил немного сыру вместе с почечным жиром только что убитой телки; сыр я резал костяным ножом, чтобы избежать металлического запаха. Когда смесь остыла, я разделил ее на куски и, сделав отверстие в каждом куске, вложил туда большую дозу стрихнина и цианистого калия, заключенного в капсулу, не пропускающую никакого запаха. Затем я закупорил дыры сыром. Во время этой работы я не снимал перчаток, вымоченных в теплой крови телки, и даже старался не дышать на приманку. Когда все было готово, я положил приманку в мешок из сыромятной кожи, тоже весь вымазанный кровью, и поехал верхом, волоча за собой печень и почки быка, привязанные на веревке. Я сделал круг в десять миль, бросая через каждые четверть мили по куску приманки, тщательно избегая при этом прикасаться к ней руками.

Лобо появлялся в этой местности в начале каждой недели, а остальное время проводил, по-видимому, где-нибудь около подножия Сьерра Гранде.

Дело было в понедельник, и в тот самый вечер, когда мы уже собирались уезжать, я услыхал волчий вой. Один из ковбоев коротко заметил:

— А, вот и он! Теперь посмотрим, что будет.

На следующее утро я поспешил вернуться, желая поскорее узнать результаты моей хитрости. Я быстро напал на следы хищников во главе с Лобо, след которого всегда можно было легко отличить, так как он был значительно крупнее следа обычного волка.

Волки скоро почуяли мясо, которое я волочил за собой. Я убедился, что Лобо подошел к первой приманке, обнюхал ее и в конце концов взял приманку.

Тут я не мог скрыть своей радости.

— Наконец-то он попался! — воскликнул я. — Скоро я увижу его мертвым.

И я поскакал вперед, не сводя глаз с больших следов, оставленных его лапами в пыли. Они довели меня до того места, где я бросил вторую приманку, и я увидел, что она тоже исчезла.

Как я ликовал при этом!

Теперь он попался мне! И, вероятно, еще несколько других волков из его стаи.

Но широкий след его лап не исчезал с дороги, и хотя я поднимался на стременах и осматривал всю равнину, я нигде не мог разглядеть мертвого волка.

Я поехал дальше по его следу и увидел, что третья приманка тоже исчезла, а след вел дальше, к четвертой приманке. И тут я убедился, что Лобо не проглотил ни одной из них, а только тащил их в своей пасти и затем, сложив в кучу, загрязнил их своими нечистотами, чтобы выразить свое полное презрение к моей хитрости. Сделав это, он свернул в другую сторону и отправился по своим делам вместе со всей стаей, которую он оберегал так бдительно…

Я привел только один из многих подобных же случаев, убедивших меня, что с этим разбойником нельзя справиться посредством отравы. Я выписал капканы и, ожидая их прибытия, занялся истреблением обыкновенных волков прерий и прочих ее хищных обитателей.

Однажды мне пришлось наблюдать еще один случай, доказавший поразительное лукавство Лобо. Подчиненные ему волки, нередко ради одного только развлечения, распугивали и убивали овец, которых они, впрочем, очень редко пожирали. Овцы обыкновенно пасутся стадами в несколько тысяч голов под наблюдением пастухов. На ночь их загоняют в защищенное место, где-нибудь по соседству, и с каждой стороны стада ночует пастух. Овцы настолько бестолковы, что малейший пустяк заставляет их бросаться куда попало, но все же у них существует твердо укоренившаяся привычка всегда следовать за своим вожаком. Пастухи используют эту привычку овец и вводят в овечье стадо с полдюжины козлов. Овцы признают превосходство ума этих бородачей и, если ночью возникает тревога, собираются вокруг козлов.

Однажды ночью, в конце ноября, два пастуха были разбужены нападением волков. Все стадо сбилось вокруг козлов, которые не отличались ни тупостью, ни трусливостью и твердо сохраняли свое место, храбро готовясь к отпору. Но — увы! — не простой волк руководил этим нападением. Старый Лобо, этот «волк-оборотень», знал не хуже пастухов, что моральную силу стада представляют именно козлы, и поэтому, быстро проскочив по спинам тесно скучившихся овец, бросился на их вожаков и мгновенно покончил с ними. Злополучные овцы тотчас же разбежались во все стороны.

В течение многих недель после этого ко мне почти ежедневно обращался какой-нибудь встревоженный пастух:

— Не встречались ли вам где-нибудь заблудившиеся овцы с клеймом «Ото»?

И почти всегда мне приходилось отвечать:

— Да, я наткнулся на пять или шесть овечьих трупов у Бриллиантового источника.

Или:

— Нет, я не видал, но Хуан Мейр два дня назад видел около двадцати только что зарезанных волками овец на Кедровом холме.

Наконец прибыли волчьи капканы, и я проработал с двумя помощниками целую неделю, чтобы установить их. Мы не жалели трудов и усилий, и я пользовался всяким изобретением, которое, как мне казалось, могло обеспечить нам успех. На следующий день после того, как были поставлены капканы, я поехал осматривать их и скоро напал на след Лобо, который вел от одного капкана к другому. По этим следам я прочел всю историю его ночных похождений.

Он рыскал в темноте и, хотя капканы были тщательно запрятаны, сразу же обнаружил первый из них. Остановив стаю, он начал старательно разгребать землю вокруг, пока не нашел капкан, а также цепь и бревно. Оставив капкан на виду, он отправился дальше, проделывая то же самое с другими капканами. Вскоре я заметил, что он останавливался и сворачивал в сторону, как только подмечал на дороге что-нибудь подозрительное.

Тут мне пришел в голову новый план: я поставил капканы в виде буквы «Н», то есть расположил их в ряд с каждой стороны тропы, а один капкан поместил посредине, чтобы он служил перекладиной для этой буквы. Но недолго мне пришлось ждать, чтобы убедиться в новой неудаче.

Лобо отправился по тропе и находился уже между двумя параллельными рядами капканов, когда заметил тот единственный капкан, который поставлен был мною поперек дороги. Он остановился вовремя.

Как и почему он догадался, в чем дело, я не знаю. Во всяком случае, Лобо не свернул ни вправо, ни влево, а медленно и осторожно попятился назад, стараясь ставить каждую лапу на свой прежний след, пока не миновал опасное место. Затем, обойдя капканы с другой стороны, он стал скрести задними ногами камни и глыбы земли, пока не спустил все капканы.

То же самое он проделывал и во многих других случаях, и как ни разнообразил я свои способы, он всегда уходил невредимым. Вероятно, он и до сих пор продолжал бы свои опустошения, если бы не злополучная привязанность, которая привела его к погибели и прибавила его имя к длинному списку героев, которые в одиночку были непобедимы и погибли лишь из-за неосторожности своего товарища, которому доверяли.



3

Я заметил по некоторым признакам, что не все ладно в волчьей стае. Например, временами можно было ясно заметить следы небольшого волка, бежавшего впереди старого вожака. Для меня это было непонятно. Но как-то раз один из ковбоев сказал мне:

— Я видел их сегодня. Зверь, бегущий впереди и отбившийся от стаи, — это Бланка.

Тут мне стало все ясно, и я добавил:

— Теперь я уверен, что Бланка — волчица, потому что если бы так поступил волк, Лобо немедленно покончил бы с ним.

Это навело меня на новую мысль. Я зарезал телку и поставил около ее трупа два хорошо заметных капкана. Затем, отрубив голову, которая считается никуда не годной частью, недостойной внимания волков, я положил ее немного поодаль, а вокруг нее расставил шесть мощных стальных капканов, выветренных, чтобы не оставалось в них никакого запаха, и очень тщательно запрятанных. Во время этой работы мои руки, обувь и все орудия были вымазаны свежей кровью. Я обрызгал кровью также и землю кругом, точно эта кровь вытекала из головы. Когда капканы были закопаны, я прикоснулся к песку над капканами шкурой шакала, а его лапой наделал множество следов вокруг. Голову я положил так, что между нею и кустарниками оставался лишь узкий проход. В этом проходе я заложил свои лучшие капканы, прикрепив их к самой голове.

Волки имеют привычку подходить к каждому трупу, который они почуяли, хотя бы у них и не было намерения съесть его; поэтому я надеялся, что и стая Куррумпо останется верна этой привычке и попадется в мою ловушку. Я нисколько не сомневался, что Лобо откроет мою проделку с мясом и не допустит стаю к нему приблизиться. Но я все же надеялся на голову, которая имела такой вид, точно она была отброшена в сторону как вещь совершенно бесполезная.

На следующее утро мы прежде всего отправились осматривать капканы.

И вот — о радость! — там были ясно видны следы волков, но место, где лежала голова с капканами, было пусто. Поспешно осмотрев следы, мы убедились, что Лобо действительно не пустил свою стаю приблизиться к мясу, но один небольшой волк подошел, очевидно, обнюхать голову, брошенную в стороне, и сразу попал в капкан.

Мы отправились по следу и, не проехав и мили, увидели, что этим злополучным волком была Бланка. Однако она продолжала бежать и, хотя ее бег страшно затрудняла тяжелая голова телки, она даже опередила моего спутника, который шел пешком. Но мы все же настигли ее у скал, так как рога телки зацепились за камни и крепко удерживали волчицу.

Никогда я еще не видал такой красивой волчицы, как Бланка. Ее ровная, густая шерсть была почти совершенно белого цвета.

Она повернулась к нам, чтобы вступить с нами в бой, и завыла. Это был протяжный, призывный вой. И вот издалека, над равниной, пронесся ответный вой старого Лобо. Но это был ее последний зов, потому что мы уже тесно обступили волчицу и все ее силы были направлены на борьбу с нами.

Затем последовала неизбежная трагедия, воспоминание о которой не раз заставляло меня впоследствии содрогаться. Мы набросили лассо на шею злополучной волчицы и погнали своих лошадей в противоположные стороны. У нее хлынула кровь из пасти, глаза остановились, лапы вытянулись и наконец бессильно повисли. Мы поехали назад, волоча за собой мертвую волчицу и радуясь, что нам удалось наконец нанести первый смертельный удар стае Лобо.

По временам мы слушали вой Лобо. Он, должно быть, разыскивал Бланку. Он не хотел ее покинуть, но, понимая, что уже не в состоянии ее спасти, не мог преодолеть свой страх перед огнестрельным оружием.

Весь этот день мы слышали его жалобный вой, и я сказал одному из ковбоев:

— Теперь я уже не сомневаюсь, что Бланка действительно была его подругой.

К вечеру Лобо как будто стал приближаться к нашему ущелью, так как его голос звучал все ближе и ближе. В этом голосе слышалось горе. Он выл не яростно, как прежде, а протяжно и жалобно. Он как будто звал свою подругу: «Бланка, Бланка!» В конце концов он, должно быть, напал на ее след и, когда достиг того места, где она была убита, издал душераздирающий, жалобный вой. Раньше я никогда не думал, что мне так тяжело будет слушать его. Суровые ковбои дивились этому горестному вою.

Лобо прекрасно понял, что произошло, так как видел землю, забрызганную кровью Бланки. Он двинулся по следам лошадей и дошел до самой фермы. Быть может, он надеялся найти там Бланку или хотел отомстить — я не знаю. Но мщение ему удалось: он настиг за воротами нашу злополучную сторожевую собаку и разорвал ее на мелкие части в пятидесяти шагах от фермы. Очевидно, он приходил на этот раз один, потому что утром я нашел только его след. Судя по этому следу, он скакал вокруг фермы, как обезумевший. Я рассчитывал на это и потому наставил по всему пастбищу множество добавочных капканов. Впоследствии я убедился, что Лобо попался-таки в один из них, но он был так силен, что ему удалось вырваться из капкана и отбросить его в сторону.

Я предполагал, что Лобо будет рыскать по соседству, пока не найдет труп Бланки; поэтому я употребил все старания, чтобы захватить его, прежде чем он успокоится. Тут я понял, какую сделал ошибку, умертвив Бланку, потому что я мог бы пользоваться ею как живой приманкой и захватил бы его в первую же ночь.

Я собрал все капканы, какие только были в моем распоряжении. У меня было сто тридцать крепких стальных волчьих капканов, и я расставил их по четыре на каждой тропе, ведущей к ущелью. Каждый капкан был отдельно прикреплен к бревну, и каждое бревно отдельно засыпано землей. Зарывая их, я аккуратно снимал дерн и клал на брезент так, что потом, когда дерн был положен на место и все было закончено, глаз не мог заметить никаких признаков работы человеческих рук.

Когда капканы были запрятаны, я проволок труп бедной Бланки между капканами. Потом я отрезал одну из ее лап и сделал ею линию следов поверх каждого капкана. Я принял все предосторожности, прибегнул ко всем известным мне уловкам и наконец поздно вечером удалился. Ночью мне показалось, что я услыхал голос Лобо, но я не был в этом уверен. На следующий день я поехал верхом, но темнота наступила раньше, чем я успел объехать северное ущелье, и я вернулся ни с чем. За ужином один из ковбоев сказал:

— Сегодня утром скот в северном ущелье был очень взволнован. Уж не попался ли кто-нибудь в капкан?

Только на следующий день под вечер я наконец добрался до указанного места и, подъехав ближе, увидел, что какая-то большая серая тень поднялась с земли, напрасно пытаясь убежать. Тут я увидел, что передо мною стоит Лобо, гроза Куррумпо. Капканы крепко держали его. Бедный старый герой! Он не переставал искать свою любимицу и, когда нашел след, проложенный ее телом, безрассудно бросился по этому следу и попал в ловушку. Четыре железных тиска держали четыре его лапы. Он лежал совершенно беспомощный, и вокруг него было множество следов, указывавших, что скот собирался тут, чтобы поглумиться над павшим деспотом, не решаясь, однако, приблизиться к нему.

Два дня и две ночи он пролежал там и наконец выбился из сил, стараясь освободиться. Тем не менее, когда я приблизился к нему, он поднялся, ощетинился и в последний раз потряс стены ущелья, издав громкий, протяжный вой, призывавший на помощь стаю. Но никто не откликнулся, не ответил ему, и, покинутый в час бедствия, он рванулся, сделав отчаянное усилие, чтобы броситься на меня. Все было напрасно! Каждый капкан весил более трехсот фунтов. Стальные челюсти крепко держали лапы волка. Как скрежетали его огромные клыки, когда он хватал ими твердые цепи! А когда я попробовал прикоснуться к нему стволом ружья, он оставил на нем следы зубов, сохранившиеся и до сих пор. Его глаза потемнели от ненависти и злобы, и его челюсти щелкали, издавая странный, пустой звук, когда он старался схватить зубами меня и мою дрожавшую от страха лошадь. Но он ослабел от голода и потери крови и скоро упал в изнеможении на землю.

Раскаяние шевельнулось в моей душе, когда я собрался поступить с ним так, как он поступал с другими.

— Великий старый хищник, герой бесчисленного множества беззаконных набегов, — сказал я, обращаясь к нему, — через несколько минут ты превратишься в груду падали. Но иначе я не могу поступить с тобой!

Я взмахнул лассо, которое просвистело над его головой.

Но не тут-то было! Он далеко еще не покорился, и не успела гибкая петля упасть ему на шею, как он схватил ее зубами и сразу, одним яростным рывком разорвал ее крепкие, толстые пряди и бросил их к своим ногам.

Конечно, у меня было ружье, но мне не хотелось портить его великолепную шкуру. Поэтому я поскакал назад в лагерь и вернулся с ковбоем и новым лассо. Мы бросили своей жертве кусок дерева, который он схватил зубами, и прежде чем Лобо успел выпустить его, наши лассо просвистели в воздухе и обвились вокруг его шеи. Но когда свирепые глаза Лобо начали тускнеть, я крикнул своему помощнику:

— Погоди, не будем убивать его! Возьмем его живьем и отвезем в лагерь.

Он настолько обессилел, что нам нетрудно было просунуть ему в пасть толстую палку позади клыков и затем обвязать челюсти толстой веревкой, тоже прикрепленной к палке. Палка удерживала веревку, а веревка — палку, и, таким образом, он был совершенно безопасен для нас. Как только он почувствовал, что его челюсти крепко связаны, он уже больше не сопротивлялся и не издал ни одного звука, а лишь спокойно смотрел на нас, точно хотел сказать:

«Хорошо. Вы мною овладели наконец, так делайте со мною теперь что хотите!..»

И с этой минуты он уже больше не обращал на нас никакого внимания.

Мы крепко связали ему ноги, но он не издал при этом ни одного стона, ни разу не завыл и не повернул головы. Затем мы с большим трудом взвалили его на мою лошадь. Он дышал ровно и спокойно, как во сне, и глаза его снова стали ясными и блестящими. Но на нас они не смотрели. Взор его был устремлен вдаль, в просторную степь, по которой теперь разбрелась его знаменитая стая.

Медленно передвигаясь, мы благополучно достигли фермы. Там, надев на него ошейник с крепкой цепью, мы привязали его на нашем пастбище и освободили его ноги от веревок.

Тут я в первый раз как следует рассмотрел его и убедился, как мало можно доверять рассказам о героях. Я увидел у него на боку большой, широкий рубец, след клыков вожака волкодавов Теннерея — собаки Юноны. Это была метка, которую Юнона оставила у него на теле за минуту перед тем, как он бросил ее бездыханной на песок ущелья.

Я поставил возле него воду и мясо, но он и не взглянул на них. Он лежал спокойно на груди, устремив свои пристальные желтые глаза мимо меня, ко входу в ущелье, и дальше, в степь, где он царствовал. Он даже не шевельнулся, когда я дотронулся до него. И когда солнце опустилось к закату, он все еще продолжал пристально смотреть в степь.

Я ожидал, что ночью он станет призывать свою стаю, и даже приготовился к этой встрече. Но он уже однажды призывал ее в минуту отчаяния, и тогда никто не явился. Больше он не захотел звать.

Лев, лишившийся своей силы, орел, потерявший свободу, и голубь, разлученный с подругой, умирают, как говорят, от разбитого сердца. И разве можно было думать, что сердце этого свирепого хищника вынесет такое тройное испытание? Он потерял и силу, и свободу, и подругу. Когда настало утро, он все еще лежал спокойно, точно отдыхал. Но он уже был мертв… Я снял цепь с его шеи. Один из ковбоев помог стащить труп под навес, где лежали останки Бланки. Мы положили его рядом с ней, и ковбой проговорил:

— Ты хотел найти ее? Теперь никто вас не разлучит!..