Мусульмане принимают Православие

Хотя сведения о его переходе в христианство неизбежно распространятся среди мусульман Лондона, мы из соображений его безопасности намеренно не даем о нем подробной информации, поскольку очень часто встречаются случаи насилия и угроз, а иногда даже случаи убийств бывших мусульман, от рук фанатиков. Однако опыт Даниила весьма ценен для православных.

С Даниилом беседует священник Николай Савченко, исполняющий обязанности настоятеля Успенского храма Лондона Русской Православной Церкви Заграницей. www.russianchurchlondon.org


Собор Успения Пресвятой Богородицы и Святых Царственных Мучеников. Лондон
– Даниил, расскажите, пожалуйста, о себе.

– Я долгие годы был убежденным мусульманином и также воспитывал мою жену и детей. Я родился в Великобритании, но в своей жизни я много путешествовал по мусульманским странам. Я прекрасно знал как английскую культуру, так и мусульманскую. Много прожил в Саудовской Аравии, где учился теологии и помогал в мусульманской миссии среди иностранных рабочих. Также некоторое время я провел в Афганистане во время правления Талибов, в Пакистане и в Джамму и Кашмире с пакистанской стороны. Бывал также в Боснии. Последние годы я постоянно проживаю с семьей в Лондоне, где некоторое время назад я стал представителем ислама в одной известной межрелигиозной организации, занимающейся миротворчеством. Последние два года я также являлся советником по исламу Архиепископа Кентерберийского. Два дня назад я позвонил ему и сообщил, что принимаю Православие в Русской Церкви.

– Какое было его отношение?

– Архиепископ Кентерберийский очень обрадовался. Он сразу сказал мне, что недавно двое его работников из персонала администрации Англиканской церкви приняли Православие и он уважает их выбор, а они сами продолжат свою работу в администрации Англиканской церкви.

– Что Вас привело ко Христу?

– Первый раз желание подробно изучать Новый Завет у меня возникло, когда я стоял перед Каабой в Мекке. Тогда я некоторое время проживал в Мекке. Христианская литература в Саудовской Аравии строго запрещена и даже заблокированы очень многие интернет-сайты, но при современном развитии телекоммуникаций не составляет труда найти Слово Божие тем, кто ищет его. Через некоторое время я должен был убедить принять ислам одного американца, работавшего тогда в столице Аравии. Когда я беседовал с ним, то он отвечал мне достаточно смело и убедительно. Я удивился его смелости, поскольку в Саудовской Аравии человека, который проповедует христианство, могут запросто убить. Беседы с христианами в Саудовской Аравии были очень важными для меня. Как человек, связанный с миссией ислама в Аравии я встречался со многими иностранцами. Я постоянно замечал, что в большинстве случаев люди принимали ислам не потому, что это был их свободный выбор, но затем, чтобы остаться еще работать в Саудовской Аравии и получить освобождение от налога на немусульман. Дело в том, что заработная плата у немусульман там ниже, чем у мусульман по причине необходимости платить специальный налог, установленный еще самим Магометом. Заработная плата в Саудовской Аравии для филиппинцев христиан очень небольшая и некоторые принимают ислам, чтобы побольше заработать. При этом большинство филиппинцев из тех, кто возвращается к себе домой, сразу уходят из ислама. Я стал подробнее изучать христианство и постепенно почувствовал его превосходство над исламом. С Православием я первый раз осознанно встретился в столице Боснии Сараево. К сожалению, священники в Сараево не говорили на английском и я не смог выяснить многое из того, что хотел. Дождавшись, когда группа имамов отойдет подальше от церкви, я вошел в Сербский храм и, чувствуя на себе удивленный взгляд сербского священника, перекрестился по православному и поклонился земным поклоном. Тогда я уже знал, что Православие мне ближе из всех христианских исповеданий. Я стал еще больше изучать христианство и Православие, читать книги и смотреть фильмы. Мне также очень понравился фильм «Остров». Постепенно я принял решение о крещении в Русской Православной Церкви.

– Последнее время мы слышим все больше сообщений о распространении христианской миссии в мусульманских странах. Заметно ли это в странах ислама изнутри?

– Я согласен с тем, что в Саудовской Аравии живет много тайных христиан. Я сам несколько раз встречал людей, которые, скорее всего, были тайными христианами. Надо понимать, что и в Аравии, и в других странах, наверное, большинство мусульман ходят в мечети не потому, что их вера побуждает к этому, а потому, что они обязаны делать это под давлением законов и обычаев. Посещение мечетей становится для них обузой. Религиозность современных мусульман гораздо меньше, чем принято думать в христианском мире. В мусульманских странах вокруг много мечетей, и в них проводятся все молитвы пять раз в день, но кроме пятницы никто не ходит в мечети. Кроме пятницы в любой мечети на молитве вы увидите от силы пять человек, хотя рядом стоят дома, населенные одними мусульманами. Большинство мусульман не ходят в мечети даже в пятницу. Некоторые начинают ходить в рамадан, но после окончания поста они исчезают до следующего года. В мечети в будний день в рамадан может быть сто человек, хотя должны быть тысячи, а после окончания рамадана будет снова пять человек. В мусульманских странах очень много людей, ищущих Истину, поэтому христианская миссия будет расти. Чаще всего христианство распространяется среди знакомых, а в последнее время стало гораздо больше телеканалов и Интернет-сайтов, посвященных миссии среди мусульман. Очень много мусульман вообще отходит от ислама и особенно видно это в странах Запада. В Англии много мусульман приняло христианство. В Англиканской церкви количество мусульман, принявших христианство, оценивается в 100 тысяч человек. Много среди них пакистанцев. У них есть свои христианские церкви, которые они вынуждены скрывать из опасности мести со стороны мусульман. Есть также принявшие христианство арабы и бенгальцы. Очень много принимают христианство по причине смешанных браков.

– Недавно было много сообщений в прессе о большом росте ислама в странах Запада и даже утверждалось, что количество верующих мусульман скоро превзойдет количество прихожан христианских церквей. При этом кажется странным, что указанное прессой количество мусульман, прихожан мечетей, многократно превосходит вместимость самих мечетей. Но об этом в прессе не говорится. Какова действительная картина?

– Посещаемость мечетей в Великобритании очень низкая. Большинство мусульман никогда не ходят в мечети. Молодежь уже в действительности оставила ислам, хотя и говорит еще о том, что они мусульмане. В мечетях они не находят общий язык с имамами из Пакистана или Бангладеш. Молодежь уже почти не говорит на урду или бенгали, а только на английском, многие стыдятся ислама по причине терроризма. Наш межрелигиозный совет исследовал посещаемость мечетей, и мы знаем действительную картину, и она очень тревожная именно для ислама, но некоторым выгодно представить ислам, как многочисленную огромную силу. Если взять списки мечетей в мусульманских изданиях, то, например, в Западном Лондоне, мы найдем всего лишь около 20 мечетей и во всех есть свободное место, хотя количество жителей Лондона мусульманского происхождения таково, что должно быть гораздо больше мечетей, если бы большинство посещали их. В крупной лондонской мечети на пятничной молитве может быть 300 человек. А в мечети поменьше – человек 30. Многие мечети – это просто небольшие залы, которые снимаются только на пятницу. В целом прихожан мечетей очень мало и многие из прихожан – это дети, которых приводят родители. Когда они вырастают, то исчезают. Христианство предлагает свободный выбор, поэтому христианство гораздо лучше приспособлено к жизни в условиях вседозволенности, а ислам не выдерживает этого испытания.

– В Средствах массовой информации говорилось о принятии ислама многими британцами. Мусульмане иногда рисуют картину чуть ли не победного шествия ислама по Западу. Однако действительные цифры британцев, исповедующих ислам, весьма низки, всего лишь около 1200 человек. Как Вы относитесь к этому противоречию?

– Вопрос непростой. Я много занимался миссией ислама среди британцев и могу сказать, что принимающих ислам очень мало. На пятничной молитве в средней лондонской мечети белых британцев-мусульман будет может быть 1%. А за пределами Лондона их вообще не будет. Все мусульмане знают действительное количество новообращенных в ислам. Есть те, которые принимают ислам по причине брака с мусульманами. Такие британцы в мечети не ходят, и их принятие ислама было формальным. Весьма часто они остаются для всех христианами. Среди принимающих ислам по причине брака большинство – это женщины. Кроме того, многие потомки мусульманских иммигрантов называют себя британцами, хотя они – дети пакистанских переселенцев. Их тоже нельзя назвать в полном смысле британскими мусульманами. Я беседовал со многими женщинами, которым их мусульманские мужья дали развод и могу сказать, что на моей памяти в Лондоне было около 25 британских женщин, которые остались мусульманками после развода с мужем мусульманином. Но, как правило, смешанный брак приводит к отходу от ислама. Миссия ислама на Западе не дает успехов. В Лондоне есть миссионерская организация, занимающаяся проповедью ислама. В основном это молодежь. Но они проводят миссию среди иммигрантов-мусульман, поскольку это гораздо более эффективно, а британцы ислам не принимают.

Когда некоторые мусульмане говорят, что ислам – это самая быстрорастущая религия в мире, то лондонские имамы им отвечают, что рост этот идет только за счет рождаемости, а миссии никакой нет. Для меня нет сомнений, что христианство гораздо сильнее в миссии.

– Много ли мусульман принимает христианство в Великобритании?

– С одной стороны действительно много. Это происходит без всякой рекламы. Ведь, по мнению большинства школ ислама, отступник от ислама должен быть казнен, хотя имамы главной лондонской мечети говорят, что нельзя казнить за отступничество от ислама.

Однако, с другой стороны, можно сказать, что мало, поскольку намного больше мусульман просто отходят от своей веры и становятся безрелигиозными. Безрелигиозность – это общая болезнь всех. Некоторые мусульмане пытаются представить атеизм и безверие чуть ли не как свойство христианской цивилизации, однако сами мусульмане еще сильнее, чем христиане, теряют веру в Западном мире. Однако есть очень хороший пример России и других православных стран, где Церковь растет, несмотря на свободу выбора. Я очень надеюсь когда-то посетить Россию, а пока мне предстоит перестраивать свою жизнь как жизнь православного христианина. (с)

Чечня должна оставаться в составе России. Она не проживет без нее и никогда не сможет стать независимым государством" - эти слова принадлежат не кому-либо из администрации Ахмата Кадырова и не официальному представителю Кремля. Их произносит человек, от которого в последнюю очередь ожидаешь услышать такие речи, - Назима Ханафи Мухаммед, правнучка легендарного имама Шамиля. Того самого, который в XIX веке более тридцати лет воевал с Российской империей за независимость Северного Кавказа. И которого Аслан Масхадов, Шамиль Басаев и их единомышленники до сих пор считают своим идолом< . Назима Ханафи Мухаммед живет в Эфиопии, где с ней встретился корреспондент "Известий" Максим ЮСИН.

- Почему вы так решительно возражаете против независимости Чечни?

- Потому что я реально смотрю на вещи. Что такое Чечня? Крошечная, бедная республика. А раз так, зачем вообще воевать, зачем проливать кровь? Чечня все равно не сможет существовать самостоятельно. Не могу понять, чего хотят те, кто сегодня сражается против России. В составе большого, сильного государства чеченцам будет гораздо лучше жить, гораздо легче защищать свои интересы. Те, кто называют себя "борцами за свободу", на самом деле хотят не независимости, не свободы. Они хотят, чтобы никто не мешал им грабить и терроризировать соседей. В этом, кстати, для меня нет ничего удивительного. Еще во времена моего прадеда в Чечне было немало разбойников, от которых стонал весь Кавказ. Шамиль очень не любил этих людей.

- Но ведь чеченцы были его союзниками в войне с Россией…

- Очень ненадежными они были союзниками. Моя мать рассказывала, что Шамиль часто жаловался на чеченцев. В решающие моменты они ему не помогали. А нередко даже воровали лошадей из его армии. И это в самый разгар войны.

- А как вы оказались в Эфиопии?

- Это долгая история. Началось все с того, что моя мать полюбила моего будущего отца - мусульманина, который жил в Харькове. Но ее семья была категорически против брака: не может внучка Шамиля выходить замуж за простолюдина. И тогда мать и отец бежали из Российской империи в Эфиопию. Было это в 1900 году. В Эфиопии правил тогда император Менелик. Он очень любил россиян и помогал моим родителям. У отца хорошо пошел бизнес - он торговал лесом, табаком, быстро сделал себе состояние. Так что я, можно сказать, коренная эфиопка - родилась здесь и всю жизнь живу.

- А с Россией вас что-нибудь связывает?

- Очень многое. У меня же муж был русский - Юрий Лапин, внучатый племянник писателя Тургенева. В 1994 году мы с ним ездили в Россию. Были в Москве, в Санкт-Петербурге, в Дагестане, где нас возили по местам, связанным с Шамилем. Надо было видеть реакцию Юры, когда он на старости лет увидел Россию, в которую всегда мечтал попасть. Он просто плакал от счастья. И я вместе с ним. Вот только русский язык я как следует так и не выучила. С мужем мы говорили по-французски.

Пять с половиной лет назад Юра умер. И до последнего дня за ним ухаживали русские врачи и медсестры из больницы российского Красного Креста здесь, в Аддис-Абебе. А потом они так трогательно заботились обо мне. Я сломала шейку бедра - они меня вылечили, все срослось, это в мои-то годы. Все время звонят мне дипломаты из российского посольства. Многие из них стали моими друзьями, в Россию приглашают. И я обязательно приеду - как только нога окончательно заживет. У меня есть мечта, даже две: побывать на Байкале и спуститься по Волге до Астрахани.

- Российское гражданство вы не хотите получить? Сейчас многие эмигранты так делают.

- Есть одна проблема. По эфиопским законам иностранец не может иметь собственность на территории страны. Так что, если я стану россиянкой, у меня могут отнять этот дом. А мне этого не хотелось бы. (Живет Назима Ханафи Мухаммед на шикарной вилле, на окраине Аддис-Абебы. - М.Ю.)

- А в середине 70-х годов, когда в Эфиопии свергли императора и к власти пришли коммунисты, у вас этот дом не пытались отнять?

- У нас с мужем отняли все, кроме этого дома, - и фермы, и поместья, и леса. Мы же были представителями "эксплуататорских классов". Слава богу, хоть в тюрьму никого из семьи не посадили...

- Ваши друзья из российского посольства зовут вас Мария. Почему?

- Это мое христианское имя. Я была мусульманкой, но после смерти мужа приняла православие. Хочу, чтобы нас похоронили вместе. А так это было бы невозможно. Мусульман и христиан здесь в одной могиле не хоронят.

- Крестились в эфиопской церкви?

- Нет, в греческой. Она все-таки ближе к русской. Русских же церквей в Эфиопии нет.

- А ваша мама не рассказывала, как имам Шамиль относился к русским?

- Вначале, конечно, плохо - воевал с ними. Потом, когда прадеда взяли в плен, отношение начало меняться. Произошло это после общения с царем Александром II. По отношению к прадеду он повел себя очень благородно, великодушно. В конце жизни, как рассказывала моя мать, Шамиль очень жалел, что столько времени потратил на войны с русскими, что пролилось столько крови . И еще, он гордился договором, который в конце концов заключил с Россией: русские обещали дагестанцам, что не будут посягать на их женщин, лошадей и оружие, а дагестанцы поклялись, что будут навеки хранить верность России. И ведь до сих пор хранят.

Интервью брал Максим Юсин (с)

– Совсем недавно на круглом столе в областной детской библиотеке, в котором участвовала и наша газета, шел разговор о детской литературе, подростковой периодике. Там на стенде была представлена книга «Четвертая высота» о Гуле Королевой, пионерке, затем комсомолке, героически погибшей в годы Великой Отечественной войны. Как Вы думаете, можно ли на ее примере воспитать христианина?

– «Где, покажите нам, отечества отцы, которых мы должны принять за образцы?» Да, я считаю, детям надо это читать. Русские – самая христианская нация на свете, и коммунисты ничего не могли с этим сделать. Сегодня надо культивировать понятие «русскость». Что такое русскость? Это великая тайна. Она не связана напрямую с национальностью, может быть большая русскость и у человека другой национальности, а у русского ее может и не быть. Эта русскость побеждает любую мертвечину, даже мертвечину марксизма. Например, строят коммунизм, а когда провозглашают моральный кодекс строителя коммунизма, оказывается, что там написаны заповеди Христовы. Ни у одного народа такого нет. Поэтому, когда мы говорим об этих героях советских книг, надо дать детям понять, что государство все силы употребляло для того, чтобы детей отдалить от Бога, но за них молились их благочестивые предки, поэтому они вырастали хорошими людьми.

– А за Вас кто молился, что Вы приняли крещение?

– Мои предки – азербайджанцы. Ведь Азербайджан принял христианство за семь веков до России. В течение пяти веков азербайджанцы были христианами. Потом в седьмом веке пришли арабы и мечом, насилием обратили азербайджанцев в ислам. И народ знает эту свою историю, а тем, кто не знает, я стараюсь рассказать.

– То есть все Ваши близкие родственники были мусульманами?

– Не только близкие. Я даже знаю, что по отцу мой род восходит к пророку Магомету. На Востоке это очень четко прослеживается, каждый знает историю своего рода.

– Считаете ли Вы, что быть русским – это обязательно значит быть православным?

– Когда-то, до революции, в паспортах не было графы «национальность», была запись «вероисповедание». Если якут, еврей, татарин принимал русскую веру, становился православным, русские его считали уже своим, относились к нему с особым доверием. И, конечно, в русском сознании слова «православный» и «русский» всегда были синонимами. Самый печальный итог революции – то, что эти слова перестали быть синонимами. Нашим предкам показалось бы дикостью, что русский человек может быть не православным.

– В начале 90-х годов у нас произошла вторая революция…

– Да, Великая криминальная революция. Я вообще очень боюсь слова «революция». А.С. Шишков двести лет назад писал: «Слава тебе, русский язык, что в тебе нет слова «революция», которое в иных языках звучит не иначе как «гнусь». Шишков, когда слышал слово «революция», содрогался. Всего двести лет прошло, а какое благочестие было в русском народе и в русском языке!

– Как отнеслись Ваши родственники к тому, что Вы приняли Православие? Они не считают, что это с Вашей стороны было предательство мусульманской веры?

– Конечно, они были не в восторге. Но когда мне говорят, что я предал свою веру, я всегда отвечаю, что я ничего не предавал, я вернулся в свою веру. Православие – это вера моих предков, которую в начале II века принес на землю Азербайджана ученик Христа, святой апостол Варфоломей. Есть и такие мои соплеменники, которые меня ни в чем не обвиняют, а напротив, горячо благодарят, принимают Православие, становятся священниками, монахами, как в России, так и в Баку. Есть очень мужественный человек, священник Мефодий, я прошу всех о нем молиться. Он азербайджанец, но принял Православие и стал священником, служит в Баку.

– А жена у Вас тоже крещеная?

– У меня жена русская, и, конечно, православная.

– Национальный вопрос сейчас в России стоит очень остро. Москва перестает быть русским городом. Как Вы к этому относитесь?

– Я к этому отношусь резко отрицательно. Конечно, я не против иностранцев вообще. Можно вспомнить, что и у русских царей в окружении было много иностранцев, но это были люди, которые были преданы царю и России. Они были русскими по духу. Преподобномученица Елисавета была немкой, но стала великой русской святой. На самом деле проблема только в одном – мы должны быть настоящими христианами. Я иногда задумываюсь над тем, что Господь сказал: «Без воли Отца вашего Небесного ни один волос с вашей головы не упадет». И в том, что сейчас в Россию устремляются потоки мигрантов, есть таинственный Промысл Божий. Если бы мы были настоящими русскими православными христианами, приезжие стали бы нас уважать и сами обращались бы в христианство. А как они могут уважать человека, который матерится, избивает свою жену, напивается до полусмерти? Они не видят других русских людей, которые собраны в храмах, они же туда не заходят. Так бывает больно, когда подходишь к киоску что-нибудь купить, перед тобой подходит мальчишка-таджик или узбек, плохо говорящий по-русски, и говорит продавцу пять слов, из которых три матерных. Он уверен, что это и есть русский язык, потому что он это слышал от русских людей.

– Вы считаете, что русский народ все-таки может возродиться?

– Он должен возродиться, у него просто нет альтернативы. Или мы возродимся, или нам конец. Каждый год население России сокращается на миллион человек. Увы…

– Принятие Православия как-то изменило Ваш менталитет?

– Принятие мной православной веры нисколько не уменьшило во мне долю азербайджанского. Напротив, то азербайджанское, что во мне было, стало лучше, чище, более настоящим. Русскость очищает. Если вы в Москве придете ко мне домой, вы попадете в дом бакинца, азербайджанца. Мне хотелось взять все лучшее у азербайджанской нации и все лучшее, что есть у русских. У нас в Баку жило более полумиллиона русских, и они были золотые люди. Они сохранили лучшие свойства русской нации и взяли то лучшее, что есть на Востоке.

– То есть, Вы считаете, Православие – это та религия, которая позволяет взять все лучшее у разных наций?

– Да, православные никогда не подавляли другие национальности. Посмотрите, как американцы завоевывали свой континент. Подкидывали индейцам одеяла, зараженные чумой, чтобы они погибли. А русские, когда пришли на Север, вели себя совсем по-другому. В Ленинграде в советское время был единственный в мире университет северных народов. Их учили на их языке, они получали высшее образование. Кто еще в мире так бережно относился к местным национальностям? Мы всем давали письменность. До революции никогда не было государства, которое называлось Киргизия, не было Казахстана. Что делали русские во всех этих республиках? Они оздоравливали атмосферу, были там, как соль. Господь сказал Своим ученикам, что они должны быть солью земли, потому что соль – это древнейший консервант. Такие люди нужны, чтобы мир не загнивал. Русские везде «осаливали» пространство, трудились, лечили, учили. Русским людям свойственна жертвенность. И в советское время, когда было тяжело с продуктами, русские сами терпели нужду и делились с национальными республиками, как с младшими братьями. И это их очень испортило, избаловало.

После распада СССР в Баку ни одной русской школой не стало меньше, потому что у народа (не у властей, а у самого народа) очень верно развито геополитическое чутье.

– Вы много пишете о русском языке и о том, как он сейчас искажается. Почему это для Вас так важно?

– Искажения русского языка – это отражение тех искажений, которые происходят в русской душе.

– Вы считаете, что это можно как-то исправить?

– Если бы я в это не верил, я бы не тратил на это свою жизнь. Это должно исправиться, но это произойдет только тогда, когда русский человек начнет что-то менять у себя внутри. Сам он этого никогда не сделает, это можно сделать только с помощью Христа. Русский человек должен дойти до храма, зайти в него и начать в нем жить, а потом уже жить вечно. Это стартовая площадка для вечности.

– В Рязани Вы уже четвертый раз. Какие ассоциации, чувства вызывает у Вас наш город?

– Рязань у меня всегда вызывает самые теплые и умилительные ассоциации, потому что для меня понятие «Рязань» неотделимо от понятия «Есенин». А Есенин – это поэт, который вошел в мою жизнь с самого раннего возраста. Папа любил его стихи, бабушка пела его песни и прятала тетрадь с его стихами, ведь он был запрещенным поэтом. Я с годами понял, почему я люблю Есенина, помимо его великого таланта, – он очень русский. Именно поэтому он так долго был не в почете. Посмотрите – Маяковский и Есенин, почти ровесники, у обоих замечательное дарование, официальная версия кончины обоих – самоубийство. Многое в их жизни совпадает. Я все время задавался вопросом – почему же в годы Советской власти Маяковского превозносили на каждом углу, а Есенин был «в загоне». И я понял, в чем между ними главная разница. Маяковский был русским по происхождению, но, заполняя анкету, в графе «национальность» он написал «грузин». Он даже не захотел называться русским. А Есенин глубоко русский. Помню, я, азербайджанский мальчик, читаю его стихи: «Петухи прокричали обедню». Сразу возникает вопрос – что такое обедня? И мне надо рассказывать про Христа. В другом стихотворении встречаю слово «риза». Спрашиваю – что такое риза? И мне рассказывают о русской вере. Везде, где появляется Есенин, в полный рост встает русское Православие, а этого боялись.

– Почему Вы выбрали в Рязани темой для разговора В.И. Даля?

– Я выбрал эту тему как назидание всем нам. Есть люди, которые любят громко заявлять о своей русскости, о своей любви к России. В химии есть хорошее понятие «сухой остаток». Когда все речи, предвыборные программы «выпарятся», закончатся, у такого человека можно спросить, а что он сделал для России, что «в сухом остатке». Даль – удивительный человек, он ни разу даже не дерзнул назвать себя русским. Он только говорил: «Россия – моя Отчизна». Он сохранил для нации ее язык. И его жизнь – для нас пример, как много человек может сделать для своей Родины. Сегодня для нас вопрос стоит так: или мы научимся Родине служить, или мы Родину не сохраним.(с)

Помянник

«Это удивительно, – скажет мне потом Василий при встрече, – но земля Азербайджана была когда-то православной. Называлась она в те времена Кавказской Албанией, которая к нынешней стране с этим названием не имеет отношения. Пять веков мои предки исповедовали православие».

Немногие готовы сейчас вспомнить об этом. Он вспомнил и вернулся, как все мы, только спустя не несколько десятков лет, а столетия. «Душа наша по природе своей христианка», – воскликнул некогда Тертуллиан, но добраться до этого бывает так же трудно, как до воды, глубоко залегающей в пластах земли и глины.

И хорошо, когда остается хотя бы след от былого колодца. Земли Кавказа усеяны этими следами. Вернулись ко Христу абхазы. Никогда не забуду беседы с одним из них, бывшим мусульманином, ныне подвизающимся в иноческом чине. Вновь обрели себя осетины. Но о том, что и на азербайджанской земле люди некогда бесчисленными тысячами гибли, защищая свои церкви, я услышал впервые.

Мы договорились встретиться с Василием в московском храме свв.Косьмы и Дамиана, где он служит помощником настоятеля. А помимо этого, кстати, возглавляет Православный медицинский центр во имя святителя Луки (Войно-Ясенецкого), много пишет, очень занят. Но совершенно безропотно согласился на встречу. Так получилось, что пошел я в церковь на полчаса раньше. Дул пронизывающий ветер, а одет я был по-весеннему. Вижу – какой-то храм. Зашел согреться, но оказалось, что это именно то самое место, где я должен был увидеться с Ирзабековым. У свечного ящика стоял монах с нерусским лицом. Как выяснилось позже, родом он был из Грузии. Я поинтересовался, не подъехал ли Фазиль, но не был понят. Тогда спросил Василия...

Наконец он появился и, не приметив меня, произнес сокрушенно: «Неужели разминулись!» И такая была виноватость в голосе, беспокойство обо мне, что на сердце потеплело: свой, православный.

Ответ на первый мой вопрос оказался столь исчерпывающим, что в остальных нужды почти не возникло. А спросил я вот о чем: «Расскажите, как вы пришли ко Христу?»

* * *

– Я бакинец, – начал Фазиль. – Деды, прадеды – все коренные бакинцы. Кто понимает: азербайджанцы и русскоязычные бакинцы – это люди несколько разной ментальности. Мой прадед верой и правдой служил русскому царю, у нас даже хранилась книга с памятной надписью, подаренная ему государем. Однако после отставки прадед совершил хадж в Мекку, чтобы искупить тот вред, который нанес исламу на государственной службе. Дед окончил классическую гимназию, а позже университет, школу красных командиров, дослужился до звания генерал-майора, заведовал отделом ЦК Компартии республики. Был репрессирован и четыре года томился в тюремных застенках в ожидании смертного приговора. Каким-то чудом его оправдали, после он прошел всю войну и до пенсии трудился скромным школьным учителем. Знал множество языков, обладал энциклопедической эрудицией, был кристально честным человеком и полным атеистом.

Помню, как мы выезжали на дачу, которую дед получил как участник войны. Вокруг него собирались старики и начинали проводить с ним миссионерскую работу. Говорили: «Ладно, кто в молодости не грешил, но ведь ты скоро предстанешь перед Всевышним». Особенно последователен был сосед, живший в доме напротив. Не знаю, сколько ему было лет, но моего приближающегося к столетнему рубежу деда он называл «сынок». Беседы о вере начинал всегда одинаково. На мелком желтом песке рисовал тростью прямоугольник, изображающий могилу, и пояснял: «Все мы смертны, но подумай – вот положат тебя в могилу, что ты скажешь тогда Аллаху?» А дед с прямотой коммуниста, репрессированного, но не растерявшего убеждений, отвечал: «Все на этом свете. И рай, и ад. Я это знаю».

Обо всех своих родных я молюсь. Поминаю бабушку мою Бадам-ханум, которая еще в младенчестве моем, так уж сложилось, заменила мне мать. Именно благодаря ей я знаю азербайджанский язык (все мужчины у нас говорили по-русски). Бабушка была, наверное, единственной мусульманкой в нашей семье, тайком от мужа носила сахар в мечеть. А вместе с тем прятала у себя тетрадку, в которую переписала когда-то стихи «запрещенного» поэта Сергея Есенина. Куда бы она ни входила, все окрашивалось радостью. Это началось с момента ее рождения. Ее отец Сеид Ахундов – купец первой гильдии – вложил все свои сбережения, все золото, что было в семье, в покупку участка, объявленного нефтеносным. Стали там копать, а нефти нет, и прадед был на грани того, чтобы пустить себе пулю в лоб. Но в тот день, когда бабушка появилась на свет, ударил нефтяной фонтан!

Она была заслуженным учителем, великой труженицей, а вера в Бога у нее была естественной, как дыхание. Впрочем, с дыханием как раз было не очень хорошо. Из-за тяжелой бронхиальной астмы бабушка часто задыхалась. Однажды после тяжелейшего приступа рассказала мне, что видела во сне, что находится на краю обрыва. Вот-вот упадет, но вдруг слышит в последний момент голос: «А ты в Аллаха веруешь?» – то есть в Бога. Что ответила бабушка? У армян есть выражение: «Пусть твоя боль станет моей», а у мусульман, когда они обращаются к Господу: «Да буду я Твоей жертвой», – это еще от Авраама идет. Эти слова бабушка и произнесла, стоя на краю. И услышала: «Если веруешь, Он тебе поможет». После этого она смогла отползти от пропасти.

Никогда не забуду, как вздыхала украдкой, повторяя чуть слышно: «Язых Николай! Язых Николай!» Какого такого Николая жалеет она, недоумевал я тогда, ведь «язых» значит несчастный. Да не было в нашей родне и среди близких никакого Николая, это я знал точно! А оказалось, был. Так моя покойная бабушка Бадам-ханум сокрушалась, жалея казненного русского Царя.

Отец моей мамы – Исрафил Ибрагимов – был одним из руководителей подпольной большевистской организации Закавказья, по заданию которой работал в руководстве жандармского управления края. После революции стал народным комиссаром, возглавившим в республике борьбу с бандитизмом и контрреволюцией, и в сорок лет, после страшных пыток и издевательств – ему живому выкололи глаза и сожгли бороду, – был казнен, сброшен в безвестный нефтяной колодец. Потом его, правда, реабилитировали, назвали «рыцарем революции».

Его жена – моя бабушка по матери – Любовь Азимова, уроженка Смоленской губернии, после ареста и гибели мужа оказалась с тремя маленькими дочерьми на улице. Они выжили, наверное, благодаря доброму ангелу семьи – Евдокии, бабе Дуне. Я ее не застал, даже фотографии не сохранилось этой простой русской женщины. Она бежала в свое время в Баку, спасаясь от голода, и стала помощницей в доме моего деда и няней его детей, по сути, второй матерью. Когда же семья «врага народа» оказалась выброшенной на улицу, пошла работать на производство. Это спасло маму и ее сестер от неминуемой голодной смерти, а уже после Евдокия нянчила их детей, но так и не обзавелась собственной семьей... И если задуматься, что есть Россия в моей жизни и судьбе, то, наряду со многим и многим, объяснимым и не поддающимся объяснению, это еще и баба Дуня. За нее, голубушку, в Церкви частицу вынимают.

Отец еще мальчиком юнгой ходил на сухогрузе в Иран и тем помогал семье хоть как-то продержаться, пока не было отца и братьев, ушедших на фронт. Позже стал кадровым офицером, затем инженером, наделенным всевозможными талантами, ни один из которых так и не смог реализовать. Он любил читать мне книги на русском и привил любовь к литературе. Его старший брат Алик тоже был одареннейшим человеком. Отправился добровольцем на фронт, прибавив себе возраст, был пленен, прошел ад фашистских концлагерей, откуда бежал и сражался партизаном в Греции и Италии, после возвращения на родину был сослан в Сибирь, где было еще страшнее, чем в плену. Оттуда он тоже бежал, даже поступил в медицинский институт, но был разоблачен. В возрасте двадцати семи лет он умер на руках своей матери глубоким, изможденным стариком.

Но если говорить о том, через кого Христос пришел в мою жизнь, то это, наверное, другой брат отца – Ниджат. В нашей семье за необычайную доброту и детскую наивность его называли Пьером Безуховым. Был кадровым офицером, фронтовиком. Позже стал очень хорошим врачом-кардиологом. Не очень хорошо говорил по-азербайджански после многих лет жизни в Кисловодске, где его почему-то называли Николаем Александровичем. Все свое свободное время посвящал мне. И как он говорил о Христе! У Горького я встретил в очерке о Льве Толстом слова, что великий писатель о Христе говорил всегда без энтузиазма, тускло, не любил Его. А мой дядя, азербайджанец, отзывался о Сыне Божьем с очень большой теплотой. Говорил: «Ты не представляешь, какая хорошая вещь – христианство. Я тебе как врач скажу, что даже с точки зрения медицины очень хорошо, когда человек исповедуется и очищается от грехов». И рассказывал, что врачи старой школы первым делом задавали пациенту вопрос: «Вы никому ничего не должны?» – и советовали долги вернуть. Только если это не помогало, приступали к лечению. Дядя Ниджат не вступал ни в какую партию, был убежденным антикоммунистом. Очень любил книгу Массарика, президента Чехословакии и одного из лучших критиков марксизма. Обещал, когда вырасту, дать ее почитать.

У нас вообще была прекрасная библиотека. Еще прадед – надворный советник – был библиофилом. Эта страсть передавалась потом у нас из поколения в поколение. Среди книг помню прижизненное издание словаря Даля, тома Брэма, Большую детскую энциклопедию – дореволюционную, где я вычитывал, как делают шоколад, что такое полиграфия и так далее. А вот Корана не было. Я уже потом им обзавелся.

«Если не приму крещения – умру»

В Баку было две мечети на двухмиллионный город, шиитская и суннитская. Имелись также две русские церкви и одна армянская, две синагоги, одна для европейских евреев, другая для горских. Рядом с одной из мечетей я поселился во время преддипломной практики в институте, когда снимал крохотную квартирку в верхней части Баку. Для меня даже стены вокруг мечети были святы, помню, ночью подходил к ним и целовал. Сердце жаждало Бога. Заходил и внутрь этих стен, благо они никогда не запираются по мусульманской традиции. У нас даже говорят про бесшабашных людей, всегда готовых принять других любителей развлечений: «У них дверь никогда не закрывается, как в мечети». Заходил, интересовался, как все устроено изнутри. Запомнилось помещение, где особый человек готовит мертвых в последний путь на мраморном ложе с углублением для тела. Покойников обмывают, потом посыпают душистым розовым тальком.

Но это только часть ритуала. В памяти сцена, как в небольшом бакинском дворике, выметенном и политом из шланга, сидят мужчины всех возрастов и внимательно слушают муллу, который долго размеренным речитативом читает на арабском языке суру из Корана. Поразительно то, что никто из присутствующих вообще не знает арабского! Несколько человек – откровенные атеисты, не исключено, что им был и сам усопший. Но как строги их позы, почтительно склонены головы! Заметно, что люди сосредоточены. Это происходит, как мне кажется, еще и оттого, что они стремятся уловить в убаюкивающем речитативе чужой речи знакомые слова, а таковые, пусть изредка, но все же встречаются. И это подспудное стремление людей к хоть какому-то осмыслению происходящего так понятно, так естественно. Вспоминаю собственное изумление, когда друг шепнул мне, что мулла, приглашенный на похороны его бабушки, вычитывал слова молитв из небольшой записной книжки, в которой они были записаны от руки кириллицей. Не исключено, что он и сам не знал арабского. Но люди, которые не понимали содержания читаемого им на чужом языке текста, тем не менее внимали ему в ненарушимом молчании, даже с неким трепетом.

В какой-то момент я готов был стать настоящим мусульманином. Помню даже, как переписал от руки брошюру о том, как нужно совершать намаз. На рубеже 90-х приезжали миссионеры из Ирана, этнические азербайджанцы. Многих обратили. А что касается меня... намаза я так ни разу и не совершил. Бывал потом и в Стамбуле в самых красивых минаретах из белого мрамора. Но, знаете, ничто там не тронуло моего сердца.

* * *

Я так остро это ощутил, может быть, потому, что в детстве любил бывать в армянском храме, знал, как тепло бывает душе в христианской церкви. Мы, мальчишки, часто бегали на Приморский бульвар. Баку расположен амфитеатром, спускающимся к этой набережной, которая тянется на много километров. Там были во множестве кафе, аттракционы, летали чайки. А церковь была так расположена, что миновать ее было трудно, и я любил там посидеть. Мне нравились иконы с армянскими надписями, хотя я их не понимал, очень любил запах ладана. Больше скажу, иногда я покупал недорогую свечку, пристраивая ее в подсвечнике, наполненном песком. Так приятно было их возжигать, потом слушать церковную службу, где я тоже не мог почти ничего разобрать, только отдельные армянские слова были знакомы. Пели там женщины из Бакинского оперного театра, который у нас звали Маиловским.

Этой армянской церкви больше нет... Как и Баку моего детства, с его неповторимой культурой. Она погибла. А я окончательно перебрался в Москву. В каком-то смысле я коренной москвич, до меня три поколения, еще с дореволюционных времен, жили поочередно в двух столицах – России и Азербайджана. Оба они для Ирзабековых – родные. И здесь уже я окончательно понял, что без Христа мое существование бессмысленно. Однажды вдруг сказал жене: «Если я не приму крещения, то умру». Не знаю, почему вырвались эти слова.

Как рождается в человеке вера?

Я долго ломал над этим голову, да и спрашивают меня часто: «Как ты, совершенно светский человек, пришел в православие?» Одна вещь несомненна – человек не сам избирает Спасителя. Вы помните Его слова: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал». Это в любом случае всегда дар, причем абсолютно не по заслугам, не потому, что ты хороший. Пятнадцать лет назад это случилось и со мной. В христианстве я нашел то, чего вообще нигде не мог найти – свободу. Свободу от самого большого страха моей жизни, который меня мучил с детства, – страха смерти.

«Я вернулся к вере предков»

После моего прихода в Церковь пресеклись все прежние знакомства не только с азербайджанцами, но и с бакинскими евреями. Они не поняли меня, плохо говорили о Сыне Божием, а я этого не мог терпеть. Пришлось сделать выбор. В будущем нам всем придется делать его не раз. Ислам усиливается, и я бы приуныл... Ведь Спаситель говорил, что, когда придет судить мир, не знает, найдет ли веру на земле. Но еще Он сказал: «Не бойся, малое стадо!» Я и не боюсь. Когда христианин погибает за веру – это честь, о которой можно только мечтать.

Ко мне нередко подходят татары, азербайджанцы, таджики, которые тянутся ко Христу. Спрашивают: «А как ты пришел?» Я отвечаю. Нет, я не ощущаю себя ренегатом, перебежчиком, прибившимся к чужому. Я вернулся к вере предков, которые несколько столетий были христианами. «Мы гылындж-мусульмане», – говорила иногда бабушка. «Что это значит?» – спросил я ее. «Гылындж» – значит меч, наши предки – албанцы – были обращены в ислам силой оружия.

В детстве, помню, я был очень вспыльчивым, кровь такая. Но бабушка, успокаивая меня, повторяла азербайджанскую поговорку: «Враг тебя – камнем, а ты его – пловом». «Что за глупость», – думал я, но, когда вырос, понял, что это ведь суть учения Христа. Из каких времен дошел до нас этот совет? Человек в азербайджанском звучит как «адам», что сразу же возводит нас к самым истокам ветхозаветной истории. Предатель же произносится как «хаин» – да-да, тот самый Каин, совершивший самое первое и тяжкое предательство, убийство единокровного брата. Чуждый человек – «хам», что также не нуждается в особых комментариях.

Еще большее удивление вызывает то, что в азербайджанском языке есть слово, обозначающее не просто свет, а нетварный свет. Обычный свет, например, сияние солнца называется «ишиг», а свет божественный – это «нур». Отсюда фамилии Нуриев, Нуралиев. Соболезнуя близким покойного, у нас говорят: «Пусть могила его наполнится нетварным светом». То есть желают встречи со Христом. Я читал Коран, там близко этого нет. От древних азербайджанских священников сохранился и другой обычай: возлагать правую руку на голову, чтобы благословить, передать свою удачливость. Холостые, например, просят, чтобы их благословил друг, который удачно женился, нашел хорошую, добрую девушку. Одноклассники просили меня возложить руку, когда я выходил из кабинета экзаменатора с пятеркой в зачетке.

Это идет еще от апостолов. Именно в Баку проповедовал и был распят ученик Господа Варфоломей. Проходя через наши края, распространял слово Божие апостол Фома, а первую церковь, «праматерь всех церквей на Востоке», основал у нас в местечке Гис святой Елисей. Он был рукоположен сводным братом Спасителя – патриархом Иерусалимским Иаковом. Восемнадцать столетий назад воссиял у нас свет Христовой веры. Персы пытались вернуть нашу землю к огнепоклонству, но после многих сражений сказали, что пусть кто чему хочет, тому и поклоняется. А потом пришли арабы...

Албания была в ту эпоху процветающей страной, имеющей высокоразвитую культуру, свой алфавит из 52 букв, и все это оказалось разрушено почти до основания, стерто с лица земли. И здесь мы сталкиваемся с самым, быть может, поразительным обстоятельством. Даже в России многие слышали о Бабеке, видели фильм, о нем снятый с огромным размахом. Это главный национальный герой Азербайджана, все остальные с ним рядом не стоят. Ему ставят памятники, его именем называют детей, о нем слагают стихи и песни. И чем же он отличился? Тем, что много лет боролся с арабскими завоевателями, разбил множество их армий, имея сотни тысяч сторонников, прежде чем его предали и выдали на казнь. Убивали героя страшно: отрубили руки и ноги, затолкав их в распоротый живот, а потом уже мертвого прибили ко кресту. «Крест Бабека» – так называлось это место в течение столетий. Почему ко кресту – понятно. Незадолго до смерти Бабек крестился в православие, а схвачен был, когда пробирался к своим единоверцам в Византию, чтобы собраться там с силами.

Мне было 18 лет, когда я впервые узнал о том, какую веру исповедовал Бабек, о том, что он носил крестик под доспехами. Об этом рассказал мне писатель Джалал Барбушат, он писал тогда книгу о Бабеке под названием «Обнаженный меч», собирал материал о нем, знакомился с источниками, в основном арабскими. Так что представьте, вдумайтесь – главный герой Азербайджана был православным христианином, погибшим в борьбе с людьми, которые принесли нам ислам. Я говорил об этом с нашими азербайджанскими учеными. Спрашивал: «Вы знаете это?» «Конечно, знаем», – отвечают. «А почему народу не говорите»? – «Ты что, нас убьют».

И тогда я начал понимать, почему меня всегда, с детства так сильно тянуло в храм. Наша земля полита кровью бесчисленных мучеников за веру, среди которых не могло не быть моих предков. Именно они вымолили меня. Другого объяснения нет. И когда слышу, что я предал азербайджанский народ вместе с его верой, отвечаю: «Да нет, ребята, я домой к себе пришел».

«Азербайджанцы в России»

Свои публикации Ирзабеков подписывает обычно «Фазиль Давуд оглы, во крещении Василий». В свое время большое впечатление произвела его статья «Азербайджанцы в России» в одной из центральных газет.

Тема больная. Нередко даже православные публицисты оценивают азербайджанцев резко неприязненно. Бывает, что эти упреки справедливы, не все приехавшие ведут себя достойно. Но обычно читать такого рода тексты тяжело, слишком много там мелкой неправды, пустого раздражения. «Понаехали» – вот лейтмотив. «Выгоним» – вот сверхидея. Хотя все прекрасно понимают, что не выгоним.

Единственное решение – вовлекать приехавших в орбиту великой русской культуры, помочь им стать достойными гражданами России. Их, на самом деле, всего миллиона три-четыре, азербайджанцев, таджиков и всех остальных, на 140 миллионов коренных россиян. Причем приезжают, как правило, пусть и не без исключений, самые трудолюбивые и ответственные. Вместо того чтобы роптать, подумаем лучше, зачем Господь попускает происходящее. Даже те южане, что не очень хорошо себя ведут, невольно заставляют русских подтягиваться, вспоминать о национальном достоинстве. А те, что трудятся честно, невольно устанавливают планку, подвигая иных русских людей проявить инициативу, браться за ум.

Я вовсе не сторонник попустительства экспансии на русские просторы людей, чье появление может представлять реальную опасность для нашего народа. Прежде всего это касается волн китайских переселенцев. Но совершенно иной подход нужен по отношению к нашим «бывшим» соотечественникам. Мы видим их непохожесть, но, когда встречаешь их за границей, с удивлением понимаешь, что с русским даже у туркменов больше общего, чем с родственными им турками. Никто не заставлял нас включать в состав Российской империи множество народов. Но мы сделали их сопричастниками русской судьбы, заложниками нашей трагической истории, мы убедили их, что Бог положил нам жить вместе, вместе воевали, вместе делили горе и радость. А потом вдруг объявили: «Все, живите теперь сами по себе, вы нам без надобности». Будто не понимаем, что в СССР все было централизовано до предела и что окраины наши давно и прочно отучены жить самостоятельно. Мы забыли при этом, как во время войны та же Средняя Азия приняла миллионы русских беженцев. И прекрасно приняла. Мы якобы знаем, что нам должны разные «азеры», забывая, что без их нефти у России не было бы никаких надежд победить фашизм. Другой у нас в сороковые годы практически не было. Кстати, «азер», как пишет Василий, буквально переводится как «пламя». «Язык умнее нас», – любит повторять Ирзабеков.

Одна неправда накладывается на другую. Мы бросаем презрительно: «торгаши», хотя могли бы догадаться, что бывшие врачи, крестьяне, рабочие вовсе не испытывают наслаждения от того, что вынуждены податься в коммерцию и терпеть связанные с этим унижения. В своей массе они надеются дать детям российское образование, которое позволит им приходить на базар исключительно в качестве покупателей.

Мое отношение к азербайджанцам в России менялось постепенно. Бог как-то вразумлял. Может быть, все началось с того, что веселый торговец, проходя мимо моей семьи, вдруг протянул дочке игрушку – заводного тюленя. «Это подарок», – сказал он. Потом знакомый батюшка долго жаловался, что не может найти у себя, в коми селе, людей для строительства церкви. Не идут за довольно приличные, по деревенским меркам, деньги – тысяч пять-шесть в месяц – предпочитая сидеть на шее родителей-пенсионеров. А однажды батюшка сообщил: «Все образовалось. Несколько азербайджанцев согласились поработать. Нарадоваться на них не могу. Трудолюбивые, богобоязненные, и денег не много запросили». Местные, правда, начали возмущаться: «Понаехали, чурки», даже пара стычек произошла в этом коми селе, издревле православном. Но потом как-то все утряслось, кажется. Трудно было совсем уж не различить преподанного Богом урока. И стал я задумываться, приглядываться.

Недавно я поспорил с другом на этот счет. Он с гневом сказал, что в его родное село в архангельской глубинке приезжают «черные», скупают картошку по дешевке, а потом продают в Архангельске втридорога.

– Почем скупают? – уточняю.

– По шесть рублей, – ответил друг, – а продают по двенадцать.

– Подожди, – говорю, – за морем телушка полушка, да рубль перевоз. До вас от Архангельска не одна сотня километров. Все организовать, машину нанять, бензин оплатить, потом за право торговать расплатиться… Так что рентабельность получается вполне классическая, даже по советским меркам.

– Все равно, они на нас наживаются, – досадует друг. – Разве мы сами не можем отвезти, продать?

– Флаг в руки, – отвечаю, – тем более что дорожка азербайджанцами протоптана, дело налажено, осталось только использовать их науку.

– Мы не торгаши какие-нибудь, – противореча себе, возмущается друг.

Он прекрасный, умный человек. Что им двигало в этом споре? Я думаю, что здесь роль сыграла общая наша с ним боль за погибающую от безработицы и пьянства русскую глубинку. Друг считает, что спасать ее должно государство... Что до азербайджанцев, то здесь, наверное, логика такова: раньше без них обходились и неплохо жили.

Я, впрочем, тоже считаю, что государство должно, вот только боюсь, что к тому времени, когда оно об этом вспомнит, от селения моего друга не останется даже воспоминаний. А значит, придется самим спасаться. И любая помощь в этом деле – не лишняя. Так может, с другого конца зайти? Посадить этих азербайджанцев за стол, сказать спасибо, вспомнить, как наши деды плечом к плечу сражались, подумать вместе, как нам дальше вместе жить. Альтернатива – бессильная, уродующая душу злоба. Ссориться мы умеем, кстати, прежде всего друг с другом. Но все хорошее в нашей жизни начинается не с этого, и Бог не входит в двери с надписью: «Посторонним вход воспрещен». (с)

20 лет — это много или мало? В истории Аджарии — целая эпоха. В конце 1980-хгодов местное население здесь было мусульманским, в Батуми действовал единственный православный храм. Сегодня 75% аджарцев исповедуют православие. Эта метаморфоза перехода целого региона из ислама в православие, а вернее возвращения к истокам, к вере предков, произошла на глазах владыки Батумского и Лазского Димитрия и при его горячем участии.

Миновав Имеретию и Гурию, мы въезжаем в Батуми, который просто не узнать! Украшенная пальмами набережная, европейский «старый город», силуэты небоскребов, новостройки причудливой архитектуры. У меня мелькает мысль: удивительно, вместе с возрождением православия в Аджарии началось и возрождение светской жизни в крае.

Как это было в 2003 году, митрополит Димитрий тепло встречает нас и радушно показывает епархию. Мы ступаем по уже знакомым местам и диву даемся: детский дом не только достроен, но в нем во всю кипит жизнь, рядом возводится лавра всех Грузинских святых, над Батуми словно ангел-хранитель города парит новоотстроенный храм Святой Троицы. «Аджарское чудо, — считает владыка, — это воля Божия и заслуга Святейшего Патриарха Илии II».

Аджария между атеизмом, исламом и православием

— Владыка, когда Вас в 1986 году направили на служение в Батуми, сколько здесь было православных верующих аджарцев?

— Тогдашняя епархия была большая. Сейчас из нее выделились три епархии: Верхней Аджарии, Гурии и Аджарии. Когда меня прислали на служение, еще был Советский Союз, и в Верхнюю Аджарию нас не пускали. Именно там жило местное население (аджарцы — это грузины, которые говорят на местном диалекте, близком к мегрельскому, и на тот момент исповедовавшие ислам — А.Н.). В храме святителя Николая, единственном во всей епархии, была только одна верующая семья аджарцев (ее обратил наш Патриарх во время своего служения в Батуми).

— А кто же были прихожане Свято-Никольской церкви?

— Русские, грузины из Гурии и Имеретии. Местные не ходили. Для них действовала мечеть. Знаете, без преувеличения могу сказать: в настоящее время около 75% местных — православные (согласно переписи населения 2002 года). А тогда около 75% местных — это были мусульмане.

— В это трудно поверить! Чем Вы объясняете такой «катехизаторский» успех?!

— Это воля Божия. Это чудо Божие, не объяснимое одной лишь проповедью. Еще местные мусульмане очень уважают Грузинского Патриарха Илию II.Как-то я получил письмо от одного ходжи из Верхней Аджарии. Он в простоте сердца спрашивал: а нельзя ли, чтобы Патриарх Илия руководил и вами, православными, и нами, мусульманами? Представляете, какая детская душа?!

— В Москве несколько лет тому назад за проповедь среди мусульман был убит отец Даниил Сысоев. А здесь были опасные моменты?

— Были, но так опасно, конечно, не было. Понимаете, наши мусульмане не создают нам проблем. Они к нам переходят. У одного батюшки из Хуло (это Верхняя Аджария) была бабушка, убежденная мусульманка. И как-то этот батюшка подошел ко мне и сказал, что хочет бабушку проведать. Я ему предложил: «А ты скажи ей, что владыка благословил тебя стать христианкой». Он передал мои слова бабушке. Та задумалась и неожиданно согласилась. Мы ее окрестили, и теперь она с любовью носит крест.

Помню одного ходжу, тоже из Верхней Аджарии. Он со мной делился: у меня трое детей. Один ходит в мечеть, другой — в православный храм, а третий никуда не ходит. Вот за этого я переживаю больше всего. Таково мировоззрение местного населения.

Исламизация края

— Выходит, что Ваши мусульмане — не типичные мусульмане?!

— Они нетипичные, конечно. У нас много священников из мусульманских семьей. Есть два священника из семьи муллы, получившего в Стамбуле высшее теологическое образование. И его внук — священник, ректор семинарии.

Вообще, христианизация Иверии пошла из нашей епархии. Наша епархия — апостола Андрея, я лишь его наместник (улыбается.). Тут, в Верхней Аджарии, сохранились руины храма Архангелов, построенного апостолом Андреем. Это первый в Европе храм! Именно через Аджарию шли на проповедь в Иверию апостолы Симон и Андрей. Затем они были здесь вместе с Симоном Кананитом и Матфием. Первый мученически погиб близ Сухуми, а второй — около Батуми (его мощи лежат в Гонийской крепости, и после окончания раскопок мы хотим построить там храм).

Но с ХVI века Аджария стала объектом непрерывной турецкой агрессии. Захватчики постепенно обратили население в ислам, уничтожили все, кроме Схалтской, церкви. Трижды пытался переступить ее порог ходжа, но падал навзничь, сраженный сильным ударом камня. Храм у турок прослыл «местным шайтаном», его оставили в покое.

По свидетельствам путешественников, в XVII–XIX веках в Аджарии были тайные христиане. Но, к сожалению, и они, в конце концов, стали мусульманами.

В 1878 году в результате Русско-турецкой войны Аджария освободилась от турецкого засилья и была присоединена к Российской империи. На смену туркам пришли большевики, мусульман страшнее. Среди прочих они взорвали храм святого Александра Невского, возведенный в честь победы над турками, а на его месте соорудили гостиницу «Интурист».

Зачем та дорога, что не ведет к храму?

И вот, когда я приехал сюда в 1989 году, то потихоньку с благословения нашего Патриарха, мы начали. Святейший часто приезжал в Батуми сам. Мы с ним поднимались в горы, в древний Схалтский храм, который открыли в 1989 году. Тогда же мы крестили около тысячи местных аджарцев-мусульман. В этом же году по милости Божией в Батуми был открыт кафедральный собор Рождества Богородицы. Это тот самый храм, в котором снимали фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние».

И потом пошли массовые крещения по всей Аджарии. 13 мая 1991 года мы крестили в Батуми 5 тысяч мусульман и атеистов. Святейший Патриарх, вспоминая грузинскую историю, говорил тогда: «Не Грузия должна обратить в христианство Аджарию, но Аджария нас».

— Как Вы вели проповедь среди аджарцев-мусульман?

— Рушился Советский Союз, и по всей Грузии были сильны патриотические настроения. Аджарцы понимали, что ислам их заставили принять силой. Нашей главной задачей было — обратить интеллигенцию. Ведь интеллигенция здесь и везде — это пример для других слоев населения. Когда мы обратили интеллигенцию, она нам потом и помогла в проповеди. Люди, видя, что культурная и научная элита стала на сторону христианства, тоже принимали православие, слава Богу!

Аджарцы понимали, что они грузины, а значит, христиане, и обращались. Традиции они хранили всегда. Когда пекли мчади (традиционные грузинские лепешки — А.Н.), то ставили на них крест. Ставили крест и при изготовлении сливочного масла. В XIX веке еще некоторые тайно носили кресты, красили яйца на Пасху. В домах хранили иконы. Помню, я путешествовал по Верхней Аджарии и встретил семью, где мне показали спрятанный крест. Все-таки местное население очень бережно относилось к христианству.

Аджарское чудо

— Что из себя представляет епархия сегодня?

— Сейчас мы заканчиваем строительство храма Иоанна Богослова прямо на самой турецкой границе. В епархии действуют 4 женских монастыря и 2 еще мы строим. Есть и мужские монастыри. Исторических не осталось, все новые, кроме Схалты. В ущелье Китриши оставался разваленный храм Хину, бывший кафедральный собор. Турки во время Русско-турецкой войны этот храм взорвали. Мы открыли там монастырь, отстроили храм. В этом же ущелье, в позапрошлом году, открыли женский монастырь. И еще на границе построили очень красивый храм в честь Андрея Первозванного… Возле Батуми сейчас строим лавру Всех грузинских святых. Открыли церковный детский дом, действует дом милосердия для пожилых людей, слава Богу за все!

— Да, владыка, замечательно!

— Это воля Божия! Это чудо Божие! И заслуга наших священников, нашего Патриарха, столь почитаемого местным населением. Ну и я принял какое-то участие во славу Божию.