Акционизм

Екатерина Самуцевич-По окончании Московского энергетического института работала программистом в оборонном концерне «Моринформсистема-Агат» (в том числе два года участвовала в разработке программного обеспечения для подводной лодки К-152 «Нерпа»), после ухода из концерна продолжила работу программиста в качестве фрилансера. В 2009 году окончила Московскую школу фотографии и мультимедиа имени Родченко.

Надежда Толоконникова- в школе была отличницей, закончила музыкальную школу по классу «фортепиано». В старших классах школы принимала участие в культурных мероприятиях, которые организовывало в городе издательство «Новое литературное обозрение» Ирины Прохоровой.
В 2007 году переехала в Москву, поступила на философский факультет МГУ.

Мария Алёхина-На момент ареста была студенткой 4-го курса Института журналистики и литературного творчества.
Мария — поэт и участница курсов литературы Дмитрия Веденяпина и Андрея Кубрика.

Материал из Википедии

Так, что с мозгом у них я думаю всё в порядке.

23 марта 2012 года «Союз солидарности с политзаключёнными» признал Марию Алёхину, Надежду Толоконникову и Екатерину Самуцевич политическими заключёнными, посчитав, что в их действиях не содержится состава того уголовного преступления, в котором их обвинили, и что уголовное преследование является неправосудным.
3 апреля 2012 года международная неправительственная организация «Amnesty International» признала участниц Pussy Riot, арестованных за скандальное выступление в храме Христа Спастителя, узницами совести[309], арестованными исключительно за мирное выражение своего мнения, а после решения суда о продлении срока содержания под стражей — рассматривает вопрос о начале международной кампании с требованием их освобождения[310]. После продления ареста 20 июля 2012 года «Amnesty International» повторила призыв к российским властям к немедленному и безусловному освобождению арестованных. Организация ссылается на решения Европейского суда по правам человека, неоднократно подтверждавшего, что свобода выражения мнений распространяется не только на неоскорбительные идеи, но и на те, которые оскорбляют, шокируют или беспокоят государство или какую-либо часть населения. По мнению директора Европейского и Центральноазиатского департамента организации Джона Далхусейна, при предъявлении обвинения был явно и незаконно принят во внимание политический контекст, окружающий антипутинские протесты в то время, а также антиклерикальное и антипутинское содержание произведения...(С)

В связи с выдвижением акции Pussy Riot на премию Кандинского снова возник вопрос - «Искусство ли это?» Уже не от людей, которые сомневаются, прилично ли женщинам носить брюки, но от тех, кто искусство делает. От ответа вряд ли зависят судьбы девушек, но это важно для будущего искусства.

Оно ли это?
Относительно акции Pussy Riot обсуждение того, искусство это или нет, - в основном происходило вне художественного сообщества, и где-то на уровне того, что как бы еще и про Малевича ничего неясно, какой он художник.

Возмущение же внутри арт-сообщества случилось после выдвижения акции на премию Кандинского. Ради справедливости необходимо отметить, что многие недовольные выдвижением художники с гражданских позиций девушек поддерживали и до, и после этого. Но с точки зрения соревновательности – похоже, заревновали. Искали слабые места акции.

Ирина Кулик, арт-критик, подавшая заявку на премию (так в правилах – предложить произведение к участию может любой, и она была не единственной, но первой), похоже, пребывала до момента «раскола» в идеалистических настроениях, соответственно своей любви к Дюшану и другим великим нарушителям границ. В ответ на просьбу прокомментировать этот «раскол» она ответила: «Мне эта ситуация напомнила случай с Оскаром Писториусом, которому с детства ампутировали ноги до колена, у него не было костей голени. Он стал чемпионом Паралимпийских игр, и долго добивался того, чтобы стать участником обычных Олимпийских. Когда ему это удалось, остальные спортсмены стали протестовать, утверждая, что его суперсовременные протезы дают ему преимущество.

Согласились бы они получить такое преимущество, отрезав себе ноги? А остальные подавшие заявку – сесть в тюрьму? Тем более, не такое уж и преимущество - эти протезы, как выяснилось, они лучше при беге, но хуже на старте».

С Pussy Riot примерно так же – акция, может, и была сомнительной на старте, но достоинства открылись при разбеге. Проблема в том, что в арт-мире, где часто печалились, что «все уже сделано», все рубежи уже взяты, - оказалось, что не все позади. Теперь не могут отказаться от того, что в этих предсказуемых пределах была какая-то определенность и даже уют.
Доколе?
Арт-критик Александра Обухова, член экспертного совета премии, рассказала в своем сетевом дневнике, как она проголосовала – из 10 возможных баллов поставив ноль. «Необходимость оценивать этот перформанс профессиональной точки зрения я понимаю как моральный шантаж. Что в итоге мне предлагалось оценить? Саму акцию? Смонтированный позднее видеоролик? Фотографию? Песню? Гражданский поступок?».

Дмитрий Виленский из художественной группы «Что делать?» считает, что это работа жанра tactical media, который в отечественном искусстве еще не проявился, а в западном - уже уходит в прошлое: «Если кратко, тактические медиа - это любая документация аутентичной интервенции в публичное пространство, реализованной исключительно для взгляда «камеры». Последующая документация любыми способами распространяется в различных медиасферах подобно вирусу, предполагая тестирование общественного организма на наличие того или иного расстройства функционирования. Для тактических медиа важен перенос оценки с обсуждения самого произведения на обсуждение реакции».

Понятие tactical media было сформулировано в 1996 году, кроме известных современных групп вроде Yes Man и Critical Art Ensamble, в него были включены постфактум и ситуационизм, и дадаизм, то есть это получается даже традиция.

Если говорить об этом жанре, заданный Андреем Левкиным в статье «Путин - супербизон российского art’a» вопрос, насколько авторами акции в ХХС можно считать произведением Pussy Riot, а не Путина, - снимается. Хотя вопрос cмешной, и если доводить эту линию до абсурда, то соавтором Пушкина можно считать императора, который своими гонениями пиарил гения среди оппозиции, и подарил ему возможность написать пылкие слова протеста. В этом конкретном случае финал «забега», границы произведения в виде общественной реакции сознательно были включены Pussy Riot в произведение.

И Youtube, и батюшка
И вот еще что – акция и ее документация раньше были разделены. Важно было личное присутствие зрителя при художественном событии, соучастие, документация была памятью, не передающей всего впечатления. Первой в России изменять значение документации стала группа «Коллективные действия», начиная с 70-х годов – но больше в сторону того, что акция вообще не поддается пониманию, мы пропускаем момент истины, и все, что нам остается, – искать его в прошлом, в материальных доказательствах и мнениях тех, кто был рядом.

Теперь у нас слово соучастие, с одной стороны, приобрело уголовный оттенок, с другой – роль личного физического присутствия вообще стерлась, офлайн уступает онлайну, все воспринимается через медиа и соцсети. Документация, ролики, фото, тексты пребывают в сети – как и сами зрители.

Событие в сети равно «реальному», что оппоненты современного искусства поняли еще во время проведения выставки «Запретное искусство-2006». То огромное количество свидетелей, возмущенных экспонатами – оскорбилось не самим событием. Большинство из них впервые увидело фотографии работ, сделанные на выставке, несмотря на запрет организаторов на съемку, прихожанкой РПЦ из «Народного собора». Причем они видели изображения в интернете, показывал им эти фото следователь, а пришли они в его кабинет по совету наставников. То есть по сути их оскорбил следователь и устный рассказ знакомого человека, но следствие сделало это частью осужденной выставки. Противники совриска уловили какие-то глубинные перемены в общественном восприятии раньше экспертов по искусству, как бы кощунственно это ни звучало. И воспользовались этой неопределенностью границ искусства в своих целях. Взять это на вооружение, использовать не для сгущения тумана в народных умах, а для прояснения ситуации, впервые попробовала сделать группа «Война». Но в полной мере это удалось «Pussy Riot».
Профессионализм?
С точки зрения устаревшей, но еще общепринятой, художник должен уметь похоже рисовать, музыкант – играть похоже на те ноты, которые перед ним лежат, а певец – петь похожее на наше состояние души. Я даже в чем-то это разделяю – просто мне не кажется, что какие бы то ни было виды искусства мне подарят отдых от действительности. Мне кажется, что искусство поможет реальность структурировать и разобраться в ней. И в этом смысле мне акция в ХХС нравится.

А если смотреть как обычно, у Pussy Riot и музыка – какофония какая-то, и тексты – не поэзия, и даже акция – вторична. И вот тут было неожиданно, что против Pussy Riot выступил Авдей Тер-Оганьян. Он всегда ратовал за отрицание профессионализма, и был отчасти прав - слишком многие выучиваются повадкам и имитируют современное искусство, не понимая его сути. И был отчасти неправ, потому что не каждый, кто не знает правил или не желает ими пользоваться – гений.

Казалось бы, девчонки пострадали за то же, за что и он, за акцию, которая была проведена в общественном пространстве и оказалась противной общественным нормам. Но нет им пощады и сочувствия от Авдея – он распинает их «профессионализм», цитируя пост Марата Гельмана, четко-политтехнологически расписавшего выразительность их акции, выверенный контраст между национальным лидером и новомученицами:

«он твердая рука - они вызывают жалость

он сильный мачо - они хрупкие девушки
он немолод - они юны
он богат как Крез - они бедны абсолютно
он своего ребенка скрывает - дочь Толоконниковой приходит к тюрьме
он черен (чиновник в костюме) - они яркие цветные
он говорит "мочить в сортире" - они цитируют Бахтина
он власть - они жертвы
он царь - они юродивые».

Ну никак не получается осудить их расчетливость – потому что она входит в обязанности художника. Конечно, не в том смысле расчет, сколько денег и славы автор хочет получить за произведение – когда автор об этом думает, это и видно в первую очередь.

Профессионализм художника может заключаться даже в том, что видео снято очень плохо – но тогда не должно возникать сомнений, что это сделано специально и просматривается цель.

И на днях Авдей получил ответ на свою проповедь непрофессионализма, на уверенность в том, что стратегия шока сработает всегда правильно, нанесет удар по буржуазным ценностям и проклятому капитализму. Организатор групповой выставки Mit criminaller Energie в городе Веймаре в Германии, пригласивший Тер-Оганьяна к участию, сообщил, что запланированные ранее проекты срываются, и надо придумать срочно что-то новое. Авдей решил подшутить над европейскими либералами, и расписал выделенный ему коридор рожицами в балаклавах, с разнообразными лозунгами на английском – от Free Pussy Riot до Socialism=faschism. И вклеил между надписями страницы из каталога проходящей в городе выставки GULAG. Он-то хотел показать, что считать Pussy Riot жертвами режима нелепо, так как сам полагает, что они проплачены системной оппозицией, типа Немцовым и Навальным. Но немцы приняли все за чистую монету и предложили Тер-Оганьяну сразу три персональных выставки. Это ли не поражение – быть неправильно понятым.
Конспирология
Подсудимая Толоконникова является супругой Петра Верзилова, бывшего членом группы «Война», а значит, логично смешивать деятельность Pussy Riot с работами «Войны». Но это логика не искусства, а сериалов, где даже исторические обстоятельства показаны как личные распри и дружбы героев.

Как связь Pussy Riot с «Войной» просматривается с точки зрения искусствоведов? Куратор Андрей Ерофеев, бывший директор Отдела Новейших Течений Третьяковской галереи, объясняет: «Эти группы работают над развитием радикального перформанса – он всегда маргинален, но есть в каждом поколении. Всегда единицы бросаются на амбразуру, пока остальные отстраняются. «Война» и Pussy Riot родственны в буквальном смысле слова, но внутри жанра у них есть противопоставление. «Война» - террористы, бомбисты, партизаны в чужом городе. Их акции – стремительные вылазки, и когда милиция спохватывается, они исчезают, незамеченные, непойманные. Нанесение удара, вандализм, шоковая терапия, попытка вывести из анабиоза. Дети и женщины группы здесь не имеют значения – это солдаты «Войны».

Первая акция Pussy Riot, «Поцелуй милиционера» - совершенно другое, чем акция «Унижение мента в собственном доме» группы «Война», это мягкий вариант переворота. Знаковое разделение: Pussy Riot выступают как тинейджеры, юные, веселые, а не как переполненные ненавистью взрослые. Встретить противника невооруженным – контраст с дядьками с палками, контраст не между оппозицией и властью, но возрастной. Они плохо танцуют, плохо играют, но детское косноязычие говорит голосом правды. Это жанр нью-вейва, протест против политики взрослых, который на Западе начался в 80-е и сейчас стал уже памятником культуры. Протест стилистический, а не прямое действие». То, что стилистический протест Pussy Riot получил жестокое наказание по УК, а работы «Войны», сделанные в эстетике власти, «показа, кто сильнее» - остались безнаказанными, свидетельствует о том, что эстетические расхождения с властью важны и для власти. Группы работают в одном жанре, но с разными смыслами, и потому совершенно не стоит предполагать, что девушки – проект группы «Война». Смешивать их так, как делают агрессивные православные комментаторы в сети: «По-моему, групповуха в зоологическом музЭе в исполнении нОнешних мучениц-номинанток гораздо более достойна выдвижения на премию Кандинского? Разве нет?»

Pussy Riot также подозревают в том, что они проплачены либо оппозицией, либо Кремлем. Или даже премией Кандинского – чтобы перещеголять «Инновацию», присудившую приз «Войне», и организовать свой мощный скандал. Уверенность столь многих представителей широкой общественности в подкупе как единственной возможной мотивации героического поступка – это очень печально. Люди не верят в возможность собственного свободного выбора. Им кажется невозможным, что возмущенный гражданин может по своей воле высказать протест, если ему не заплатили, что это не ради славы, что смелая идея пришла в голову молоденькой девушке, а не была выдана ей сверху солидными дядьками.

С точки зрения представителей искусства странно этому верить. Мы же знаем, что Дюшан выставил писсуар не для того, чтобы денег заработать. Но если уж и некоторые члены арт-сообщества верят в то, что кто-то заказал эту акцию – тогда уж лучше радовались бы. Если кажется, что это заказ одновременно и премии Кандинского, и оппозиции, и Кремля – так это получается всенародный заказ. И боже, как давно не было такого крупного заказа у художников – они сами же и сетовали, что погрязли в элитарности, непонятны широкой публике.
Какая разница?
Когда я спросила «Искусство ли это?» Екатерину Деготь, я понимала, что жду радикального ответа, и я его получила: «В данной ситуации это не имеет никакого значения». Понятно, что всенародно и даже всемирно обсуждается не их роль в развитии искусства – а все то, что в результате стало печально ясным о нашей стране. Чтобы не зря звонить, я спросила еще: «Как, по вашему мнению, отразится на нашей истории акция Pussy Riot?» И был чуть более развернутый ответ: «Когда я слушала речи Толконниковой, я вспоминала процесс Веры Засулич. Какова роль народовольцев в истории России, можно спорить, но она важна. Сегодня, после приговора Таисии Осиповой, я сомневаюсь в этом сравнении – процесс Pussy Riot может быть в скором времени забыт».

А я подумала, что тут очень важно, что Pussy Riot – искусство. Как пробиться к большинству, оболваненному телевещанием, погрязшему в мифологии – захватить телеграф? Девушки взяли мифологию, интуитивно понятные символы - и захватили всю страну. Заключенные по делу 6 мая имеют не меньше причин для всенародного сочувствия, но не сумели его завоевать, потому что не стали символами. Тут стоит еще раз вспомнить надоевшую и постоянно поминаемую всуе фразу великого художника Йозефа Бойса «Каждый человек - художник». Каждый человек именно теперь именно у нас именно должен «быть художником» – чтобы понять себя и объяснить свою позицию другим.

Сейчас, кажется, наступил именно тот момент, когда искусство может сыграть роль в общественных переменах. Иррациональная ситуация всеобщего недоверия может разрешиться через творческий подход, потому что искусство не может врать. Если вам говорят, что кого-то убили в поддержку искусства - не верьте, это обязательно окажется что-нибудь вроде прикрытия бытового убийства.

Pussy Riot предлагают образ, который люди готовы модифицировать и обдумывать­­­. Он подвергся массе трактовок, личных, отражающих собственные мысли того, кто начал участвовать в жизни страны. Девушки создали визуальный язык, отличающийся от унылого образа власти. Тот же флаг-триколор как символ не способен высказать что-либо: его приносят на публичные мероприятия и «нашисты» и системная оппозиция. Невозможно говорить правду старыми словами и затасканными шаблонными картинками. Вернуть язык себе можно, только как бы заново его придумав, пропустив через себя – это возвращение началось еще на Болотной и Сахарова. А в случае Pussy Riot преодолело границы страны и стало поводом для международного обсуждения.

Возможное получение премии Кандинского ничего не изменит для участниц Pussy Riot. Они сознательно не воспользовались возможностью сказать: «Я художник, это было всего лишь искусство, а художникам позволено больше, чем всем остальным, поэтому нас надо простить». И стали интересны людям – произошло «приобретение поддержки за счет потери эксклюзивности», как сказала в своей давней статье по другому поводу Деготь. Выдвижение их на премию скорее важно для художественного сообщества – это повод наконец обсудить, где сегодня границы искусства и какова ответственность художника перед обществом, не уголовная ответственность, конечно, а подлинная.(С)

Родился 5 февраля 1965 года в Волгограде. В 1984 году окончил Волжское медицинское училище № 3. С 1986 по 1989 год являлся лидером волгоградской художественной группы «Танец жирафа». С 1987 по 1990 год редактировал панк-журнал «Будущего нет». С 1988 по 1990 год выступал лидером панк-групп «ЧМО» и «Комитет Манифест». В 1990—1991 годах участвовал в художественном движения «ЭТИ» (совместно с А. Осмоловским, Д. Пименовым, Г. Гусаровым). В 1993—1994 годах участвовал в программе «НЕЦЕЗИУДИК» (совместно с А. Бренером, А. Осмоловским, Д. Пименовым, А. Ревизоровым, А. Зубаржуком). В 1995 году организовал вместе с Фаридом Багдаловым арт-группу «Секта Абсолютной Любви». В группу вошли: Император ВАВА, Дмитрий Пименов, Михаил и Татьяна Никитины, Алена Мартынова. Также за годы существования, с 1995 по 2000, к акциям группы примыкали различные художники и активисты, такие как Владимир Еремеев, Константин Николаев, Юрий Звёздный. В 1995 году было создано кинообъединение «СУПЕРНОВА», просуществовавшее вплоть до 2000 года. В объединение вошли Сергей Сальников, Сергей Пахомов, Светлана Баскова, Александр Маслаев и др.
1 апреля 2000 года Олег Мавроматти провел на территории Института культурологии Минкульта РФ (Берсеневская набережная) акцию «Не верь глазам», в ходе которой сначала его привязали к кресту из досок, после чего ассистенты прибили его руки стомиллиметровыми гвоздями. На обнажённой спине Мавроматти бритвой были вырезаны слова: «Я НЕ СЫН БОГА». В таком положении Мавроматти находился долго, пока боль не стала окончательно нестерпимой. Пресса назвала эту акцию «распятием». Журналистам Мавроматти пояснил: «Я не знаю ни одного артиста в мировом кинематографе, который бы натурально сыграл боль. Эта сцена символизирует настоящее страдание, настоящую жертву, на которых давно спекулирует искусство».
Вскоре после проведения акции в квартире Мавроматти был проведен обыск и изъяты его фильмы и исходные материалы к ним. Позднее Мавроматти был вызван в Московскую городскую прокуратуру и допрошен как свидетель. Следователь намекал, что против него будет возбуждаться уголовное дело по ст. 282 УК («за разжигание национальной, расовой и религиозной вражды»). Однако Краснопресненская межрайонная прокуратура отказала в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием состава преступления.
Тем не менее, чуть позже на Олега Мавроматти было заведено уголовное дело по обвинению в разжигании межнациональной и межрелигиозной розни (статья 282 УК РФ пункт б).
В 2004 году создал группу «Ультрафутуро» (Олег Мавроматти, Боряна Росса, Катя Дамянова, Антон Терзиев, Мирослав Диметров, Станислав Ганчев).
Живёт и работает в Нью-Йорке, США и в Болгарии.(С)

2012 — «Common Frequency» (совм. с Боряной Росса). Галерея «Radiator» NYC .
2012 — «Наномитинг» (совм. с Дмитрием Пименовым и стихийными флашмоберами). Улицы 6-и российских городов.
2012 — «Апокалипсис в чайнатаун» (совм. с Боряной Росса, куратор Ирина Баткова). АРТ-ДЕПО М-ТЕЛ, София.
2011 — «Гражданская позиция» (совм. с Боряной Росса). Галерея Института совриска, София.
2011 — Проект «En-Garde II:omg». Галерея «Feldman gallery», NYC.
2010 — Акция «Корова желания». Галерея «Пластилин», София.
2009 — Акция «Слуги народа» (совм. с Боряной Росса). Стеделек музей, Амстердам.
2009 — Акция «Витрувианское тело» (совм. с Боряной Росса). Академия художеств , Берлин.
2009 — Акция «Rotte Armie Forever» (совм. с Боряной Росса, Евгением Лосик). Рейхстаг, Берлин.
2008 — Акция «Антихелуин» (совм. с Боряной Росса). Art Hall, Таллин.
2008 — Акция «На последнем дыхании». Галерея Red House, София.
2008 — Акция «За пригоршню монет». 13 биеналле Панчево, Панчево.
2007 — Акция «Заговор кастратов». Галерея Red House, София.
2006 — Акция «До и после». Галерея EXITART, NYC.
2006 — Акция «О живых и мертвых» (совм. с Боряной Росса). RIAP, Квебек[источник не указан 1723 дня].
2006 — Акция «Вавилонская рыба» (совм. с Боряной Росса). Музей Дженерал электрик, NYC
2005 — Акция «В рамките на кръга». галерия «Кръг+», София.
2005 — Акция «UNIT 731». Парк Свободы, София.
2004 — Акция «Универсальный язык». Ателье Д. Яранова, София.
2004 — Акция «Огненые буквы» (совместно с участниками группы Ультрафутуро). Галерея «Баня Старинна», Пловдив.
2003 — «Осторожно религия». Музей и общественн центр Андрея Сахарова , Москва.
2001 — Акция «Setap exe». Галерея ХХL, София.
2000 — Акция «Гражданин — Х». Галерея Марата Гельмана, Москва.
2000 — Акция «Большая чистка». Скульптурный парк ЦДХ, Москва.
2000 — Акция «Не убий!». Поклонная гора, Москва.
2000 — Акция «Не верь глазам». Институт культурологии Минкульта РФ, Москва.
1995 — Акция «Больше смысла» (совм. с Императором ВАВА). ЦСИ Москва.
1995 — Акция «Из России с любовью» (совм. с Императором ВАВА). ЦСИ Москва.
1995 — Акция «Последнее желание» (совм. с членами группы САЛ). Александровский сад Москва.
1995 — Акция «Братская могила» (совм. с членами группы САЛ). Введенское кладбище Москва.
1995 — Акция «Зеркальная болезнь» (совм. с членами группы САЛ). Кутафья башня Москва.
1995 — Акция «Заключительный перф» (совм. с Императором ВАВА). ЦСИ Москва.
1995 — Акция «Пиррова победа» (совм. с Императором ВАВА). Шахматная федерация Москва.
1995 — Акция «Минута молчания» (совм. с Императором ВАВА). Радио Эхо Москвы/прямой эфир/ Москва.
1995 — Акция «Пора вставать!» (совм. с членами группы СЕКТА АБСОЛЮТНОЙ ЛЮБВИ). ТВ-галерея Москва.
1994 — Акция «Голод правит миром» (совм. с Александром Бренером). Галерея Гельмана Москва.
1994 — Акция «Искусство и жизнь» (совм. с Александром Бренером). Арт-миф Москва.

В 1997 году окончила Софийскую Академию Художеств, специальность стенопись. В 2007 году закончила Rensselaer Polytechnic Institute со степенью магистр.
В 2003 году Боряна Росса вместе с Олегом Мавроматти принимает участие в выставке «Осторожно, религия!». Специально для неё художница делает фотографию «Фонтан», на которой изображен горностай, венчающий скульптурную композицию библейского плана. 18 января 2003 года Сахаровский центр, где проходила выставка, подвергся нападению со стороны защитников православия, почти все экспонаты были повреждены, уничтожены или украдены. Фотография «Фонтан» была вандалами разорвана и залита краской.
В 2004 году вошла в группу «Ультрафутуро» (Олег Мавроматти, Боряна Росса, Катя Дамянова, Антон Терзиев, Мирослав Диметров, Станислав Ганчев).
В 2004 году Боряна Росса совместно с Олегом Мавроматти создает т. н. «Манифест Ультрафутуро» — манифест радикального трансгуманизма, а также ряд прочих прог-документов по трансгуманизму, иммортализму и робоЭтике.
В 2006 году Боряна Росса встречается с отцом крионики Робертом Эттингером в Институте Крионики (штат Мичиган) и снимает о нём документальный фильм.
В 2006 году Боряна Росса приняла участие в 10-м семинаре по трансгуманизму и научному иммортализму в Институте Африки РАН.
В 2006 году Боряна Росса становится редактором трансгуманистического болгарского журнала «УМВЕЛТ».
В 2009 году Боряна Росса курирует трансгуманистический проект «Корпус екстремус, жизнь +» в галерее EXIT ART (Нью-Йорк).
В 2012 году в Rensselaer Polytechnic Institute получила звание доктор наук в области цифрового искусства. С 2012 года — профессор в Сиракузском университете (США).
В августе 2012 года Боряна Росса совместно с Мариной Гальпериной и Анджелой Уошко провели в Гарлеме акцию в поддержку Pussy Riot.
В ноябре 2012 года Боряна Росса совместно со Станимиром Панайотовым курировала фестиваль современного искусства «София Квир Форум».

Живёт и работает в Болгарии и США.(С)

2012 — «Common Frequency» (совм. с О. Мавроматти). Галерея «Radiator» NYC.
2012 — «Апокалипсис в чайнатаун» (совм. с О. Мавроматти). АРТ-ДЕПО М-ТЕЛ, София.
2011 — «Гражданская позиция» (совм. с О. Мавроматти). Галерея Института современного искусства, София.[5]
2009 — Акция «Слуги народа» (совм. с О. Мавроматти). Стеделек музей, Амстердам.
2009 — Акция «Витрувианское тело» (совм. с О. Мавроматти). Академия художеств , Берлин.
2009 — Акция «Rotte Armie Forever» (совм. с О. Мавроматти, Евгением Лосик). Рейхстаг, Берлин.
2008 — Акция «Антихелуин» (совм. с О. Мавроматти). Art Hall, Таллин.
2006 — Акция «О живых и мертвых» (совм. с О. Мавроматти). RIAP, Квебек.
2006 — Акция «Вавилонская рыба» (совм. с О. Мавроматти). Музей Дженерал электрик, NYC
2006 — Акция «До и после» (совм. с О. Мавроматти). EXIT ART gallery, NYC
2006 — Акция «Всем чертям назло!» (совм. с О. Мавроматти). Хелуин. Бруклин NYC
2005 — «Выступление интернациональной группы за освобождение роботов». Галерея М’АРС, Москва.
2004 — Акция «Последний клапан» София БГ(С)

На мой взгляд, это самый лучший текст, критичный анализ всей ситуации возникшей с танцем Pussy Riot в ХХС.
Дело Pussy Riot обнажило самые темные стороны современного капиталистического общества в России. Слияние государственных, религиозных и корпоративных интересов, женоненавистничество, авторитаризм, нетерпимость к многообразию. Это дело является кульминацией в веренице подобных судебных дел в России, начиная с 1990-ых годов.

Однако, в отличие от более ранних дел, фигурантами которых выступали российские художники, это дело стремительно теряет свой критический и преобразующий потенциал, и становится коммерческим спектаклем, лишенным какого-либо смысла. Таким образом, эта бессмыслица служит самим механизмам современного женоненавистничества, против которого эта панк-группа, вроде бы, и выступала в самом начале.

То, что случилось с этими тремя женщинами, является прекрасно сдирижированным (намеренно или нет) спектаклем противоречий. Зачастую меры, предпринимаемые разными сторонами, выступающими за или против них, не приводили к нужному эффекту, скорее, к прямо противоположному.

Я не буду обсуждать нелепость моралистских проповедей обвинителей о "здравом смысле". Слабость их позиции была прекрасно продемонстрированана телеканале CNN директором российского центра исследований демократии и кооперации в Нью-Йорке Андраником Миграняном. Его аргументы, выдвинутые против идей Pussy Riot и лично членов этой группы, были нелогичными, авторитарными аргументами популиста, мачо, который аппелирует к неопределенным "моральным" ценностям "большинства", большинства, которое, согласно его же словам, желает наказать девушек. По этой причине, по его мнению, у государства нет другого выбора, кроме как наказать всех троих. Бедный Понтий Пилат, настолько устаревший.

Тем не менее, я считаю, что гораздо большего внимания заслуживают заявления в защиту Pussy Riot. Они представляют собой аргументы, которые, на самом деле, способствуют продвижению консервативного дискурса. В долгосрочной перспективе именно такая "поддержка" может полностью стереть весь возможный преобразующий потенциал идеологии Pussy Riot, который изначально казался таким прогрессивным.

Вот лишь некоторые из основных сомнительных аргументов в защиту Pussy Riot, хотя список может быть продолжен.
Полный текст тут.

В 1997 году всю мировую арт-прессу обошла фотография обнаженной молодой женщины, у которой, как щит, была навешена разделанная туша ягненка. Это была кубинка Таня Бругера во время своего перформанса в Гаване под названием «Груз вины». Уже через два года Бругера выиграла стипендию на учебу в аспирантуре Чикагского института искусств, и вскоре после этого престижный журнал Artforum в Соединенных Штатах опубликовал о ней, студентке, материал. Перформансы, которые Бругера сделала в родной Гаване в конце 1990-х, поставили ее на международную карту актуального искусства. Она входит в число наиболее значимых на сегодняшний день политических художников и художников из Латинской Америки. Бругеру не представляет какая-либо галерея – она работает по приглашению кураторов. В отдельно взятом месте – Лондоне, Москве, Боготе, Венеции – она организует перформансы, имеющие политическое значение для данного конкретного места, с его историей, конфликтами и силовой властью. Ее проекты были представлены на биеннале в Венеции в 2001-м, 2005-м и 2009 годах, на Стамбульской биеннале 2003 года, на documenta 11 в 2001-м и на 2-й Московской биеннале в 2007-м. Важным фактом, отличающим ее от других известных в мире кубинских художников, является ее отказ эмигрировать: у Бругеры кубинское гражданство, и половину своего времени она проводит в Гаване.(С)

То, что Бругера наиболее знаменита своими перформансами 1990-х, явилось результатом шокирующего характера этих перформансов. Но на самом деле ее творчество намного шире, чем «кровавая обнаженка», и включает в себя скульптуру, периодическое издание, школу искусств, коллективные акции, видео, а в скором будущем еще и, по слухам, политическую партию. После окончания старейшей на Кубе Академии изящных искусств Сан-Алехандро в конце 1980-х она сделала серию работ, в которых воспроизвела скульптуры кубинской художницы Аны Мендьеты. Для Бругеры Мендьета, которая выросла в США и трагически погибла в 1985 году в Нью-Йорке, стала неким alter ego. В 1993-м Бругера начала новый проект – самиздатовскую газету La Memoria de la postguerra («Воспоминания после войны»), – в который пригласила к сотрудничеству диссидентских и эмигрировавших критиков и художников.

В результате давления государственных органов и цензуры Бругера закрыла газету, и ее главным средством выражения в конце 1990-х стало то, что подвергнуть цензуре намного сложнее, чем газетный лист, – ее собственное тело. Она организовала серию перформансов, посвященных политическому послереволюционному положению и роли художника на «Острове свободы»: «Повесив голову» (Cabeza abajo, 1996), «Студийный натюрморт» (Estudio de taller, 1996), «Тело тишины» (El cuerpo del silencio, 1997–1998) и «Груз вины» (El Peso de la culpa,1997–1999). Главным объектом и актером была сама Таня, чаще всего обнаженная. Она метафорически инсценировала ситуации, в которых, по ее мнению, чувствует себя художник на Кубе, – закованная в металлические колодки, поедающая землю, сидящая на окровавленной плоти и слизывающая чернила с официального учебника кубинской истории.

Следует иметь в виду, что проектов, где главным героем являлась она сама, было всего четыре – Бругера прекратила эту практику. Вот уже десять лет она оркеструет перформансы, или скорее коллективные действия, главными исполнителями которых являются нанятые участники или публика. Бругера называет свое творчество arte de conducta – «искусством поведения». Эти проекты проходят в различных точках мира и касаются более общих (не кубинских) политических вопросов. Бругера развернула взгляд западной аудитории с «экзотической» Кубы на само «демократическое общество». Она создает или имитирует социальные ситуации, в которых публика подвергается какому-либо обыденному силовому действию: вроде контроля толпы конной полицией или мер госбезопасности, выплеснувшихся после 11 сентября 2001 года. А иногда эта же публика просто оказывается в непосредственной близости с политическими атрибутами – портретом Дзержинского или на подиуме для произнесения речей с белым голубем на плече а-ля Фидель периода 1959–1960. Бругера не так издевается над публикой, как, скажем, Сантьяго Сьерра, хотя недавний ее проект в Боготе (Untitled (Bogotá), 2009) сильно отдает «сьерровщиной».

Бругера также создает скульптуры и инсталляции, частью которых являются артефакты с историческим и политическим значением – будь то тысячи пакетиков индийского чая, который экспортировали британцы-колонизаторы (инсталляция Poetic Justice, 2003 – «Поэтическое правосудие») или деревянный брус, создающий очертания лодки кубинских беженцев на пути в Майами (скульптура Table of Salvation, 1994 – «Стол спасения»). Важной частью творчества Бругеры является ее педагогическая деятельность. Она периодически преподает в Чикагском институте искусств, в 2000–2009 годах вела альтернативную школу перформанса Arte de conducta в своем доме в Гаване, а сейчас преподает в Париже.

О чем это
Таня Бругера занимается политическим провокационным искусством. Ее работы объединяют три контекста. Первый – кубинский и латиноамериканский. Военные диктатуры и хунты, вырезание индейского населения, системы концлагерей и политических тюрем объединяют многие страны региона. Перформанс, особенно перформанс женщин-художников, использование собственного тела, крови и демонстрация насилия на себе – характерны для латиноамериканского авангарда. Ее гаванские работы были не на физическую выносливость и поэтому отличаются от традиции перформанса на Западе. Сама она включает в свою «родословную» Ану Мендьету и ссылается на влияние Марины Абрамович.

Второй контекст – общеполитический: возможно, на Кубе, в России, Италии, Китае, США и т.п. рот зажимают по-разному, но результат от этого не меняется. Бругера провоцирует политическую систему, когда разрабатывает коллективные действия по официальным заявлениям этой системы. Она испытывает систему на гибкость, пытаясь извлечь на свет ее лицемерие и противоречия. Мол, сказали «демократия», давайте посмотрим, как система «демократически» отреагирует на то или иное гражданское действие. Сказали «свобода и богема» – давайте посмотрим, как вы отреагируете на бесплатную раздачу кокаина среди бела дня.

И третий контекст – художественный. Она делает заявления, касающиеся актуального искусства и роли художника в глобальном арт-мире. Бругера намеренно перестала делать перформансы с собственным участием, поскольку присутствие женского обнаженного тела отвлекало, по ее мнению, от значения и содержания работы. Она дематериализовала объект искусства, растворив его в социальном действии. Она отличает перформанс от театрализованного представления, поэтому и придумала термин «наука поведения». Бругера считает эту форму искусства работой: за перформансы она получает гонорары, а также платит всем нанятым участникам. Будучи феминисткой, Бругера заявляет, что ее искусство – не феминистское, не всегда оно делается от имени женщины. Чтобы более радикально поднять вопрос честности художника и потенциала авангарда, Бругера занимается «самосаботажем»: она часто показывает то, за что ее критикует левая, марксистски или просто либерально настроенная публика.
(С)

1. «Груз вины» (El peso de la culpa). 1997–1999
В результате этого перформанса Таня Бругера стала известна на Западе. Он проходил в ее собственном доме в историческом центре Гаваны, по адресу Tejadillo 214. Бругера открыла большие двери-ставни, объединив свою гостиную с улицей, – кроме приглашенных художников, критиков и друзей, стали собираться прохожие и соседи. Им было на что посмотреть: обнаженная художница стояла с привязанной к ее шее окровавленной тушей ягненка и медленно поедала землю, перемешанную с водой, засовывая ее в рот пригоршнями и с трудом пережевывая. Зрелище было мучительное, перформанс Бругеры длился несколько часов и назывался «Груз вины». В нем Бругера воссоздала отдельную сцену коллективного самоубийства коренного населения на острове, когда испанцы-колонизаторы начали истреблять или порабощать его (подобные самоубийства произошли и в других местах Латинской Америки, куда пришли конкистадоры). Индейцы ели землю, из-за чего наступала смерть. На это действо Бругера наложила христианский символ закланного агнца, превратив все в какую-то жуткую евхаристию. По словам известного диссидентского критика и куратора Херардо Москеры, перформанс спровоцировал бурные споры присутствующих на политические темы. «Землю есть буду» на Кубе (как, впрочем, и в России) означает сопротивление крайним, пограничным обстоятельствам. Бругера таким шокирующим образом выразила, как, по ее мнению, чувствует себя художник на социалистической Кубе. Ее приятель, который снимал все на видеокамеру, позднее стер запись – ему надо было снимать на свадьбе, а другой пленки не было. Единственная оставшаяся документация – фотографии. Сама Таня считает, что этот перформанс на долгие годы отвлек критиков и публику от ее последующих работ. Она сознательно отказалась от подобной стратегии – землю больше не ест и голой на публике с тех пор не показывалась.

2. Без названия (Untitled). Гавана, 2000
Этот проект – инсталляцию и перформанс – Бругера сделала для VII Гаванской биеннале актуального искусства. В нем участвовали нанятые действующие лица и сама публика. Посетители заходили в темный туннель длиной 60 метров в крепости La Fortaleza de la Cabaña – там когда-то располагалась тюрьма. Пол был застелен гниющими толстыми стеблями сахарного тростника, в воздухе стоял сильный запах. Сахарный тростник на Кубе – часть ее колониальной истории, когда-то – символ американского империализма и культурный артефакт. Пробираясь в темноте, посетители вместо «света в конце туннеля» находили маленький черно-белый телеэкран, установленный на потолке. На экране без звука крутилось публичное выступление Кастро.
Когда посетители поворачивали обратно к началу туннеля, они замечали стоящих в темноте у стен обнаженных мужчин. Те терли себя, кланялись, закрывали руками лицо и производили другие бессмысленные, полуритуальные жесты, обращенные не то к посетителям, не то к телевизору с Кастро. Бежать в темноте некуда, и посетители шли все 60 метров под гнетущим присутствием голых людей и гнилостного запаха тростника. Бругера же таким образом прокомментировала идею «светлого социалистического будущего» и политзаключения, а также помогла публике (в том числе иностранцам) представить, каково это – быть в кубинской тюрьме.




3. «Шепот Татлина №5» (Tatlin’s Whisper №5). 2008
Чтобы избежать невольного влияния на молодых художников, после открытия своей школы Arte de conducta в 2000 году Бругера перестала делать перформансы на Кубе и полностью переключилась на международную аудиторию. Она начала серию работ, которым дала политически авангардное название, El Sussuro de Tatlin, или «Шепот Татлина».
В них она создавала знакомые по новостям или бытовому опыту ситуации, участником которых становилась публика. Например, El Sussuro de Tatlin №3 (2006) в Мадридской галерее Galería Juana de Aizpuru представлял собой практический кружок по созданию бомбы в домашних условиях (см. здесь). Для Tatlin’s Whisper №5 в лондонском музее Tate Modern Бругера пригласила конную полицию. Двое полицейских въезжали в большой Турбинный зал музея и начинали стандартные маневры по контролю толпы – те, что применяются на политических демонстрациях. Они оттесняли публику, разбивали ее на группы, блокировали выходы, отдавали приказы, куда отойти и где встать. Посетители, видя человека в форме и опасаясь попасть под копыта, пассивно подчинялись. Жалоб на то, что в музее самовольничает полиция, в администрацию не поступило. Посетителям не было объявлено, что это художественный проект: целью автора было инсценировать бытовое взаимодействие с силовой властью, знакомое многим по теленовостям о протестах против войны в Ираке или действий ВТО, и зафиксировать результат.



Всего фото: 3

4. «Шепот Татлина №6» (Tatliln’s Whisper №6; El Sussuro de Tatlin №6). Гаванский вариант, 2009
В 2009 году Бругера нарушила установленное ранее правило не делать перформансов на Кубе (в связи с тем, что закрывала свою школу Arte de conducta). По приглашению художника Гильермо Гомеса-Пеньи (Guillermo Gomez-Peña) она организовала «Шепот Татлина №6». В Центре Вифредо Лама художница установила трибуну с подиумом, поставила двух революционных гвардейцев в военной форме и микрофон. Заранее приглашенной аудитории было предложено выступить с трибуны и воспользоваться правом свободы слова. Зрителям раздали дешевые фотоаппараты со вспышками и предложили снимать происходящее. Гвардейцы сажали белого голубя на плечо каждого выступающего, а по истечении ровно одной минуты уверенно забирали микрофон и уводили с трибуны. Декорация воспроизводила сцену знаменитой революционной речи Фиделя Кастро.

Выступления почти сорока человек находились в диапазоне от четко спланированной речи в защиту политических реформ до смущенной попытки вообще что-то сказать. Политический эмигрант и критик Лупе Альварес просто расплакалась, а известный в городе блогер Джоанни Санчес потребовала снятия цензуры и доступа к интернету. Как заметила присутствовавшая там критик Клер Бишоп, обстановка была эмоционально взведенная. Ровно через час Бругера поблагодарила кубинский народ и закрыла мероприятие. На следующий день оргкомитет биеннале (но не правительственный орган) выпустил официальное осуждение перформанса: Бругера и ее коллеги, с их точки зрения, дискредитировали идеалы кубинской революции. Сама Таня говорит, что целью мероприятия было следовать всем официальным инструкциям и требованиям вышестоящих инстанций. Она заранее подала заявки и конкретный сценарий, и все было одобрено. Бругера считает, что в данной ситуации она выиграла – кубинскому правительству просто нечего было сказать. Хотя говорит, что этим закрыла себе вход на участие в Гаванской биеннале в будущем.
5. «Самосаботаж» (Self-Sabotage). 2009
Бругеру пригласили выступить на 53-й Венецианской биеннале, на выставке «Павильон срочной необходимости» (Pabellón de la Urgencia), с лекцией на тему «Политическое искусство». Задавшись вопросом, как говорить на такую тему на самой крупной арт-тусовке в мире, Бругера решила применить стратегию, которую она называет «самосаботажем». Она решила, что выступит с речью не в день официального открытия, прибытия художественных звезд и большой фиесты, а во второй и более спокойный день. Художница появилась перед расслабленной публикой биеннале и стала читать свой текст. Рядом с собой на стол она положила пистолет. Бругера прервала свое выступление, раскрутила барабан, поднесла пистолет к виску и спустила курок. Осечка. Публика начала роптать, а Бругера продолжила читать по бумажке. Затем она опять прервала выступление, раскрутила барабан и спустила курок во второй раз – опять осечка. Публика начала нервничать не на шутку, кто-то зарыдал, ее стали просить прекратить игры с револьвером. Она окончила выступление фразой: «Политическому искусству пора прекратить комментировать политические поводы и начать их создавать» – и спустила курок в третий раз. Опять осечка. Затем она нацелилась в потолок, спустила курок в четвертый раз – пистолет выстрелил, пуля попала в деревянную балку. Художница говорит, что решила доказать серьезность своих слов о политическом искусстве. Эта «русская рулетка» настолько потрясла ее саму эмоционально, что в тот же день она избавилась от пистолета и поклялась самой себе, что более такой сумасшедшей выходки с испытанием судьбы не повторится. А стратегия появления на второй день и не в центральном павильоне биеннале сработала: ее выступление потонуло в потоке новостей об открытии биеннале, о крупных национальных проектах и светской хронике, а в интернете и обычной прессе практически нет комментариев и статей на эту тему. Что и требовалось доказать.

Алис родился в 1959 году, в Антверпене, в семье судьи. С 1978 по 1983 гг. он изучал архитектуру в Архитектурном институте в Турне, а с 1983 по 1986 гг. учился в венецианской Высшей школе архитектуры по направлению градостроительство. В 1986 году переехал в Мехико, где и начал свою карьеру художника.
Алиса интересуют темы, связанные с напряженностью между политикой и этикой, индивидуальным действием и массовым сознанием. Его проекты имеют яркий социальный характер, художник часто обращается к темам переосмысления общественного пространства. Многие работы Алиса обладают пессимистичной окраской, он обращает внимание зрителя на невероятные усилия современного человека, растраченные на бесполезные действия, на неизменное разочарование в погоне за смыслом. Художник работает во многих жанрах: от живописи и рисунка, до хеппенинга и фотографии. Некоторые акции художника предполагают фотодокументацию и фиксацию в форме записей, зарисовок, видеосюжетов и анимации.
Известные проекты
2002 — проект «Когда Вера сдвигает горы». В дюнах Лимы художник выстроил в одну линию 500 добровольцев с лопатами и попросил их продвигаться вперед, с каждым шагом пересыпая песок с одной стороны дюны на другую. Через несколько часов шеренга изменила существующий геологический ландшафт Лимы, сместив дюну на несколько сантиметров.
2014 — проект в рамках биеннале Манифеста 10. На старой «Ладе Копейке» Франсис Алис в компании своего брата осуществил свое когда-то сорвавшееся путешествие из Брюсселя в Санкт-Петербург. Финалом проекта стала авария в Большом дворе Зимнего Дворца, где, по словам художника, вместе с машиной были разбиты и фантазии юности. «Это настоящая история двух людей, привлеченных Советским Союзом. Мы жили в буржуазном мире. Нам хотелось увидеть альтернативный мир. Мы не были с ним знакомы, лишь абстрактно. У нас было идеалистическое представление. Тридцать лет спустя я напомнил своему брату о нашем путешествии и предложил снова отправиться в Петербург, чтобы освободиться от этих иллюзий, от всех иллюзий нашего детства», — рассказывает художник Франсис Алис.
Персональные выставки
Персональные выставки Алиса прошли в Музее современного искусства в Нью-Йорке (2011), в галерее «Тейт» в Лондоне, в центре современного искусства «Вильс» в Брюсселе (обе — 2010), в музее Шаулагер в Базеле (2006), в Мартин-Гропиус-Бау в Берлине (2004), в Национальном музее Центра искусств королевы Софии в Мадриде (2002) и т. д. Он принимал участие во многих коллективных выставках, таких, как «Документа-13» (2012), Венецианская бьеннале (2007, 2001, 1999), бьеннале в Сан-Паулу (2010, 1998) и 3-я бьеннале стран Латинской Америки в Лиме (Перу, 2002).
(С)

Репутация Бурдена как художника, работающего с перформансом, начала расти в начале 1970-х годов после того, как он показал серию провокационных перформансов, в которых идея личной опасности как средства художественного выражения была центральной. Порой эти действия, особенно, если не удавалось привлечь внимание публики, снимались на 16-миллиметровую пленку. Другие сохранились только благодаря скупым записям Бурдена. Например, перформанс «Тихо сквозь ночь», Бурден описал следующим образом: «Мэйн-стрит, Лос-Анджелес, 12 сентября 1973. Держа руки за спиной, я медленно, с трудом продвигаюсь по битому стеклу. Зрителей совсем мало, большинство просто прохожие».

Его наиболее известная работа этого времени — перформанс Выстрел (Shoot, 1971), в котором левая рука художника была прострелена (при помощи ассистента) с расстояния около пяти метров. Бурдена отправили к психиатру после этого произведения. Много интерпретаций появилось в связи с этой работой. Многие видели это как заявление о войне во Вьетнаме и американском праве носить оружие. Другими перформансами 1970-х были «Five Day Locker Piece» (1971), «Deadman» (1972), «B.C. Mexico» (1973), «Fire Roll» (1973), «TV Hijack» (1972), «Doomed» (1975) и «Honest Labor» (1979).

Один из наиболее известных перформансов Бурдена, Trans-Fixed, был показан в 1974 году на Speedway Avenue в Венеции, Калифорния. Во время этого перформанса Бурден лежал лицом вверх на Фольксвагене Жуке, обе его руки при этом были прибиты таким образом, будто он был распят на автомобиле. Машину вытолкали из гаража и мотор работал две минуты перед тем, как машину затолкали обратно в гараж.

Позднее, в этом же году, Бурден представил перформанс White Light/White Heat в Галерее Рональда Фельдмана в Нью-Йорке. Во время этого перформанса Бурден провел двадцать два дня лежа на треугольной платформе в углу галереи. Он был вне поля зрения зрителей и сам не мог их видеть. Согласно Бурдену, он не ел, не разговаривал и не спускался все это время.

Перформанс Kunst Kick, показанный во время открытия Базельской ярмарки искусств в 1974, состоял в том, что Крис Бурден улегся наверху двухпролетной лестницы, а Чарльз Хилл пинал его, при этом Бурден скатывался каждый раз на две-три ступеньки.

Во время другого перформанса, Doomed, Бурден лежал неподвижно в галерее под наклоненным куском стекла и часами, которые шли рядом. Крис был готов оставаться в этом положении до тех пор, пока кто-нибудь не вмешается каким-либо образом в перформанс. Сорок пять часов позднее охранник поставил кувшин с водой на досягаемом расстоянии от художника. Бурден затем разбил стекло, положив конец перформансу.

В 1974 году Крис Бурден начал работать с видео, используя его как часть своих перформансов, так и для документации своих работ и создания концептуальной телевизионной рекламы.

В конце 1970-х годов Бурден начал создавать скульптурные объекты, инсталляции и технологические или механические изобретения, включая монументальную «BCar» и «The Big Wheel». «B-Car» (1975) — легкий четырёхколесный автомобиль, который он описал как «способный путешествовать со скоростью 100 миль в час». Другими его работами этого периода были «DIECIMILA» (1977), копия итальянской банкноты 10 000 лир, возможно первое произведение искусства, которое, как и деньги, было напечатано с двух сторон бумаги. «The Speed of Light Machine» (1983) — реконструкция научного эксперимента, направленного на то, чтобы увидеть скорость света; инсталляция C.B.T.V. (1977) — реконструкция механического телевизора.

В 1978 Крис Бурден стал профессором Университета Калифорнии, Лос-Анджелес, пост, который он покинул в 2005 из-за разногласий по поводу исполнения одним из студентов перформанса Бурдена.

Большая ретроспектива его работ «Chris Burden: A Twenty Year Survey» была организована в 1988 Newport Harbor Art Museum, Калифорния. Крис Бурден выставлялся и показывал свои перформансы во многих музеях мира, включая Центр Помпиду в Париже; de Appel, Амстердам; Галерея Тейт в Лондоне; The Baltic Centre, Ньюкасл, Англия; 48-я Венецианская биеннале; Музей современного искусства, Нью-Йорк; Музей современного искусства, Лос-Анджелес; Музей концептуального искусства, Сан-Франциско; Hirshhorn Museum and Sculpture Garden, Вашингтон; Институт современного искусства, Бостон; биеннале Музея Уитни, Нью-Йорк.(С)

Одной из самых шумных провокаций московских акционистов стала акция на выставке в Стокгольме в рамках интернационального проекта Interpol (1996). Изначальной идеей проекта был диалог между художниками Запада и Востока. Западную часть курировал Ян Оман, а Восточную — Виктор Мизиано. Александр Бренер, после того как полтора часа барабанил у входа на выставку, издавая гортанные звуки, частично разрушил огромную инсталляцию из волосяных шпалер художника Венда Гу. После чего Олег Кулик, который исполнял роль сторожевой собаки, в течение некоторого времени бросался на посетителей.
Европейские организаторы выставки вызвали полицию, а редактор модного журнала Purple Prose Оливье Замм назвал художников фашистами. После европейскими участниками было организовано собрание, в рамках которого было коллективно подписано «Открытое письмо художественному миру», в котором Бренер, Кулик и Виктор Мизиано обличаются в качестве «врагов демократии», тоталитарных реваншистов, неоимпериалистов, противников женщин-художниц и т. п. Подобная реакция совершенно идентична реакции венского австрийского общества на акции венских акционистов, в ходе которых пропагандировались «хаос и уничтожение буржуазного общества». Диалогу и консенсусу здесь противопоставился отказ от коммуникации, выраженный в аффективных жестах как редуцированных формах выражения.
Здесь критика аффирмативной функции культуры реализовалась через актуализацию и критику утопических амбиций, налагающей на художника функцию проводника образов социального благополучия. В отношении московских акционистов можно утверждать, что значение их провокационных акций состоит не в расширении и развитии художественных форм, а в демонстрации тщетности утопических стремлений искусства.
Именно поэтому Александр Бренер постулирует неудобство и неожиданность в качестве неотъемлемых атрибутов провокации и вместе с тем в качестве характеристик эффективных критических средств. Такая риторика соответствует стратегиям критики рационального дискурса как продолжения марксовой идеи критики идеологии, развиваемой постмарксистскими философами.

По данным palitviazni.info, накануне президентских выборов 2006 года Алеся Пушкина на три дня поместили в СИЗО за то, что в телефонном разговоре художник плохо отзывался о тогдашнем председателе КГБ Степане Сухоренко: об этом на него донесли некие граждане. В том же году его пытались осудить по обвинению в обливании черной краской памятника российскому «смершевцу», Герою Советского Союза Василию Чеботареву, но дело было отправлено на доследование и закрыто. Несмотря на пацифистские взгляды, Пушкин был призван на службу в Афганистан, где вел дневник на белорусском языке. После того как личные записи прочел его сослуживец-белорус и выдал начальству, дневник был признан антисоветским.

В Белоруссии Пушкин также известен как художник, специализирующийся на росписи зданий, в частности, он разрисовал библейскими сюжетами множество церквей по всей республике. Как сообщает mart.by, в одной из таких работ — «Страшный суд» — среди грешников был обнаружен персонаж, похожий на главу государства. Изображение изменили после того, как телеканале «Россия» вышел соответствующий сюжет. Сам Пушкин относится к белорусской церкви неоднозначно, однажды он заявлял, что перестал верить в тайну исповеди, после того как «видел районного оперуполномоченного КГБ выходящим от нашего священника».

В интервью «Ленте.ру» Алесь Пушкин рассказал о правах человека в Белоруссии, «китайском прессе цензуры» и Петре Павленском.
«Лента.ру»: Как вы оцениваете общее состояние прав человека в Белоруссии?
Алесь Пушкин: Права человека в Белоруссии, скажем так, можно найти. Если не заострять внимание на геях, лесбиянках, на каких-нибудь сложных политических вопросах — что, например, [Николай] Статкевич до сих пор в тюрьме, кандидат в президенты (баллотировался в президенты в 2010 году от «Европейской коалиции», был арестован после антипрезидентских акций протеста, в 2011 году Amnesty International признала его узником совести — прим. «Ленты.ру»). Время показало, что некоторые вопросы начинают забываться, другие становятся неактуальными. Но самое интересное, что сейчас права человека в Белоруссии остаются, назовем так, незаметным вопросом в повседневной жизни нашего общества. Поэтому мы, творческие люди, про это все помним, мы постоянно поднимаем эти вопросы: и [про] политзаключенных, и, например, о нарушении прав наших белорусских верующих. Вот я православный. Ну как так? Получается, среди наших епископов нет достойного человека, что Москва прислала своего митрополита. Тоже можно поднять этот вопрос. Можно поднять вопрос о социальных меньшинствах, об ущемлении белорусскоязычных школ, и все вот эти неравномерные отношения, непропорциональные, русского и белорусского языков. Официально заявлено двуязычие, а на самом деле все русскоязычное.
Можно ли говорить о цензуре при освещении проблем в сфере прав человека?
Сейчас, наверное, да, есть такая вещь. Очень просто сказано, давайте не будем усложнять, поднимать негативные вещи из истории даже, из современности. Давайте все-таки все более и более славить Беларусь хорошими делами и хорошими событиями. Вот открываются станции метро — это отлично. А то, что Статкевич сидит, — это, конечно, давайте умолчим, немножко опустим, правда? Памятников репрессированным нет? Все памятники есть: и [посвященные] Великой Отечественной войне, и Холокосту, и воинам-афганцам. А памятник безвинно репрессированным или в Куропатах до сих пор не установлен — про это давайте молчать. Есть такой момент, есть цензура.

А вы знаете, почему это делается? На мой взгляд, потому, что если есть твердая плотина, как в Китае, цензуры и стабильности, то маленькая дырочка размоет эту дамбу, эту плотину. Поэтому не будем допускать маленькой дырочки: во-первых, о безвинно репрессированных. Давайте не будем допускать маленькой дырочки о Статкевиче и об этих сексуальных меньшинствах. Давайте не будем допускать маленькой дырочки о правах белорусскоязычных. Или правах белорусских православных верующих, которым присылают митрополита Павла из Москвы. Давайте не будем про это говорить, тогда плотина будет мощно стоять. И тогда у нас будет стабильность и будет все: работа, зарплаты, мирное небо над головой и все такое.И народ выбор свой сделал — да, закрывают глаза, уши, закрывают некоторые больные вопросы. Ради чего? Чтобы продолжать ездить на машинах, немножко строить дома, получать небольшую зарплату, ходить на работу, иметь социальную медицину, социальный пакет гарантийный. Правда, что ты пошел к стоматологу и сделал бесплатно зубы. Вот я ложусь в больницу в прошлом году с воспалением легких, в нашу Крупскую обычную районную больницу, и все бесплатно лечат. Поэтому люди согласились на это. Только вот творческие люди начинают иногда, хоть раз в год делать какие-то перформансы, выставки, показывать картины.

И вы знаете, что самое удивительное? Что в данный момент — вот я художник, член Союза художников Беларуси — у нас разрешено на выставках, в выставочных залах показывать сложные вопросы, сложные работы. Руководство Союза художников ведет такую политику, что пускай дискуссия по 500-летию битвы под Оршей, когда белорусское войско разбило московское войско в 1514 году, 8 сентября, пожалуйста, этот вопрос, эту выставку показывайте в выставочном зале. Пускай там ведется дискуссия. Потом, памяти восстания 1863 года в этом году прошла грандиозная выставка. После чего? После чемпионата мира по хоккею, когда уехала российская сборная, которая получила победу. Союз художников провел в Минске, в центре города, в выставочном зале Палац Мастацтва (Дворец искусства — прим. «Ленты.ру») большую грандиозную выставку памяти 150-летия восстания под предводительством Кастуся Калиновского. Таким образом, не дразнить гусей, не раздражать наших русских гостей, а вот когда все отошло, спокойненько закончилось, вот вам спокойная дискуссионная площадка, показывайте свои работы в творческом фоне, дискутируйте, общайтесь, поднимайте все эти вопросы истории — пожалуйста. Вот такой маленький выход пара.

И я очень-очень этому удивляюсь. Это уже такая Украина, которая начинает нашу элиту немножко формировать, украинские вопросы. Такая дозированная дискуссионная площадка в виде круглых столов, политических конференций, выставок, политических и литературных выступлений. Встреча белорусских писателей с Лукашенко недавно прошла. Причем и с оппозиционными белорусскими писателями — там были [представители] и белорусского ПЕН-центра, и звучало имя [Светланы] Алексиевич, что вызвало очень болезненную реакцию Лукашенко. Заметьте, ведется дискуссия в обществе. Она дозирована, она под контролем. Некоторые вопросы цензуры, табуированные темы, которые поднимаются. Но это все под контролем, и очень-очень нешироко освещается в СМИ.
То есть вы поддерживаете такое замалчивание отдельных тем или, наоборот, выступаете за их активное муссирование?
Вот спасибо за этот вопрос. Это важная вещь. Надо ли раскачивать лодку в стабильной, спокойной стране по сравнению с другими, соседними странами? Надо ли возбуждать острыми вопросами безвинных политических репрессий, Куропат, стукачества этого всего, надо ли нагнетать атмосферу? Я думаю, что, может быть, если бы не было дискуссий, это очень жестко каралось, тогда я был бы более радикален и вам сейчас сказал бы, конечно: очень плохо, что у нас до сих пор этот китайский пресс цензуры! Но когда цензура у нас не китайская, а немножко… И на своей шкуре я это уже увидел.

Например, в этом году я и выставился на выставке 1863 года и был на пленере под Оршей, и все нам разрешали, милиция охраняла. Я думаю, что, возможно, белорусский путь — это вот такой путь интересной формы послабления сверху и разрешения интеллигенции более активно поднимать и дискутировать на больные, табуированные темы нашего общества. И тогда будет развитие. В идеале, смотрите, вот будут выборы 2015 года. Честно — было бы очень хорошо, если бы в этот избирательный список кандидатов были внесены и [Зенон] Позняк, и Статкевич, и Лукашенко, и [Сергей] Гайдукевич, и [Александр] Козулин, и [Александр] Милинкевич, и все-все-все эти персонажи. Пускай 15 кандидатов и наперед разрешен допуск всех людей на проверку, разрешено присутствовать всем представителям партий на избирательных участках. И как вы думаете, что бы было? Не надо бояться [предугадать результат], конечно, победил бы с результатом в 90 процентов один наш кандидат — это Лукашенко.

Но, самое поразительное, я бы честно сходил на выборы. А я с 1994 году на выборы не хожу. Вот пришел бы на выборы, положил свой бюллетень, потом бы сел, просмотрел, как все это посчитали, честно доложили. Сам бы увидел, что с 90 процентами выиграл наш правитель Белоруссии. И я бы сказал — ну что ж, мы нынче все, да, есть оппозиция, есть форма вот такой у нас дискуссии, но реальность такова. Поэтому, наверное, как представитель оппозиции и, назовем ее национальной, интеллигенции я хотел бы большей свободы и прав человека, большей свободы дискуссий, широкого освещения этого, особенно в СМИ и на белорусском официальном телевидении. Никогда там не поднимается этот вопрос, только в интернете все читаем про выставки, пленеры и про этих репрессированных. Я бы хотел большего. Но, понимая сложности всех соседних стран и наблюдая, как начинается любая революция и горячий народ будоражит факты какой-то большой несправедливости, после которой тысячи людей выходят на улицы, миллионы людей, то я начинаю думать, что надо очень серьезно подумать, прежде чем испускать эту страшную правду на большую массовую аудиторию.

Вопрос как к художнику-акционисту: у нас в России, например, есть такой перформансист, как Петр Павленский…
конгресс такой, назывался «Протест. Политик. Культура», и там я познакомился с Петром Павленским. Тогда он уже показывал свой перформанс с колючей проволокой, рассказывал про Москву. Очень приличная фигура, очень красивая фигура, она так украшает… Вот после группы «Война» это самая интересная и самая русская, самая честная, назовем так, в искусстве фигура сейчас. Очень непосредственная, очень нравится. Только не нравится, единственное, как его жена гражданская там книгу достала на выставке Церетели. Это немножко жутчество (в июне этого года на открытии выставки Зураба Церетели в Русском музее Оксана Шалыгина презентовала новую книгу Александра Бреннера и Барбосы Формозы «Бомбастика», достав ее из себя; таким образом она показала символическое рождение книги — прим. «Ленты.ру»).

Применительно к Белоруссии такое радикальное искусство будет востребовано?
Честно скажу, у нас в Белоруссии у молодых художников первая тенденция — приспособиться. При-спо-со-бить-ся. В первую очередь. Попросить у фонда Гете каких-то денежек, на какой-то свой проект, хоть немножко. У нас есть Михаил Гулин, назову такую фамилию, он позиционирует себя как художник политического перформанса. На самом деле человек взял немножко денег у немцев, взял каких-то кубов и, отлично чувствуя нашу ситуацию, приносит их на площадь Якуба Коласа, на Октябрьскую площадь. Зная, что там видеокамеры, ставит куб на куб и ждет реакции. Ну, конечно, подходит ОМОН, его приглашают куда-то, начинаются разборки. Потом директор фонда Гете, который давал на это денежки, делает вид, что он не знает такого художника. Говорит, да я его впервые вижу, это не наш человек. А он уже потом пожинает, Михаил Гулин, эти лавры такого политического акциониста. Ну это же, согласитесь, небо и земля по сравнению с Павленским, так?

Чтобы быть у нас таким безбашенным, честным, горячим, назовем так, очень горячим художником, это нужно иметь, первое, белорусскую душу, которая у тебя болит. Потому что у нас колониальная республика до сих пор. Как машинами отправляли колбасу в Москву, так и сейчас наша задача — продать продукцию сельскохозяйственную нашу туда, в Россию. И если ты говоришь правду, что режим в Белоруссии — ставленник России, что это удобоваримо и будет держаться он, покуда в России будет что-то такое твориться... Будет не Лукашенко, будет Иванов-Петров-Сидоров, все равно это священная корова — братняя Россия и все такое. Когда ты делаешь свои акции, поднимая эту тему, вот тогда будет реакция очень горячая и живая. Кто из наших белорусских молодых художников хочет это делать? Никто! Все боятся. А все стараются просто писать работы, участвовать в выставках, приспосабливаться. Такой путь белорусского художника.

Осталась старая гвардия. Вот мне 49 лет. Я раз в год 25 марта — это настоящий День независимости Белоруссии, потому что в 1918-м была признана Белорусская Республика и впервые заявлена декларация о суверенитете, — делаю этот перформанс. На своей площади, в центре маленького местечка, я выставляюсь, вешаю флаги, раблю (бел. — «делаю») какие-нибудь новые работы, что-то такое каждый год придумываю. Реакция разная. Бывало, я выставлял скворечники и за это судили, крутили руки и штраф давали. Бывало, что мне удавалось даже что-то выставить и меня не трогали, но реакция [все равно] очень живая. Средства массовой информации про это не говорят, не пишут. Я хотел бы это сделать в большом городе, но зачем, когда в Минске тысячи художников, зачем мне ехать из Бобра и делать [перформанс] в Минске? Я маленький провинциальный художник, в своем местечке стараюсь сделать хоть единственное напоминание о современном искусстве, хоть что-то живое. Но я думаю, что в таком маленьком местечке только и можно провести смелые акции. В Минске под видеокамерами я бы только ступил там два-три шага, расставил свой мольберт, поставил бы какую-то картину — тут же бы подошли, арестовали и тихонько утащили. И там бы сказали — ругался матом. 15 суток, и никто бы про это не узнал.Акция чем ценна — она ценна, когда ее, как Петр Павленский, делаешь, она фиксируется и потом это СМИ подхватывают. За 20 лет нашего режима среди журналистов сформировалось двоякое лобби: или же это журналисты, которые сразу докладывают в КГБ, что собирается Пушкин что-то сделать, и меня еще на подходе к нашей центральной площади арестуют. Скажут, пройдемте для выяснения отношений, и не дадут сделать эту акцию художественную. Или так называемое независимое средство массовой информации, которое смотрит, что он собирается сделать, какой вопрос поднимать. О правах лесбиянок и гомосексуалистов? После этого 12 средств массовой информации, газеты, журналы, интернет-порталы были бы на этой площади, где бы я поднимал вопрос о церковных браках между гомосексуалистами и лесбиянками, скажем. Вот тут бы было классное освещение в средствах массовой информации. Но вот когда я постоянно поднимаю вопрос, что у нас колониальная республика, что у нас до сих пор политические репрессии к тем, кто просто говорит по-белорусски, думает о своей истории со своей колокольни, учит детей по-белорусски, хочет подчеркнуть, что мы другие. Мы самостоятельные уже. Мы должны быть неколониальной страной. Вот это сразу вызывает равнодушие, они говорят, что это неинтересно и… все. И не приходят на твои перформансы.

Можно сказать, что есть потенциал. Есть что-то, но молодежь — конформисты, а старая гвардия и устала за 20 лет борьбы с режимом, и понимает, что мы поднимаем темы, которые называются «неформат» для современных средств массовой информации.

Ну вот мы поднимем эту тему.

Давайте, Даша! Это важно! Потому что это актуальная вещь. Потому что Украина сейчас показала нам немножко то, что мы можем завтра проснуться в Беларуси и к нам придут защищать права русскоговорящих. Мы увидим другие флаги, валюту, зеленых человечков, которые скажут — мы пришли в Беларусь по вашей же просьбе. У вас же 80 процентов разговаривают по-русски, и мы пришли вас защищать от ваших этих Пушкиных — вот такой злобный белорусский националист с парадоксальной фамилией, бандеровщина белорусская такая. Мы вас защитим от таких Пушкиных.

Мы знаем, что можем проснуться завтра в стране, в которой мы хоть и живем 20 лет формально независимыми, но... Мы можем завтра проснуться [там], где мы будем просто частью Российской Федерации. Инструментария полной белорусской независимости нету. Не-ту. Просто нету. То есть необратимые процессы независимости, которые бы уже должны были сейчас работать несмотря на то, кто сейчас у власти — Лукашенко-Иванов-Петров-Сидоров-Гайдукевич или там Статкевич, [их] у нас нету. У нас Республика Беларусь — это частный проект Лукашенко, который под себя сделал эту страну. Завтра придет Иванов-Петров-Сидоров, там все придется начинать сначала: с учебников истории, с языка, с действительного равноправия русского и белорусского, со всех законов, с армии, с того, как могут иностранные вооруженные формирования находиться на территории Республики Беларусь.В Барановичах будут стоять русские самолеты. Ну как так? Лукашенко продал небо Белоруссии, получается. Да, это дорого нам самим охранять свое небо, ну так, может быть, не надо бояться, что его, небо, натовские самолеты будут бороздить? Наверное, уже нет. Кончилось то время. Ну да, не по средствам Белоруссии содержать свои военно-воздушные силы. Но продавать же небо над Белоруссией нельзя, это же утрата суверенитета. А тут получается, что российская авиабаза будет в Барановичах. Ну что такое? Пока ее нету, пока это дискутируется и протесты идут. Вот протест художников в художественной форме: надо сделать какой-то перформанс, когда русские самолеты будут стоять здесь, в Барановичах. Вроде и хорошо, и спокойно, и нормальная страна, и работа, и дискуссии уже разрешены у нас в выставочных залах, в газетах, в интернет-изданиях. Но я могу проснуться завтра и не жить уже в Белоруссии. Все 20 лет построения суверенного государства окажутся каким-то сном.
Беседовала Дарья Лаптиёва(С)

Ранее активный в ЖЖ (под ником ЖЖ-авторshiitman, взятым из «Священной книги оборотня» Виктора Пелевина), Володарский получил известность после проведения 02.11.2009 перфоманса против Национальной экспертной комиссии по защите морали, которую акционист обвинял в цензуре и попытках ограничения свободы слова. В ходе перфоманса Александр Володарский и его оставшаяся анонимной партнёрша имитировали половой акт перед стенами Верховной Рады Украины, третий участник, обращаясь к журналистам, зачитывал речь об относительности моральных норм и невозможности однозначной трактовки понятия мораль.
После окончания акции уже одетый Александр Володарский был арестован, ему было предъявлено обвинение по ст. 296 ч. 2. уголовного кодекса Украины: «хулиганство, совершённое группой лиц». Художник провёл полтора месяца в СИЗО 13 (Лукьяновском СИЗО). Пока художник находился под стражей, проводились многочисленные акции в его поддержку. Благодаря общественному резонансу и вмешательству Виктора Ющенко, начиная с 18 декабря 2009 года Володарский находится на свободе под личным поручительством. По состоянию на август 2010 года судебное разбирательство не окончено, суды затягиваются по причине неявки свидетелей обвинения на заседания и существенные расхождений в их показаниях.
9 сентября 2010 года Володарскому вынесли обвинительный приговор: год ограничения свободы условно. С 2 марта по 22 июля 2011 года находился на спецпоселении в колонии в посёлке Коцюбинское Киевской области.
Александр Володарский не считает свой поступок хулиганством и настаивает на полном оправдании. Он неоднократно заявлял о нарушениях в ходе расследования дела, писал многочисленные жалобы на действия следователя и судьи направлял письмо президенту Украины Виктору Януковичу, информация о котором была перепечатана многими украинскими изданиями. Сама акция и последовавший за ней арест вызвали дискуссию в украинском обществе и, в конечном итоге, поспособствовали активизации кампанию против цензуры, в которую включились такие украинские писатели, как Сергей Жадан и Юрий Андрухович.(С)

После выхода из СИЗО Александр Володарский произвёл ещё ряд художественно-политических акций, получивших своё освещение в блогосфере и СМИ. Отдельно нужно выделить «Цензурирование зрителей» на презентации книги Олеся Ульяненко «Женщина его мечты», акцию «Преступление и наказание», и акцию «Православие или закон», проведённую в знак солидарности с жертвами клерикальной цензуры. В конце сентября в рамках выставки «Судебный эксперимент», посвящённой уголовным делам в адрес активистов, Володарский попросил нанести ему шрамирование с надписью «Здесь тебе не Европа» — слова, которые следователь сказал на его первом допросе. Большой резонанс получила акция «Освящение Иконы Сталина» в Киево-Печерской Лавре, который был проведён Володарским в составе ситуационистской группы А. К. Т. (УПЦ официально опровергала факт «освящения»). После задержания участников арт-группы «Война», Володарский инициировал в Киеве акцию солидарности с арестованными художниками.(С)

Азаттык: Канат, каково быть художником, независимым художником, в Казахстане?
Канат Ибрагимов: Быть художником в Казахстане — это хуже, чем быть писателем в России. Быть художником в Центральной Азии — это добровольно занять нишу камикадзе. Если ты хочешь быть художником, то ты должен распрощаться со многими вещами, которые доступны простым людям. Это семья, друзья, достаток, любовь. Потому что Центральная Азия — это дыра, где с середины прошлого века нет ни настоящей культуры, ни настоящего искусства, потому как Сталин отвел Центральной Азии место тюрьмы. Определил местом ссылки диссидентов, «неблагонадежных» людей, тюрьмой народов. На территории Казахстана существовали лагеря смерти. Поэтому духовного ренессанса ожидать здесь безнадежно.
Сейчас у молодежи нет никакой ценности, кроме как отхапать как можно больше денег. Наблюдается время духовного джута. Исключения, конечно, есть, но как только ты отдаляешься от стада, то с тобой перестают общаться.
Художник никому ничем не обязан. У художника есть одна обязанность — умереть за свой народ. Я не пытаюсь звучать пафосно. Время пафосных речей уже прошло. Но я убежден, что любой вменяемый художник, если он видит, что его народ расстреливают, как это было в декабре 1986 года в Алматы или как это было в декабре 2011 года в Жанаозене, он не должен молчать.
ЖЕЛТОКСАН И ЖАНАОЗЕН
Азаттык:Как участник Декабрьских событий 1986 года, какую параллель вы можете провести между Желтоксаном и событиями в Жанаозене в 2011 году?
Канат Ибрагимов:После Декабрьских событий 1986 года «творческая интеллигенция» в лице Асанали Ашимова, Ермека Серкебаева, Халижана Бекхожина и куча другой псевдоинтеллигенции заявила, что им стыдно, что «несколько десятков хулиганствующей молодежи, опьяненных алкоголем и наркотиками, громили и поджигали город». Спустя 25 лет эта история повторилась с Жанаозеном. Та же «творческая интеллигенция» заявила после Жанаозенских событий, что «группа пьяных наркоманов» устроила беспорядки в Жанаозене в декабре 2011 года. Это были те же люди, которые разгоняли нас в декабре 1986 года. Один в один.
Некоторые деятели пытаются придерживаться нейтральной позиции по Жанаозену или по Желтоксану. Но это невозможно. Ты либо за народ, либо против народа. Нет золотой середины. Говорить, что ты над схваткой, — это значит потворствовать государственным карателям.

О ГРАЖДАНСКИХ АКЦИЯХ
Азаттык:Канат, что вы думаете о радикальных акциях своих? Такие акции протеста вы устраивали нередко.
Канат Ибрагимов: Мои акции — это призыв к революции, призыв бороться против тирании и мракобесия нынешней власти.
Что касается моей акции, когда я решил подарить Ноль Первому [президент Казахстана] свою крайнюю плоть, эта акция, конечно, содержала элементы садомазохизма, но это не жест обречённого — это сарказм в самой крайней форме. Это не членовредительство — это диверсия мысли. Сейчас многие меня сторонятся из-за моих радикальных гражданских акций, из-за того, что я принял сторону народа. Моей бывшей жене и сыну угрожали, что если я еще раз выйду на площадь, то мне пришьют «уголовку». Но я не боюсь. Я уже отсидел 30 суток за митинги после Жанаозенских событий. И дважды объявлял голодовку.
Азаттык:Декабрьским событиям 1986 года всё еще не дана объективная оценка, а когда, на ваш взгляд, такую оценку дадут Жанаозенским событиям? Ведь многие молодые люди мало информированы об этих событиях.
Канат Ибрагимов: А им всё равно. Им наплевать на это. А этим событиям никогда не будет дана объективная оценка, так как до сих пор во главе государства сидят люди, причастные к этим событиям. Те люди, которые лично руководили операцией «Метелица», чтобы разогнать нас с площади в Алматы в декабре 1986 года.
Азаттык:Вы хотите сказать, что оценка как Декабрьским событиям 1986 года, так и Жанаозенским событиям будет дана только после ухода нынешней власти?
Канат Ибрагимов:А она не уйдет. Эта власть никогда не уйдет.
Сейчас зачищают информационное поле. Все независимые СМИ прикрыли накануне 16 декабря. Всем закрывают рты. В свое время я, будучи серым советским мышонком, и то понимал, что Советский Союз — это тюрьма. Я понимал, что СССР — это серая, безысходная, подавляющая дух и тело репрессивная машина. Не верьте этим молодым социалистам, которые утверждают, что в СССР жить было хорошо. Они не жили в то время, они судят о жизни в СССР по марксистским учениям.
Не бунтовать, не быть против Советского Союза — это было выше моих сил. Поэтому мы и вышли на площадь в декабре 1986 года.
Если ты хочешь быть современным художником, актуальным, то ты обязан рефлексировать на современности, будь это проблема ЛГБТ, проблема революции, социальные проблемы. То есть у художника обязательно должна быть гражданская позиция.

Азаттык: Спасибо за интервью.(С)

12 февраля в Амстердаме состоится суд над московским художником, гражданином Израиля Александром Бренером. 4 января в музее "Стеделийк" он нарисовал знак доллара — зеленой краской, из баллончика — на одной из самых ценных в этом собрании картин, "Супрематизме" Казимира Малевича. Сейчас Бренер в предварительном заключении, картина на реставрации, а сам жест вызывает неоднозначные толкования в Амстердаме и в Москве.

Жемчужина амстердамской коллекции русского авангарда, картина Малевича "Супрематизм" (1920-1927), которая еще называется "Белый крест на сером фоне", была приобретена музеем в 1958 году наряду с другими полотнами Малевича у вдовы берлинского архитектора Хуго Херинга, попечению которого Малевич доверил картину в 1927-м, после своей выставки в Берлине. Картина имеет страховую стоимость 15 млн гульденов ($10 млн). Несмотря на попытки реставраторов вернуть ей изначальный вид, внутри трещинок-кракелюр остался зеленый цвет, и этого исправить уже не удастся.
До сих пор произведения искусства становились жертвами душевнобольных. Изрезанное ножом полотно Репина "Иван Грозный и сын его Иван", облитая серной кислотой рембрандтовская "Дания" — лишь самые известные примеры. Но на сей раз художественная общественность столкнулась с другим: уничтожение произведения искусства само выдается за артистический жест. Бренер предлагает оценить свою акцию как произведение искусства: "Свою первую работу я сделал в Израиле. Утром в Шаббат я повесил на центральной улице Тель-Авива желтую ткань, на которой черным были выведены бессмысленные цифры с восклицательным знаком. Через полчаса полиция сорвала транспарант". Бренер относит эту работу к своему ученическому периоду. "Действительно осознанная работа началась в Москве и была связана с темой поражения и беспомощности. Как говорил Маркс, философы должны изменять мир, а не объяснять его; этого же захотели и художники, и вот эта-то попытка и потерпела чудовищный крах. Теперь же перед лицом отца-основателя этой культуры я засвидетельствовал это поражение и конец".
На пресс-конференции директор музея "Стеделийк" Руди Фукс пояснил: "В этом жесте Бренера мы не видим крупного художественного события. Мы очень сожалеем о том, что произошло. И мы серьезно озабочены тенденциями в искусстве, которые ведут к уничтожению произведений других художников".
Весной 1996 года несколько международных художественных журналов опубликовали "Открытое письмо арт-миру", в котором речь шла об эпизоде с участием Бренера на выставке "Интерпол" в Стокгольме, где Бренер уничтожил работу китайского художника Венда Гу — 20-метровый туннель из человеческих волос. В тот же самый момент другой художник, Олег Кулик, выступая в роли злой собаки на цепи, бросался на посетителей выставочного зала. Письмо определяло эти поступки как "выступление против искусства, демократии и свободы" и обвиняло куратора русской части выставки Виктора Мизиано в том, что он называет такое варварство "динамической художественной акцией". Мизиано в своем ответе, опубликованном в журнале Flash Art, предлагает заменить слова "антидемократизм, тоталитаризм и фашизм" на более, по его мнению, подходящие, — "экстремизм и анархизм". Комментарий издателя журнала, Джанкарло Полити, связывает Бренера и Кулика с мощной традицией современного искусства, в которой представлены не только Ги Дебор и ситуационизм, но и такие ныне респектабельные художники, как Георг Базелиц, Ансельм Кифер, Йорг Иммендорф и Маркус Люпертц (последнего в свое время обвиняли в симпатиях к фашизму). Французский журнал Art Press возводит традицию "московского радикализма" к философу Диогену, который сидел в бочке, ходил по улице голым и любил публично мастурбировать.
Специалист по современному русскому искусству, берлинский куратор Катрин Беккер высказала свое мнение о происшедшем: "Мне этот деструктивный модернистский жест несимпатичен. Когда американский художник Роберт Раушенберг стер рисунок своего старшего коллеги де Кунинга, это логически вписывалось в борьбу поп-арта с абстрактным экспрессионизмом. Жест Бренера, по моему мнению, совершенно пустой".
Точка зрения художника Тимура Новикова, главы петербургской художественной сцены, более жесткая: "Если суд в Голландии обойдется с Бренером мягко, он должен быть привлечен к ответу в России — за оскорбление культуры в лице Малевича, в особенности русской культуры".
Виктор Мизиано, руководитель Центра современного искусства в Москве и главный редактор наиболее авторитетного издания по искусству — "Художественного журнала" — считает, что это поступок на грани безумия: "С того момента, как Бренер начал развиваться по пути индивидуальной одержимости, он начал последовательно обрубать этические связи с другими людьми. Но этика как сфера всегда связана с коммуникацией. Если этика предельно субъективна, то это уже не этика, а личный произвол. Смысл поведения Бренера ясен: я один в мире, я веду свой одинокий диалог с Абсолютным. А кто из русских художников, да и вообще в ХХ веке, олицетворяет собой Абсолютное? Конечно, Малевич".
Герт Имманс, куратор выставки петербургского искусства в музее "Стеделийк" (она откроется 6 февраля), сомневается, что Бренер будет осужден: "Художнику, который разрезал на куски картину Барнетта Ньюмена, да и тому, что в нашем музее уничтожил картину Ван Гога, даже не запретили в дальнейшем посещать музей. Может быть, Бренеру запретят это на пару месяцев или на год. Но эти вопросы в компетенции суда. Пока же в музее думают, не предупредить ли крупнейшие музеи мира о возможном появлении Бренера".
Мнения, таким образом, разделились: одни считают такой акционизм явлением культуры, другие — антикультурным и потому опасным. Третьи же размышляют, достаточно ли теории в творчестве Бренера, чтобы его можно было связать с "деструктивной" традицией в истории культуры, которая включает в себя Диогена, Герострата, маркиза де Сада, "проклятого поэта" Артюра Рембо, сюрреалиста Антонена Арто или ситуациониста Ги Дебора. Остается подождать мнения суда. Некоторые, во всяком случае, уже сделали свой выбор: в "Интернете" появилось сообщение о том, что "голландские реставраторы портят совместное произведение Малевича и Бренера".
(С)

Арт-движение «Синий всадник» громко заявило о себе в конце прошлого года. Накануне Рождества его участники прохаживались неподалеку от Казанского собора с бензопилой, предлагая бесплатно оскопить всех желающих в честь философа Оригена. Тогда на «Синего всадника» едва не завели дело об оскорблении чувств верующих. Но это далеко не самая дерзкая акция активистов. Как-то раз они усадили в поезд метро фигуры, с ног до головы укутанные в чёрные балахоны, с верёвками на шеях.

На коленях «люди в чёрном» держали траурные портреты советских генсеков и российских президентов (акция «Склеп»). Ну а пару недель назад один из участников «Синего всадника» пришёл к зданию ФСБ, положил на землю флаг Украины, встал над флагом на колени и умылся кровью. Корреспондент «Нашей Версии на Неве» узнал у «Синего всадника», ради чего всё это делается и не боятся ли активисты кары политических «небес».

«На наш взгляд, главной проблемой является тенденциозность в современном искусстве, – рассказали «всадники» нашему корреспонденту. – Это одна из наиболее знаковых болячек родом из постмодерна. Например, в России сегодня особенно актуально так называемое политическое искусство. Однако такое протестное творчество не всегда отличается дерзостью и остротой идеи, далеко не всегда оно будоражит умы мещан. По правде говоря, после «Войны» это мало кому удавалось. Есть даже не проблема, а искушение для художника – возможность двигаться по протоптанным диким линиям. Мы сами действовали подобным образом».
– А теперь не действуете?
– Теперь нам кажется, что каждая акция должна стать откровением в некотором смысле слова. Пусть даже откровением саркастическим, праздником иронии, и всё же именно «бурей и натиском» ума и разума. В акционизме нужно искать решения постоянно, извлекать из себя всевозможные находки и высказываться с их помощью, разговаривая разными языками, чтобы не вывалиться в тенденцию или пошлость. Акционизм – это насильственный диалог, навязанный художником тому социуму, в котором он пребывает, поскольку главным образом творец ориентирован на добычу отклика.
– Какие акции дались вам тяжелее всего?
– Акции, на которые мы шли как на заклание. Они ставят тебя перед внутренним выбором, перед дилеммой. Последние две акции – «Склеп» и «Умойтесь кровью», были самыми трудными в плане принятия решения: быть им или не быть. Ведь знаешь заранее, что твой поступок (он же – символический жест) будет иметь для тебя реальные последствия. Опасность угодить под каток правоохранительной машины слишком велика, и никто из участников не желает быть раздавленным этим зубчатым колесом.
– И как правоохранительная машина среагировала на ваши последние действия?
– Мы не знаем чего ожидать, живём в напряжении, что за нами придут Они... Но мы всё же рассчитываем на то, что последствия не будут чересчур жестокими для «Синего Всадника». Ведь мы художники, философы-шуты, на худой конец, и уж точно не робеспьеры. Искусство не вредоносно. И государство не должно повторить геноцид скоморошества на Руси.
– Неужели вы чувствуете давление со стороны общественности?
– На днях Олега Басова, создателя «Синего всадника», вежливо попросили забрать документы из СПбГУКИ, где он учился в магистратуре. Общественность весьма многолика: одни видят в нас городских сумасшедших, другие проникаются симпатией к нашим действам. Но всё-таки отторжения больше. Особенно в этом преуспевают люди, которых можно условно отнести к среднему классу. Именно они неустанно бранят нас за безделье и неразумие, советуют нам завести семьи, нарожать детей, засадить баклажанами огород, работать в поте лица, тем самым принося пользу социальным массам, и отправлять в космос благие мысли. Такой народец особенно нам противен.
– У вас есть авторитеты?
– Да, мы любим авторитеты. Мы смакуем скоморошьи фигуры в церквях и гамлетовских мыслителей на брусчатке. Однако мы все, русские, ещё настолько язычники, что нам приходится прилагать титанические усилия, чтобы авторитеты не стали идолами. Впрочем, любой самоотверженный и идейный человек, выражающий свою позицию, должен становиться примером для подражания.
– Насколько я понимаю, у вас нет манифеста. Но есть, наверное, какие-то основные принципы и идеи, которые вы можете сформулировать?
– У нас нет идеологии, но есть позиция. Позиция по тому или иному вопросу в различных сферах. Идеология – это оковы, это товар: мы вас научим правильно думать, а вы будете делать то, что нам нужно. Идеология – это вообще атавизм. Мы же способны протроллить всё.
– Существуют ли для вас какие-то табу? Что-то, чего вы точно не сможете сделать?
– Все наши табу укладываются в общечеловеческие запреты. Мы не приемлем физического насилия над животными или людьми, разве что только в отношении самих себя, хотя мы и не практикуем такие вещи. Акционизм – это не преступление. С другой стороны, мы готовы пойти на некоторые провокативные действия, на иной хулиганский жест, если того потребует наше детище – полуночная вылупившаяся задумка.
– Не могу не спросить о судьбе птиц, которых вы использовали в акциях.И о том, не сталкивались ли вы с защитниками прав животных.
– С петухами у нас сугубо творческие отношения. Мы их берём на время, потом отдаём назад, где, скорее всего их ожидает участь жаркого, хотя некоторым везёт, и они в основном общаются с курицами на пригреве. Защитникам животным нечего опасаться, все пернатые живы и, надеемся, здоровы. И, потом, какие права у петуха? Право быть вкусным!
– Помнится, вы гуляли по центру города, сообщая прохожим, что ищете человека. Нашли?
– У нас с Диогеном результат схож: ни Бога, ни человека – сплошной эфир.
– Сколько человек состоит сейчас в вашей арт-группе? Открыты ли вы для новых людей, которые хотели бы поучаствовать в ваших перформансах?
– Есть три основных человека, они же идеологи-создатели, но кроме того участвуют и другие, выразившие решительное желание. В основном это представители творческих профессий: художники, искусствоведы, социологи, музыканты. Так, например, художник Роксолана Шушкевич подготовила для «Склепа» великолепный плакат «Русская идея», который по завершению акции так и остался висеть в вагоне метро. Или колоритный Винсент, побивающий цепью пыльные фолианты – своеобразный юродивый от искусства.
– Чем вы занимаетесь помимо акций?
– Стараемся преобразовать уклад, нивелировать влияние быта настолько, насколько это возможно на данном этапе жизни. Работаем, учимся, у всех по-разному. Олег Басов, создатель «Синего Всадника», является профессиональным хореографом. Он танцевал в музыкальном театре, хоть и остался «городским колхозником» по сегодня. Об авторе Ирине Думицкой скажем так: её самобытные варварские привычки не искоренила система образования ни Финляндии, ни России.
– Скоро вы поедете на московскую биеннале. Чего вы ждете от этой поездки?
– Мы впервые приглашены выступить на открытии биеннале современного искусства. Для нас это настоящее торжество. Даже большее, чем Первомай. К тому же, мы впервые едем в Москву
в качестве артистов, а не туристического табуна. Конечно, хочется себя показать и в других поплевать. Москва – город контрастов. А вдруг там возникнет идея что-нибудь устроить на Красной площади?
– Вы верите в то, что политические акции способны изменить общество, хотя бы малую его часть? Или это послание для тех, кто и так на одной с вами волне?
Искусство само по себе беспомощно, на него не стоит возлагать какие-либо серьёзные целеполагания и задачи. Искусство хрупко. И даже политическое искусство акции является таковым. Поэтому мы отталкиваемся только лишь от своего бесконечного желания выражать своё отношение, играть в свои игры – не более того. А сознание народа пусть меняют его пророки.
Нина Фрейман, "Наша Версия на Неве", № 18 (326), от 19.05.-25.05.2014(С)

- Каким можно назвать Ваше отношение к акционизму как виду искусства и к тому, что проделал Петр Павленский?
– Вы знаете, неважно, разбираюсь я в искусстве или нет. Поэтому мое отношение в данном случае к акционизму имеет характер личный. От этого акционизм как таковой не изменится и не перевернется. Акционизм — это старое явление, от дадаистов пошло, оформилось еще в 50-60 годы на Западе. У нас это более или менее молодое течение, хотя насколько молодое, сказать сложно, потому что акционизмом страдали многие наши художники и, надеюсь, страдать будут.
- Искусство это или нет?
– Это вид искусства, и к этому надо относиться как к виду искусства, где художник сам является объектом и субъектом того искусства, которое он хочет показать. Акционизм — это всегда такая вещь, связанная с каким-то социальным заявлением. Поэтому проводится она не в рамках музея или художественной галереи. Она выплескивается на улицу. Как раз в той среде, которая, казалось бы, не подготовлена для искусства. Мы находимся в окружении петербургской архитектуры, все это – памятники искусства. Почему нельзя время от времени устраивать акцию, где произведением искусства является сам человек? В данном случае — художник.
- Любой человек может некую акцию сотворить? Где та граница, когда можно сказать: вот это — самодеятельность, а вот это — искусство?
– В вопросе с Петром Павленским все понятно. Это совершенно четко подготовленная акция, это не спонтанное сумасшествие, когда на кликушу находит эмоциональный срыв, когда человек болен и не может ничего делать, кроме как кричать, орать, быть агрессивным и вести себя неадекватно. В данном случае абсолютно адекватные действия, все продумано, все четко. Павленский как художник, человек с художественным образованием, прекрасно понимает, что такие своего рода экспромты должны готовиться заранее, чтобы это выглядело как акт, который привлек к себе внимание.
- Вы говорите, всегда есть социальная направленность. А возможна ли здесь бесконфликтность, по крайней мере, отсутствие скандальности?
– Конечно, возможна. Но дело в том, что таких бесконфликтных акционизмов мы можем ежедневно увидеть на улице тысячи. Коммерческий акционизм: человек переоделся в какой-нибудь телефон и предлагает всем зайти в телефонный салон. Это тоже своего рода акционизм — человек напялил на себя какую-то дурацкую одежду, ходит по улице и смущает людей своими флаерами. Никого не возмущает, когда люди надевают одинаковую одежду — футболки, пиджаки, поднимают одинаковые флаги и проходят по улице. Или собираются все вместе и поют патриотичные песни.
- Но это не искусство.
– Почему? Это хеппенинг, праздник, понимаете? А хеппенинг — это часть акционизма. В данном случае человек себя выставляет в качестве предмета искусства, делает с собой, что считает нужным, и у него есть подготовленная платформа идеологическая — почему он хочет это сказать. В данном случае это коррелирует с контемпорари артом, с современным искусством. Оно зачастую вообще ничего не показывает, но зато большое объяснение дает этому. В этом плане Петр Павленский просто очень хороший художник.
- Его талант — умение обострить и привлечь особое внимание?
– Да. Акционизм всегда на острие социального и искусства. Это, по большому счету, социальное искусство. Это специально сделано вот здесь, на улице, неожиданно для людей, чтобы это было острым.
- Вы считаете, что вывернулись, но я все равно продолжу задавать этот вопрос. Некогда посетил я выставку «Пушкинская-10» в Манеже. И у меня сложилось полное ощущение, что, если человек без художественного образования соберет у себя дома инсталляцию из мусора и поставит на этой выставке, то никто из посетителей не скажет: «Что это за мусор?». Все подумают, что это такая инсталляция. Это поток сознания, но очень понятный. Это искусство?
– В любом течении искусства, будь то олдскул типа скульптуры или живописи, будь то акционизм в современном выражении художников, есть более-менее талантливые и посредственные художники, которые ступают на стезю акционизма.
- Но все равно — все искусство?
– В данном случае — это искусство.
- Когда я учился в театральном институте, наш мастер, Аркадий Иосифович Кацман, родом из Одессы, говорил: «В Одессе так может каждый, только стесняется». Он так нас оценивал. Соответственно, мы понимали: то, что мы делаем — не искусство.
– Вы знаете, что человек делает, когда он один находится, когда за ним никто не наблюдает? Вот с учетом этого надо еще посмотреть, что такое искусство.
- Опять я не подловил Николая Копейкина. Но в том же Манеже я пошел на выставку работ людей, скажем так, с умственными проблемами. И многие вещи, действительно, были талантливые, действительно, я так не могу. И какие-то художественные ощущения это вызывает. Но сами себя они художниками не считают. Это искусство?
– Есть и такое направление в искусстве, когда работы сумасшедших оформляются в какие-то выставки и показывается степень болезненности человека и вместе с тем степень его одаренности. Петр Павленский в своей акции последней тоже хотел показать, что все это очень рядом. Что психиатрия становится зачастую политическим инструментом, чтобы кого-то наказать. И в своей декларации он четко указывает, почему он это делает. Этот человек абсолютно нормален, я считаю.
- И врачи так считают. Его признают вменяемым из раза в раз.
– Нам сложно говорить о вменяемости человека, потому что мы с вами не врачи. Но я считаю, что это хороший художник...
- В том, чтобы резануть себе ухо?
– Но он знает, зачем он это делает и что будет и какие будут после этого действия со стороны окружающей среды, в которую он попал.
- То есть, привлечение внимания до такой степени может стоить того, чтобы прибить и отрезать?
– Мы можем в данном случае говорить о том, насколько нам понравилась та или иная акция, ее эстетическое восприятие вами, мной. Лайкнуть — «да», или дислайкнуть — «нет». Но никто не спорит, художник это или не художник.
- Как отличать высокие образцы искусства от так называемого творчества?
– Высокие образцы висят в музеях. Если вы увидели там фамилию какого-нибудь художника, то вы знаете, что этот художник высоко ценится музейными работниками. А сейчас у нас самое крупнобюджетное, но обычно очень мало финансируемое самими художниками, это, конечно, контемпорари арт. То большое ничто с большим объяснительным текстом в качестве подмены того, чего мы не увидим.
- Все вроде бы можно считать искусством. Но я не хочу смотреть все, я хочу смотреть то, что меня развивает.
– Для этого надо ходить на современные мероприятия. Вот сейчас идет «Манифеста», было множество мероприятий. Я в первые дни обошел, сколько смог. И в голове сложилось ощущение, что творится в современном, в том числе и петербургском, художественном мире. Всегда что-то происходит. Мне, конечно, ближе вещи стрит-арта. Для многих молодых людей это сегодня проблема — они приходят в галерею, а там им говорят: это не наш формат. Куда им деваться? Это огромное количество людей с гуманитарным запалом, они выходят на улицы, расписывают стену. Занимаются, в общем-то, вандализмом. Требуют: выделите нам стену для граффити! Кто каким путем идет. Павленский – тоже настоящий стрит-арт, он все на улице производит. За ним стоит следить, и это будет своего рода ваш багаж. И ваше отношение к этому будет такое, какое есть. Современное искусство – это не только пошел картинку нарисовал: две березки и церковь, пошел продал какому-то прихожанину. Мы живем в многополярном мире, и искусство должно быть многополярным. То есть, разным.

Беседовал Аркадий Шароградский,
«Фонтанка.ру»(С)

Начнем с того, что, согласно принятым в социальной психологии представлениям, люди — существа, склонные к конформизму и слепому следованию авторитетам.

Первым делом следует вспомнить эксперимент Аша.В начале 50-х годов американский психолог Соломон Аш говорил ничего не подозревающим студентам, что они приглашены поучаствовать в эксперименте по изучению работы восприятия. Студент оказывался в группе, которой показывали две карточки с изображением отрезков — участникам нужно было сравнить их длину. Сначала все шло хорошо, но затем группа начинала единогласно утверждать нечто, противоречащее очевидному: что равные отрезки неравны или, наоборот, неравные равны. Коварный исследователь в это время смотрел на реакцию студента — согласится тот с мнением коллектива или будет отстаивать то, что видит собственными глазами? Это и было подлинной целью эксперимента.Как честный исследователь, Аш повторил свой эксперимент множество раз — как в классической версии, так и с множеством вариаций. В классической версии студентов подвергали мучениям на протяжении 18 повторов, в 12 из которых большинство единогласно выбирало неправильный ответ. В итоге с неправым большинством соглашались в 36,8% случаях, а 75% всех участников прогнулись под нужды коллектива хотя бы один раз. Сами по себе эти результаты не пугают: уровень конформизма не так уж высок, прислушиваться к чужому мнению полезно, а шанс того, что десяток человек разом ошиблись, крайне невелик.Более брутальный эксперимент поставил в 60-е годы ученик Аша Стенли Милгрэм, продемонстрировавший, что конформизм — штука отнюдь не безобидная. Он заманивал людей предложением поучаствовать в эксперименте по изучению работы памяти — человеку всего-навсего нужно было зачитывать задания другому участнику и, когда тот ошибался, нажимать на кнопку и бить его током, постепенно увеличивая напряжение. Вскоре этот второй испытуемый (в классической версии эксперимента он находился в другой комнате и был слышен лишь его голос) начинал просить прекратить, жаловался на больное сердце, а потом и вовсе подозрительно замолкал. Однако властный человек в белом халате требовал продолжать нажимать на кнопки и увеличивать напряжение, утверждая, что «всю ответственность берет на себя». Все это, понятное дело, был чистый спектакль и током никого не били. Забавно, что перед экспериментом Милгрэм опросил уважаемых специалистов в области психологии: сколько участников дойдет до финальной отметки в 450 В, перешагнув через крики и страдания? Ученые оценили количество этих нехороших людей в 3%, но в результате их оказалось 65%Интересно, что эксперимент Аша повторяли в разное время в разных странах, и выяснилось, что степень конформизма зависит от культуры и постепенно снижается вместе с ходом социального прогресса.

Эксперимент Милгрема, напротив, показывает довольно стабильные результаты. Только представьте, сколько всего произошло в США начиная с 60-х годов: антивоенные выступления, Civil Rights Act и отмена сегрегации, феминизм в нескольких волнах, однополые браки, убитые Мартин Лютер Кинг и Харви Милк, живой Барак Обама. Общество вроде бы стало более открытым, но участники эксперимента Милгрэма все так же послушно лупят током рыдающего собрата, как будто этих 35 лет и не было.

(Правда, провести эксперимент в классическом виде сейчас нельзя — по нынешним меркам это крайне неэтично. Исследователи нашли лазейку и ограничиваются пределом в 150 В, которые в первоначальном эксперименте оказались чем-то вроде порога — пересекавшие его уже не останавливались и доходили до финальной отметки в 450 В.)

В общем, такая вот константа, которую не залечишь никакой «культурой». Но может, в самих этих экспериментах есть что-то, что может улучшать поведение людей? Соломон Аш выяснил, что процент соглашательства резко падает с 36,8% до едва различимых величин, стоит лишь добавить в эксперимент еще одного участника, который тоже «против толпы». Когда вы не один, отстаивать свою точку зрения становится гораздо легче. То же самое было в одной из вариаций эксперимента Милгрема — стоило добавить других актеров, которые отказывались «в этом участвовать», как количество послушных ассистентов палача снижалось до четырех из 40, то есть до 10% против 65%.

В общем, дело за малым — нужно найти того, кто первым пойдет против течения. Но на практике это самое сложное. В 1966 году медсестрам одной из американских больниц звонил неизвестный, который представлялся врачом и требовал давать пациентам большую дозу незнакомого им лекарства. Несмотря на то что это противоречило должностным инструкциям, 21 из 22 медсестер послушались его («лекарство» было глюкозой, но они об этом не знали). При этом исследователи опросили несколько десятков работающих и учащихся медсестер: как бы они поступили в такой ситуации? Практически все заявили, что уж они-то точно отказались бы выполнять такие указания. Всем кажется, что они относятся к тому самому неконформному меньшинству, которое будет сражаться за добро и справедливость. Но гораздо вероятнее, что вы принадлежите к тем самым 65% Милгрема и 75% Аша. Люди, которые могут встать первыми, поставить под сомнение власть авторитета или ошибочное общественное мнение, — это меньшинство, редкая порода (особенно в странах, где в почете коллективизм, соборность и тому подобные духовные скрепы). Такое поведение иррационально и опасно. Поэтому правы добропорядочные граждане, которые крутят пальцем у виска и говорят, что это «какие-то ненормальные». Но тем ценнее такие ненормальные — вполне возможно, что без них добропорядочные граждане до сих пор отрабатывали бы барщину или считали трудодни.

Нам (кроме Димы Энтео, Германа Стерлигова и доброй половины российского правительства) понятно, какую пользу приносят, к примеру, ученые, отстаивающие новые радикальные гипотезы, или предприниматели-инноваторы, рискующие капиталом ради смутных перспектив (при этом важно понимать, что большинство гипотез ошибочны, а инноваций — провальны). Политические активисты или художники-акционисты тоже имеют свою функцию — ставить под сомнение сложившийся порядок и магическую власть авторитетов. Если в масштабах небольшой группы в эксперименте Аша свое несогласие достаточно проартикулировать, то в масштабах целого общества о нем нужно кричать. Отсюда все эти радикальные и символические акции, не всегда понятные обывателю. Можно писать, сколько заключенных ежемесячно убивают в российских тюрьмах (как делает сайт «Медиазона»), а можно завернуться в колючую проволоку — для наглядности. Можно возмущаться новым репрессивным законодательством, а можно прибить яйца к брусчатке Красной площади и этим показать, в каком, собственно, положении мы здесь все находимся. Можно обсуждать сращение церкви и государства, а можно сплясать в храме, закрутив такую цепь событий, что это сращение увидит весь мир.

Однако не имеет значения, понятно ли это послание широкой общественности. Широкой общественности важно видеть, что есть некто, кто позволяет себе такие выкрутасы, — значит, можно и самим поиграть во фронду. И неважно, нравится им первоначальная акция или для них это «мелкое хулиганство». Общественное движение против мигалочных дорожных привилегий начиналось с «хулиганов», которые издевались над полицией, приделывая синие ведерки на крыши своих автомобилей. Цепь общественных волнений, получившая название «арабская весна», началась с публичного самосожжения тунисского торговца (сильный художественный жест — надеюсь, у нас до такого не дойдет). Ну а пересмотр схемы социальных отношений, в центре которой находится «новое дворянство» спецслужб, вполне может начаться с того, что некто не постеснялся поджечь страшную дверь в святая святых.


Психолог Филипп Зимбардо, продолжатель дела Аша — Милгрема и создатель знаменитого стэнфордского тюремного эксперимента, очень просто называет людей, которые способны первыми выступить против устоявшегося порядка. Он называет их «герои». Сегодня у нас есть герой — его зовут Петр Павленский.(С)

– Оксана, как вы познакомились с Петром? – Познакомились мы достаточно давно – 9 лет назад – в одном питерском баре. Было весело. Понравились друг другу и стали плотно общаться. – А когда начали делать акции? – Еще когда Петр учился в академии (Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А. Л. Штиглица. – Авт.), уже тогда стало понятно, что там из потенциальных художников делают обслуживающий персонал, учат работать на потенциального заказчика. Ему это было мерзко и противно. Петр не хотел становиться художником, который просто оформляет чьи-то квартиры и клерикальни.
– Их в академии на это настраивали? – Да, всегда шли разговоры, что есть потенциальный заказчик – некий человек или государство – и есть исполнитель – декоратор, который должен подстраиваться под заказчика и по возможности удовлетворять все его капризы. То есть подкладываться под него, а это уже проституирование. В то время как раз шел карательный процесс над группой Pussy Riot, это была атака на искусство. При этом питерская художественная общественность осталась полностью равнодушна к происходящему. И когда стало понятно, что реакции нет и не будет, Петр отреагировал своим способом. – Зашил себе рот? – Да, вышел на одиночный пикет в поддержку Pussy Riot. Но чтобы не давать отклик власти, он зашил себе рот. Что, как оказалось, привело в замешательство сотрудников полиции. – То есть перелом произо­шел в 2012 году во время процесса над Pussy Riot? – Именно.
– Митинги на Болотной площади, которые были еще раньше, Павленского не трогали? – Скорее он тогда не воспринимал их лично. Сама тема политики не очень интересна. Но когда задействованы фээсбэшники, она становится ближе художнику. – Путин как чекист ему близок в художественном плане? – Путин кем был, тем и остался – гэбистом. И по-другому к нему относиться нельзя. Даже если где-то что-то улучшается в плане бытового комфорта, то в другом месте закручиваются гайки и ущемляются свободы. На интеллектуальной сцене сейчас происходит деградация. И в русском кино, и в русском театре все достигло потолка и дальше не развивается. И все медленно, но верно идет к тому, что люди превращаются просто в население. Как скот в состоянии животной покорности. «Отдыхаем там, где работаем» – Павленский делает с собой очень болезненные вещи: отрезает мочку уха, заворачивает себя в колючую проволоку, прибивает... – Это не болезненнее, чем вырезать аппендикс или порезаться. Повреждения очень маленькие, заживают быстро. – Он как-то к этому готовится – физически, психологически? – Никак не готовится. Надо понимать, что Петр делает не перфомансы, а акции. Разница в том, что на перфоманс ты можешь позвать зрителей и сделать его в пространстве галереи, например. Акции – это всегда неожиданно, это столкновение, разрыв ткани реальности, привычного шаблона поведения. Нельзя никого предупредить заранее, потому что акция может просто не состояться. До нее есть большой период планирования, когда делаются шаги, чтобы о ней никто не узнал. Это достаточно длительный процесс.
– Извините, а дети у вас есть? – Да. Две девочки: Алисе 7 лет, Лилии 4. – Ваш брак официально зарегистрирован? – Естественно, нет. – Почему «естественно»? – Потому что мы занимаем активную позицию против любых идеологий, которые внедряет и навязывает государственный идеологический аппарат. Традиционные семейные ценности, например. Мы за свободу воли. Отстаивание себя как субъекта. – Есть у вас совместные увлечения, помимо акций? – Мы делаем журнал, который называется «Политическая пропаганда» – о современном искусстве в политическом контексте. Работаем с авторами, художниками. Функция журнала – компенсировать нехватку информации в поле политического искусства. Но, чтобы мы оставили всю работу и пошли отдыхать, такого не бывает. Глупо тратить драгоценное время на отдых. Мы отдыхаем там, где работаем.
– Предыдущие ваши акции были довольно безобидными, но поджог двери ФСБ – это, вероятно, большие проблемы для вас. – В ваших словах сквозит страх. – Возможно. А вы не боитесь? – Чего тут бояться? Это всего лишь дверь, за которой всего лишь люди. Обслуживающий персонал народа. Люди, которые обязаны нас защищать, а не пугать, третировать и унижать. Так к ним и надо относиться. И дверь эта принадлежит государству, а значит, и народу, и он, народ, может распоряжаться ею, как хочет. Нельзя позволить страху управлять своей жизнью. – Почему Петр попросил переквалифицировать статью из вандализма в терроризм, за который он может получить гораздо больший срок? – Он не просил, а потребовал вести себя в логике прошлых уголовных преследований. Если у нас судебная система поджог двери расценивает как терроризм, он потребовал: либо относитесь к этой акции как к художественному жесту, либо судите за терроризм. Если вы не будете судить за терроризм, то должны выпустить всех тех, кого уже осудили за поджог двери по статье «Терроризм».
(С)

Группа «Бомбилы» была создана в конце 2004 года по инициативе художника и куратора Антона Николаева[3]. В неё входят Антон «Безумец» Николаев, а также Александр «Супергерой» Россихин, бывшие сотрудники студии художника Олега Кулика. По словам участников группы, заняться современным искусством они решили после того как два года прожили в салоне «Жигулей». Идеология бомбил — максимальная популяризация жанров и практик современного искусства, попытка сделать современное искусство понятным неподготовленному зрителю. Идеи своих акций и фильмов бомбилы берут у своих клиентов, которых возят по вечерней Москве и у случайных уличных знакомых. Подобным образом была придумана и акция «Автопробег несогласных» (секс на крыше автомобиля в день «Марша несогласных»).

Успех «автопробега» подтолкнул Олега «Вора» Воротникова и Наталью «Козленка» Сокол Арт-группа «Война», заняться уличным акционизмом, что впоследствии имело ещё более шумный медийный успех. В течение 2007 года «Война» и «Бомбилы» работали вместе в рамках Профсоюза Уличного Искусства, куда входит ещё ряд художников и теоретиков и сделали ряд акций[4][5]. Они жили вместе в одной из студий Олега Кулика в районе станции метро «Тушинская». С февраля 2008 года «Война» и «Бомбилы» работают самостоятельно. Бомбилы отказались от уличного акционизма и снимают короткометражные фильмы о российской провинции. По мнению бомбил, за годы прошедшие со времени распада Союза, жизнь в центре и провинции разошлась настолько, что для столичных жителей жизнь провинциалов представляется непрекращающимся перформансом. Этот перманентый перформанс ценен сам по себе и не требует дополнительных провокаций со стороны художников.

Благодаря «Бомбилам» и «Войне», акционизм, жанр радикального концептуального искусства популярный в России в начале 90-х, снова оказался в фокусе внимания интересующихся современным искусством и более широкой публики. Для акционизма нулевых Антоном Николаевым был предложен термин артивизм.

Начиная с сентября 2005 года «Бомбилы» сняли более семидесяти короткометражных видеофильмов. С некоторыми из них можно ознакомиться по ссылке.

В июне 2010 года «Бомбилы» приостановили свою деятельность. Вскоре после этого у Супергероя был похищен сервер со всем архивом группы.

В августе 2011 года «Бомбилы» возобновили провинциальные экспедиции. Стилистика группы изменилась. Теперь «Бомбилы» занимаются православным стрит-артом и сотрудничают с курским художником Игорем Шуклиным.

С 2008 по 2011 год Антон Николаев работал в сотрудничестве с Викторией Ломаско и выпустил несколько книг графики как своей так и совместной[3]. Их совместная рисованная история «Таганское правосудие» о суде над организаторами выставки «Запретное искусство — 2006» была номинирована на премию Кандинского за 2010 год.

В 2011 году издательство «Бумкнига» издала серию рисованных репортажей с суда над «Запретным искусством» в виде книги «Запретное искусство».

Автопробег несогласных
14—17 апреля 2007 года в разных частях Москвы (Нижний Сусальный переулок, Рузская улица, ул. Хохлова и Покровский бульвар) по улицам ездила жигули-семерка с укрепленной на ней красной кроватью, на которой гетеросексуальные пары занимались любовью. По замыслу участников эта акция должна была показать, что контроль над обществом — это контроль над сексуальной сферой. И единственный возможный протест, который не будет вписан в политический спектакль, — это демонстрация сексуальной свободы. Было заявлено, что эта акция посвящена борьбе с кровавым путинским режимом. Несмотря на возникавшие конфликты с милицией, акцию удалось успешно провести и она получила широкое медийное освещение и неоднозначные интерпретации.[6]

Мы не знаем чего хотим
1 мая 2007 года шестиметровым лозунгом со словами «Мы не знаем, чего хотим» была перекрыта улица Большая Полянка[7]. Демонстрация агрессивного непонимания смысла собственного существования помешала движению пешеходов и транспорта, поэтому для организаторов мероприятия все закончилось незапланированным перформансом по уборке двора в отделении милиции «Замоскворечье». Фотодокументация перекрывания Большой Полянки с последующей уборкой двора представляется как фото-перформанс «Преступление и наказание». Из-за того что документаторов акции задержала милиция и большая часть документации была уничтожена, 12 июля 2008 года акция была повторена в Тушинском туннеле и на Иваньковском шоссе. Акция проводилась при участии арт-группы «Война», Михаила Кедреновского, Виктории Ломаско, Владимира Шилова, Владислава Чиженкова, Рустика Дауна и др.

Белая линия
6 мая 2007 года художники провели акцию, родственную охранному ритуалу из гоголевского «Вия»: чтобы очистить Россию от нечисти, окопавшейся в центре города, участники провели мелками границу между праведным и неправедным пространством по линии Садового кольца. Собравшись у клуба «Б2», два потока художников начали рисовать белую линию в противоположных направлениях и замкнули кольцо, встретившись на Крымском Валу. Незримая магическая стена, возникшая в тот день между Москвой и Россией, до сих пор охраняет человечество от столичного зла. Акция проводилась при участии арт-группы «Война».

Порка
Перформанс арт-группы «Бомбилы» при участии арт-группы «Война» «Инициация» состоялся 24 ноября 2007 года на площади «АРТСтрелки». Перформанс начался в 19-15 и продолжался 9 минут, в течение которых один участник перформанса нанес другому более сорока ударов лошадиным кнутом. Как было объявлено заранее, после проведения перформанса «Инициация» бомбила Саша Россихин станет современным художником и ему будут прощены все человеческие долги: неоплаченный кредит на 60 тысяч долларов и брошенная жена с ребенком. Акция проводилась при участии арт-группы «Война».

Не бойся правды
8 июля 2008 года московский художник-перформансист Антон Николаев вступил в несуществующую и признанную экстремистской партию национал-большевиков на дворе Арт-стрелки. Акция проводилась при участии арт-группы «Война».

Истязание Фемиды
29 мая 2009 года во дворе Таганского суда в первый день заседаний по делу против Ерофеева и Самодурова арт-группа «Бомбилы» устроила инсценировку, в которой одетый в униформу молодой человек со свастикой на рукаве бил плеткой другого участника группы в тунике, держащего в руках меч и весы. Процессия проникла в здание суда, но через некоторое время Богиня правосудия была безвозвратно удалена оттуда судебными приставами. Один из них пытался защитить Фемиду от насильника. Роль фашиста исполнил поэт Михаил Кедреновский.[8]

Выставка со Взломом
Выставка «Коммунальный блок» под кураторством Дениса Мустафина и группы «Бомбилы» прошла 15 мая 2010 года в знаменитом памятнике конструктивизма, доме Наркомфина на Новинском бульваре. Она продолжалась 40 минут и была свернута по требованию жильцов дома, которые вызвали милицию и пытались самостоятельно задержать художников, прессу и посетителей. Все экспонаты выставки были переданы дому в качестве компенсации за причиненные неудобства (нежилая часть дома была оккупирована художниками без согласования с властями). Эта акция была поддержена в Нижнем Новгороде художницей Марией Фоминой, где через несколько дней была проведена аналогичная акция по захвату коммуны «Культурная революция».

Восстановление памятника Ленину

В августе 2013 года арт-группе "Бомбилы" стало известно, что художники из круга Тимофея Караффа-Корбута надругались над памятником Ленина, отбили нос, хотели устроить "перформанс": зарыть Ленина под землю. Им казалось, что это очень смешно. Группа "Бомбилы" организовала участников творческой коммуны "Гуслица" и общими усилиями поставили Ленина на место. Дело было на морозовской мануфактуре в Егорьевском районе. По некоторым сведениям, именно здесь была одна из первых стачек давшая старт революции 1905 года. Весной 2014 года подобные акции неоднократно проводились неизвестными в разных районах юга и юго-востока Украины, например г.Аккерман Одесской обл.

Адвокат художника-акциониста Петра Павленского, обвиняемого в вандализме за поджог двери здания ФСБ на Лубянке полагает, что ее подзащитный находится в стационаре психиатрической больницы. «Думаю, что он находится в стационаре психиатрической больницы №1 имени Алексеева, которой ранее было поручено проведение амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы»,— цитирует «Интерфакс» адвоката Ольгу Чавдар.

Она отметила, что проведенная ранее сотрудниками медучреждения экспертиза не дала желаемых результатов. «Была проведена амбулаторная экспертиза, заключение было направлено дознавателю. Из заключения следует, что ответить на поставленные дознанием вопросы невозможно, и рекомендовано провести экспертизу стационарно»,— заявила адвокат.

По ее мнению, Петра Павленского не этапировали в Санкт-Петербург на намеченное на сегодня заседание суда в связи с тем, что суд не направил запрос на его доставку. «Судья просто не направила запрос. Если бы он был, то Павленского могли бы этапировать»,— отметила госпожа Чавдар.

Вчера сообщалось, что Петра Павленского должны были этапировать из Москвы в Санкт-Петербург для суда по делу о поджоге покрышек в поддержку украинского Майдана.

Ранее Таганский суд Москвы продлил до 7 января Петру Павленскому арест по обвинению в вандализме за поджог двери здания ФСБ на Лубянке. В ходе заседания дознаватель мотивировал необходимость продления ареста тем, что господину Павленскому назначена психиатрическая экспертиза, и он будет помещен в стационар. Петр Павленский впоследствии отказался общаться с психиатром. Ранее психиатры трижды признавали господина Павленского вменяемым.

Петр Павленский известен «перформансами», в основном, связанными с самоистязанием. Так, после вынесения приговора участницам Pussy Riot он в знак протеста зашил себе рот, а спустя несколько месяцев появился у Законодательного собрания Петербурга полностью обнаженным и обмотанным колючей проволокой. В ноябре 2013 года господин Павленский, раздевшись догола, прибил свою мошонку гвоздем к брусчатке Красной площади. В октябре 2014 года художник в ходе своей акции в столице отрезал себе ножом мочку уха, после чего был госпитализирован. Художник был задержан в ночь на 9 ноября около 1:00 по московскому времени возле здания ФСБ на Лубянской площади практически сразу после того, как облил бензином и поджег входную дверь в здание.
Подробнее: (С)

Екатерина Ненашева
21 ГОД

Я стала заниматься искусством из-за разочарования в журналистике. Я работала в издании, которое раньше было оппозиционным, но стало про-путинским. Я не обращала на это внимания — мне было важно рассказывать истории, я думала, что статьей можно изменить чью-то жизнь. Предлагала на планерке написать о людях с ограничением в развитии, а мне говорили, что это неважно и никому не нужно. Присылала тексты, а публиковали совершенно измененные варианты. Из-за ангажированности издания, в котором я работала, со мной переставали общаться знакомые, чморили в институте. Я почувствовала на себе, что такое стигматизация.

Меня интересует тема заключения и посттюремного периода. Об этом мало говорят: помогать детям гораздо приятнее и привычнее, чем заключённым. Перформанса на десять минут было недостаточно. Другое дело — на месяц примерить лицо социальной группы, начать себя по-другому идентифицировать. Получилось, что акционизм — отличный ретранслятор моей идеи.

Перед акцией «Не бойся» было страшно, особенно жутко в первую неделю. Люди оглядывали меня с ног до головы. Чтобы отбиться от взглядов, нужно было смотреть человеку в глаза. Постоянно делать это было сложно на эмоциональном уровне, но чем больше акционист находится в состоянии страха и смущения, тем сильнее высказывание. Совершая акт, ты побеждаешь себя как личность.

Всё было так, как я и представляла: косые взгляды, хмурые брови. Единственное, чего я не ожидала — это смех. Надо мной смеялись, потому что я в униформе заключённого — это дикость.

После перформанса с Надей Толоконниковой я поняла, что моё высказывание требует финального противоречивого жеста, который будет ненавязчиво ассоциироваться с темой штампов. Публичное бритьё головы показалось мне той самой метафорой, которая символизирует условность социальных границ в нынешней системе. Это дурацкая и невероятно пыльная стигма: ведь заключённых, а тем более женщин уже давно не бреют. Апогеем стали вопросы от нескольких людей после того, как я вышла из спецприёмника: «Ты сама решила налысо или принудительно там?» Акция на Красной площади и последующий суд поставили внушительную точку в «Не бойся». В лучших абсурдистских традициях человек, выступающий за права тех, кто находится и находился в заточении, сам оказывается по ту сторону клетки.

Выйдя на «свободу» я реально почувствовала, как в мое высказывание включились десятки посторонних людей. Режим создает условия для формирования эдакого русского народного акционизма, когда ты оказываешься в условиях, что сегодня твое высказывание может быть последним. Вместе с режимом эти условия создают массмедиа: если акциониста не задерживают, про акцию писать никто не будет и до широких масс оона не дойдет. Это заставляет искать ту самую метафору, продумывать все до микроскопических мелочей, чтобы самому не становиться жертвой – это абсолютно недалекая позиция для художника, как мне кажется, хоть иногда и выгодная. В общем, я пока в дебрях, в темной комнате, в раздумьях и размышлениях.




Полина Канис
29 ЛЕТ
Когда шесть лет назад я пошла в Школу Родченко на фотографию, не думала, что начну заниматься видеоартом. Просто так сложилось, что параллельно с основным курсом я стала посещать мастерскую Кирилла Преображенского. Просмотр моего первого видео был провалом. Но после разгромной критики я поняла, что буду заниматься искусством.

Искусство для меня всегда реакционно. Оно отвечает на контекст, на то, что происходит вокруг. Я не думаю, что зритель с предубеждением относится к перформансу, так как он существует на территории музея или галереи. Другое дело с акционизмом, который вступает в прямой диалог с социальным пространством, где острее чувствуется конфликт между художником и государством.

Процесс работы над проектом интересный и захватывающий, но со стороны не представляет ничего особенного. Большую часть времени занимает исследовательская работа: просмотр картинок, подбор референсов, изучение текстов, многократная корректировка сценария. Этот подготовительный этап может растянуться надолго. Единственное, что его ограничивает — это дата открытия выставки. В какой-то момент приходится остановиться и начать съёмки. Когда я перехожу к реализации проекта, очень многие вопросы остаются для меня нерешёнными: только после съёмки я понимаю, как должна выглядеть работа в финальном виде.

Когда ты относишься к себе критически, то постоянно сталкиваешься со своим вторым «я», которое говорит тебе: «Ну разве так вообще работают?»

Антонина Баевер и Дмитрий Фёдоров
ОБОИМ ПО 25 ЛЕТ
АНТОНИНА: Я всегда рисовала и думала о том, что хочу заниматься кино. Оказалось, это совсем не мой мир. Все мои дороги лежали к сфере, которая принимает любых отъявленных маргиналов, любой мусор общества. Мы все (Боря Кашапов, Дима, я, Олег Устинов) познакомились в Школе Родченко — скорее всего, методом исключения поняли, что мы со схожих планет.

ДИМА: Я родился в Сибири и с детства ходил в художественные школы — с возрастом понимаешь, что это вообще не связано с искусством. Искусство — это то, что ты творил от тоски и одиночества в этом маленьком городе. В Красноярске я поступил в Художественное училище имени Сурикова, откуда меня выгнали за провокации и перформативные практики; оттуда переехал в Москву и поступил в Школу Родченко в мастерскую к Сергею Браткову.

АНТОНИНА: Я только сейчас понимаю, что перформансами заниматься начинают в основном в детстве: я начала, например, мимикрировать под каких-то других людей. Я так доставала родителей, когда представляла себя каким-то персонажем, а меня всё не отпускало — я себя вела как другой человек. Это не актёрская природа, а перформативная, когда в тебя просто вселяется другой человек.

ДИМА: Когда мать уходила из дома, я надевал её одежду и перевоплощался в разных женщин — это моё любимое занятие детства. Мне кажется, многие так делали, но не все готовы такое вспоминать.

АНТОНИНА: Мама пытается понять, чем я занимаюсь, я ей за это признательна, но всего всё-таки лучше ей не показывать. Например, во время прошлого перформанса я сидела под капельницей — мы хотели таким образом показать процесс очищения. И как же я боялась, что не получится правильно поставить иглу. Тогда было тяжело справиться с острым желанием выпить.

ДИМА: Видели такой мем в интернете: если к гомосексуализму душа не лежит, то идите в художники? Вот это всё про меня — и про гомосексуалзим, и про художников. У меня не было выбора между искусством и чем-то ещё — я ощущаю себя художником вне всяких школ и программ.

Я только недавно начал задумываться о том, что детство — время первых перформативных практик. Например, я собирал из бесформенных кусков одежды тела и бросал их на дорогу, сам в это время спрятавшись в кустах и ожидая реакции водителей. Иногда это доходило до побегов от милиции в сторону леса через кладбище — там всегда можно было спрятаться. Как-то сшил большой носок и надел Ленину на голову на главной центральной площади города — это вызвало большой скандал, об этом писали все местные газеты. Я всё это вытворял лет в 13–14.

АНТОНИНА: В России существует арт-сообщество, но в нем нет ни капли общности; оно не кажется единым — в основном все друг друга не очень любят. Но при этом мы понимаем, что за пределами нашего сообщества всё в миллиард раз хуже. Одни художники воспринимают других как уродов в семье: да, они такие, но всё же мы вместе. Тут все свои, а там — те, кто нас вообще никогда не поймёт (то есть настоящие враги).

ДИМА: К примеру, у нас отбирают площадки, мы вынуждены обосновываться в заводах, типа этого (НИИДАР. — Прим. ред.), а в галереях выставляются исключительно состоявшиеся художники.

АНТОНИНА: Создаётся иллюзия того, что всё дозволено, но на самом деле наоборот — нам ничего нельзя, как показывает практика. Ты должен всегда оставаться независимым, если хочешь говорить о каких-то неприятных, но правдивых вещах.

ДИМА: Недавно нас побили на гей-прайде прорелигиозные и пропатриотические группы людей.

АНТОНИНА: При этом мы не были одеты как-то особенно, на нас просто нахлынула прогосударственная масса, которая сразу вычисляет кто «свой», а кто — «чужой». Окружающие в любой толпе легко вычисляют маргинала, стараться вообще не нужно — можно просто выйти на улицу.

Варя Павлова (Лисокот)
27 ЛЕТ
Мне пророчили певческую карьеру, готовили в музыкальное училище, но в силу своей неусидчивости и нелюбви к фортепиано я с лёгкостью отказалась от этого пути и на удивление поступила в МГХПА имени Строганова.

Наверное, в связи с тем, что я много лет провела в коллективах, у меня сформировалось стойкое нежелание принадлежности к какой-либо среде. Плюс я не очень поддерживаю концепцию соревновательности в любом поле человеческой деятельности. В музыкальной среде меня часто называют художником-перформансистом, а в художественной — певицей. И это меня устраивает.

Моё представление — это подготовленная импровизация, а главный инструмент всегда с собой: можно сказать, что процесс подготовки происходит где угодно и когда угодно. В начале своей деятельности я часто шила себе анималистические маски — было легче устанавливать контакт со зрителем, немного спрятавшись. А сейчас я придумываю и затем реализую костюмы вместе с конструктором и дизайнером.

В сентябре ко Дню города я готовила выступление в Музее Москвы. В разгаре был конфликт на востоке Украины, и все с ужасом следили за происходящим, не имея возможности отвлечься. Тогда я полностью погрузилась в создание образа, и получилась Спасская башня в камуфляже, с пробитой крышей, из трещины которой исходило бордово-красное свечение и вытекала струйка бисерной крови. Признаться, это было очень тяжело. Кажется, я впервые забыла слова во время выступления, так как была полностью сосредоточена на ощущениях от собственного костюма. Сейчас же история получила продолжение и постепенно перерождается в целый проект, который будет содержать и перформативную часть.

Надя Толоконникова
25 ЛЕТ
Если ты заинтересован в политике, то в обществе с более-менее развитой демократией и со свободными СМИ тебе стоит пойти в какую-нибудь партию. Здесь с моими взглядами у меня бы ничего не вышло, поэтому я выбрала акционизм. Кроме этого, как говорил Пригов, искусство — это когда ты осознаёшь свой недостаток, преодолеваешь его и превращаешь его в достоинство. [Через акции] я преодолевала свои комплексы. Я всю жизнь была отличником, ботаником, скромным человеком. Акционизм стал способом помыслить для себя возможность иного действия, радикального действия, расширить рамки возможного поведения.

В тюрьме у меня была знакомая, которая пере***** (перетрахала) половину колонии. Я понимала, что я никогда не смогу пере***** (перетрахать) ни половину колонии, ни половину города просто в силу природной стеснительности. Но сделать высказывание об альтернативной сексуальности мне всё равно хотелось, поэтому я шла в метро и целовала женщин-полицейских. Это было нелегко психологически, но акция — это не удовольствие, не исполнение твоих заветных желаний. Кажется, будто акционизм делается легко и в порыве чувств, а на самом деле это чертовски долгая работа, практически как съёмки фильма.

Перед акцией «Лобзай мусора» мы с Катей Самуцевич долго тренировались. Отходили друг от друга на пять метров, сближались, целовались, обратно расходились и делали так раз по 20. Нам важно было преодолеть психологический барьер и технически понять, как лучше целовать человека, который будет вырываться. Оказалось, что нужно хватать его за воротник: тянешь к себе и в какой-то момент фиксируешь, хотя бы на две секунды.

Акции надо объяснять — это ведь другой язык, всегда нужен подстрочный перевод, особенно в России, где традиция изучения современного искусства достаточно слабая. Здесь у многих до сих пор возникает вопрос, в чем, собственно, ценность Малевича и почему Пикассо продаётся за такие деньги. Если акцию не объяснить, может получиться глупо, как с «Панк-молебном». Некоторые люди в России его не поняли, поэтому легко повелись на государственную пропаганду, которая говорила им, что она антихристианская. Я считаю, что акция в целом получилась ужасной. У нас не осуществилось почти ничего из задуманного — мы даже не дошли до припева. Клип смонтировали из говна и палок. Как ни странно, за самую плохую акцию Pussy Riot мы сели. Видимо, Путину просто не понравилось, он подумал: блин, какое говно, плохая акция, срочно посадить!

Одно из правил, которое я железно соблюдаю, — если ты идёшь на дело, ты должен быть кристально трезвым. Иначе это будет просто угар, который сам по себе, конечно, мил, но это уже не будет искусством, не будет акцией. Акция должна быть жестом, который ты продумываешь, и желательно не одну неделю.

Я думаю, что искусство в России многое может поменять, и акционизм не является особенным жанром. Показательна история Международного Канского фестиваля, который проводится в маленьком городе в Красноярском крае: в первый год москвичей, которые приезжали на фестиваль, чуть не ********* (побили), а на второй год те же самые гопники пришли к ним с арт-проектами. Это доказывает, что люди достаточно легко втягиваются в современное искусство — оно задорное, бодрое, весёлое, сексуальное, провокационное. Если «Канских фестивалей» будет много, наступит время, когда большая часть России станет ценить современное искусство. И тогда неизбежно произойдёт запрос на политические перемены.

Почему поджечь двери здания на Лубянке — это искусство?
Термин «искусство» менял свое значение много раз, и объект искусства видоизменялся вместе со средой, в которой жил художник. Место и время для своей акции Павленский выбрал прицельно. Можно спорить о том, что именно символизирует акт поджога, но все — даже противники Павленского — прекрасно понимают, что он хотел сказать; а значит, он попал в цель. Он создал новый образ, которого не было до этого: художник с канистрой на фоне горящей двери ФСБ. Для того чтобы получить этот образ, он использовал СМИ и свое тело в качестве инструмента. При взгляде на этот образ у нас возникают идеи и чувства, они побуждают многих людей высказываться по этому поводу. Ну, конечно, это искусство.
А если бы Павленский вашу дверь поджег — это что, тоже было бы искусством?
Поджог моей двери должен был бы указывать на какие-то действия, которые я совершила или совершаю и с которыми не согласен художник. Но если бы я написала про него неприятную статью, а он бы в ответ поджег мою дверь, это было бы простым сведением счетов. Искусством это стало бы в том случае, если бы возник дополнительный смысл в результате взаимодействия бензина, моей двери, моей позиции по какому-то вопросу, и позиции Павленского.
Как отличить искусство от вандализма и банальной порчи имущества?
Периодически возникают ситуации, когда художники нарушают закон. Даже граффити Бэнкси по форме — уличный вандализм. Полицейский не обязан знать разницу между хулиганством и художественной акцией, но полицейский и не должен решать. Он должен выполнить свою работу, а дальше решать должно общество, в том числе искусствоведы, историки, другие художники. У нас же, по факту, и законы работают в выборочном порядке, и решения принимают люди, которые даже не сделают попытки выяснить: искусство перед ними или вандализм. Вопрос об ответственности художника перед законом должны решать несколько групп специалистов, а не только следственные органы.
Обязательно ли акционизм связан с нарушением законов?
Нет, совершенно необязательно, но в реалиях современной России любое необычное поведение в обществе может рассматриваться как посягательство на установленный порядок. Можно с уверенностью утверждать, что если вы будете хором петь на Красной площади, то рано или поздно вас задержат.
Почему нельзя поджечь изображение дверей ФСБ на выставке в специально отведенном для этого месте?
Ну, а почему нельзя, вместо того чтобы выпускать газету на всю страну, сделать макет редакции в каком-нибудь ангаре и там для собственного удовольствия печатать ее в нескольких экземплярах? Петру Павленскому было важно сделать заявление для множества людей, а не только для посетителей выставки, поэтому он выбрал для этого подходящее, с его точки зрения, место. Кроме того, в современном мире, как говорил искусствовед и философ Борис Гройс, циркулирует информация, которая не может быть о фикции — только о фактах. Поэтому и искусство изменилось, оно тоже стало апеллировать к фактам. Другими словами, если бы новость об акции Павленского звучала как «художник построил макет здания и поджег его дверь», вас бы вряд ли это заинтересовало. Медийная реакция — это важная составляющая современного художественного жеста.(С)