Государственность в Балтии.

Однако, если о становление литовской государственности относят ещё к XIII веку, при этом само название «Литва» впервые упомянуто в Кведлинбургских анналах под 1009 годом, а с 1263 года началось более чем пятисотлетнеее существование Великого княжества Литовского, то о княжествах в Латвии и Эстонии менее известно. Хотя например, в издании "Советская Латвия", вышедшей в 1985 г. в редакции энциклопедий, есть данные о том, что "значительным княжеством была, в частности Ерсика, правитель которой Висвалдис даже именовался королём и был наследствнным князем. В состав Ерсикского княжества не менее 9 замковых округов. К западу от Ерсикского княжества находилось Кокнесское княжество. И у других балтов была своя государствнность. Например, крупнейшим государственным образованием латгалов была Талава. У селов в Селии имелось не менее 5 замков (укрепленных городищ), главным из которых являлся Селпилс. У ливов, родственным эстам, тоже была государственность - их важнейшим центром была Турайда на реке Гауя, а центром (столицей) Идумеи - Страупе. И не только лишь в европейских хрониках, но и в древнерусских летописях Новгородской купеческой республики, а так же Полоцкого и Псковского княжеств есть сведения о княжествах и городах Балтии. Так например, из письменных источников известно что в начале 13-го века в Кокнесе на реке Даугава правил князь Вячко, который поддерживал не только экономические, но и политические связи с Русью. А в Пскове был Довмонт происходивший из князей Великого княжества Литовского, который вошёл в историю как талантливый полководец, он неоднократно разбивал литовцев и немцев, в том числе в Раковорской битве. И не стоит забывать о куршах: викинги из Швеции, Дании и даже из Исландии нападали на богатые куршские поселения, но и сами страдали от набегов куршей, разорявших их земли. И уже одно это свидетельствует о наличии государственности и у куршей, т.к. бороться с грозными норманнами народности которые находившиеся на низком уровне общественного развития (первобытно-общинного строя), априории не могли. А как известно скандинавские викинги-норманны прословились своей неистовой воинственностью и далёкими путешествиями.

К сему: Викинги из Курземе: как предки латышей наводили страх на окрестности: "Из Латвии? У-у, ваши предки когда-то задавали нашим жару!" — такими словами гиды встречают туристов, прибывших на пароме из Риги в Стокгольм. А датчане показывают камень, на котором якобы выбита молитва "Господи, спаси нас от чумы и от куршей". Была ли в действительности эта молитва, неясно (ученые склоняются к мнению, что это примерно такой же достоверности миф, как тяжелые рыцари на дне Чудского озера), но точно одно: воинственные курши, предки современных латышей, были немалой головной болью для всех соседей по Балтийскому морю.

Курши были, по сути, викингами: викинг — это не национальность, а род деятельности. В XI-XII веке скандинавы уступили эстам и куршам доминирующую роль на Балтийском море. Снорри Стурлусон, автор "Младшей Эдды", в своем труде "Круг земной" упоминает куршей дважды — как угрозу датскому побережью. Летом 1170 года на десяти кораблях (каждый из которых вмещал до 30 человек) курши разграбили шведскую провинцию Блекинге."(с) - https://rus.delfi.lv/delfi-plus/istorija-dn...i.d?id=52349021

«1-й [гуляющий]: А это, братец ты мой, что такое?
2-й: А это литовское разорение. Битва — видишь? Как наши с Литвой бились.
1-й: Что ж это такое — Литва?
2-й: Так она Литва и есть.
1-й: А говорят, братец ты мой, она на нас с неба упала.
2-й: Не умею тебе сказать. С неба так с неба».

Эта цитата из драмы Островского «Гроза», написанной в 1859 году, как нельзя лучше характеризует образ западных соседей России, который сложился в со­знании ее жителей. Литва — это и балтский народ, и территория его прожива­ния, и, в широком смысле, созданное им государство и его жители. Несмотря на многовековое соседство Великого княжества Литовского с русскими зем­лями, а затем и с Россией, мы не найдем его развернутого образа ни в массовом сознании, ни в школьных учебниках, ни в научных трудах. Причем такая си­туация характерна не только для Российской империи и Советского Союза, когда умолчание о великом княжестве или создание его негативного образа было обусловлено политическими обстоятельствами, но и для наших дней, когда прежние ограничения сняты, объем научных знаний постоянно увели­чивается благодаря развитию национальных историографий и совершенство­ванию исследовательской техники, а проблемы коммуникации успешно пре­одолеваются. Для российской науки и общественного сознания характерны определенные образы. Негативный — то есть Литва как захватчик русских земель, который стремится «испортить» их обращением в католицизм, и вме­сте с тем слабое и нежизнеспособное государство, раздираемое внутренними противоречиями и обреченное на союз с Польшей вплоть до полного раство­рения в ней. Или образ позитивный — «другая Русь», выбравшая «демократи­ческий» путь, в отличие от России. Но в любом случае Великое княжество Литовское появляется на страницах учебников, публицистики, даже научной литературы спорадически, от случая к случаю, словно бог из машины древне­реческих трагедий. Что же это было за государство?

В Великом княжестве Литовском часто видят альтернативный путь развития Руси. Во многом так оно и есть. Ведь, с одной стороны, это были земли доста­точно близкие культурно, населенные восточными славянами, — пусть истори­ческие судьбы восточных славян будущей России, Великороссии и населения Великого княжества Литовского и королевства Польского, потомки которого впоследствии стали украинцами и белорусами, уже тогда достаточно суще­ственно расходились. С другой стороны, это принципиально иная модель социальных взаимоотно­шений, иная политическая культура. И это создавало определенную ситуацию выбора. Это очень хорошо видно по событиям эпохи московско-литовских войн, в особенности XVI века, когда перебежчики из Мос­ковского государства, из России направлялись именно на земли Великого кня­жества Литовского или Короны Польской, которая находилась в унии с ним.

Теперь нам надо все-таки разобраться, откуда же взялось Великое княжество Литовское как могущественный сосед, соперник России и вместе с тем — источник разнообразных влияний.

Контакты Руси с Литвой происходили еще в XI веке, когда Ярослав Мудрый совершал походы в Прибалтику. Кстати говоря, тогда же был основан город Юрьев, названный в честь святого покровителя этого князя, — позднейший Дерпт, ныне Тарту в Эстонии. Тогда дело ограничилось нерегулярным взима­нием дани. К этому времени, возможно, уже существовали предпосылки скла­дывания Литовского государства. А реализовать их помогло соседство с бога­той, но ослабленной, разделившейся на множество княжеств Русью.

Если сначала литовцы участвовали в междоусобицах русских князей, то позже, во второй половине XII — начале XIII века, они перешли к собственным граби­тельским походам на Русь; их можно сравнить со знаменитыми походами ви­кингов или походами руси на Византию. Часто литовцев так и называют — викин­гами суши.

Это способствовало накоплению богатств, имущественному расслоению, за ко­то­рым следовало и социальное, и постепенному складыванию власти одного князя, который впоследствии в русских источниках будет назван великим князем.

Еще в 1219 году договор с волынскими князьями заключала группа из 21 литов­ского князя. А уже через два десятилетия один из них, Миндовг, стал править единолично. В 1238 году автор «Слова о погибели Русской земли» с носталь­гией вспоминал те времена, когда «Литва из болота на свет не выникываху». И кстати говоря, здесь он достаточно точно охарактеризовал область рассе­ле­ния литовцев: это действительно болотистые земли.

О размахе литовских походов ярко свидетельствует пассаж сочинения фран­цисканца Иоанна де Плано Карпини, или Джованни дель Пьяно Карпини, кото­рый в 40-е годы XIII века ездил к монгольскому хану Гуюку в Каракорум. Вот что он пишет о проезде по землям Южной Руси: «…мы ехали постоянно в смер­тельной опасности из-за литовцев, которые часто и тайно, насколько могли, делали набеги на землю Руссии и особенно в тех местах, через которые мы дол­жны были проезжать; и так как большая часть людей Руссии была пере­бита тата­рами или отведена в плен, то они поэтому отнюдь не могли оказать им сильное сопротивление…» Примерно тогда же, в первой половине или сере­дине XIII века, под властью Литвы Миндовга оказываются русские земли с та­кими городами, как Новгородок (современный Новогрудок), Слоним и Волко­выск.

Балтские народы и в частности литовцы оставались последними язычниками Европы. И уже в правление Миндовга, в первой половине XIII века, эта про­бле­ма стала очевидной. Миндовг сделал западный выбор: чтобы вести борьбу со своими родственниками за единовластие в Литве и вместе с тем противо­сто­ять Руси, он в 1251 году крестился по католическому обряду. Спустя два года ко­роновался — таким образом, стал первым и так и остался единственным коро­лем Литвы. Но в начале 1260-х годов, судя по всему, вернулся в язычество по по­литическим мотивам и выгнал или перебил христиан. Таким образом, Литва осталась языческой. Язычество оставило достаточно глубокий след в Лит­ве, так что следующая попытка христианизации, уже более удачная, была предпринята только в конце XIV века. В 1263 году первый литовский король был убит заговорщиками.

Итак, Миндовг погиб, но возникшее при нем Литовское государство не исчез­ло, а сохранилось. И более того, продолжало развиваться и продолжало рас­ши­рять свои пределы. Как считают ученые, примерно на рубеже XIII–XIV ве­ков утвер­ждается новая династия, которая по имени одного из своих представите­лей, княжившего в первой половине XIV века, князя Гедимина, получила имя Геди­миновичей. И при первых князьях этой династии, при том же Гедимине в част­ности, в составе Литовского государства оказались земли современной Белорус­сии — Полоцкая, Витебская, Менская (то есть, говоря по-современному, Мин­ская). Судя по всему, в орбиту литовского влияния в той или иной степени попал и Киев, уже к 1331 году. Ну а в 1340 году пресеклась по женской линии династия галицко-волынских князей, это положило начало многим десятиле­тиям борьбы между Литвой, Польшей и Венгрией за галицко-волынское на­следство.

Приобретения продолжили сыновья Гедимина, прежде всего на Руси действо­вали Ольгерд и его брат Кейстут. И эти приобретения были сосредоточены глав­ным образом в чернигово-северских и смоленских землях.

Как русские земли попадали под власть литовских князей? Это актуальный вопрос, поскольку часто приходится сталкиваться с диаметрально противопо­ложными точками зрения, но не очень понятно, как это происходило. Одни настаивают на завоевательном характере присоединения, другие — на добро­вольном и бескровном.

И то и другое представляется серьезным упрощением. Начать стоит с того, что источники, дошедшие до наших дней, просто не донесли до нас подробностей вхождения многих русских земель в состав Литовского государства; можно лишь констатировать, что та или иная часть Руси в тот или иной момент под­чинялась власти литовского князя. Военные походы литовцев не прекращались и выступали средством если не прямого завоевания, то во всяком случае дав­ления на русские земли. Например, согласно поздним источникам, Витебск был получен Ольгердом благодаря его женитьбе на дочери последнего мест­ного князя около 1320 года. Но в предшествующие десятилетия через этот регион неоднократно проходили литовские войска.

Сохранился очень интересный документ — жалоба рижан, рижских властей, витебскому князю конца XIII века. В ней упоминается целый военный лагерь литовцев под Витебском, из которого они ходили в стольный город княжества, чтобы продать плененных невольниц. О каком же добровольном присоедине­нии может идти речь, если мы видим целый военный лагерь вооруженных людей, отряды которых орудуют на тер­ритории княжества?

Были, конечно, и прямые завоевания. Пожалуй, самый яркий пример, подроб­но описанный в источниках, — это Смоленск, который был завоеван, более чем на столетие присоединен к Великому княжеству Литовскому в резуль­тате неско­льких походов конца XIV — начала XV века.

Здесь мы можем вернуться к тому вопросу, который уже затрагивался в начале лекции: в чем состояла альтернатива Великого княжества Литовского по отно­шению к Московской Руси как центра объединения русских земель? Это очень хорошо видно на примере социального строя тех русских земель, которые вошли в состав Великого княжества.

Сохранили свое влияние и свою собственность местные бояре и горожане (даже в завоеванном Смоленске) и православная церковь. Известно, что в Полоцке и Смоленске по-прежнему созывались вечевые собрания. Во многих крупных центрах сохранялись княжеские столы. Даже если на княжение садился Геди­минович, то в большинстве случаев такие князья принимали православие и ста­новились во многом своими, близкими для местного общества.

С некоторыми присоединенными землями литовские князья заключали до­говоры, которые потом легли в основу областных привилеев (древнейшими из них стали как раз полоцкий и витебский). Но, с другой стороны, уже на до­статочно раннем этапе истории Великого княжества Литовского проявляется западное влияние. По­скольку оно было такой большой, пограничной, контакт­ной зоной между рус­скими землями с одной стороны — и латинской католиче­ской Европой, это не могло не сказываться. А если мы еще вспомним о том, что на протяжении XIV столетия литовские князья постоянно находились перед выбором и неод­нократно задумывались, вели переговоры о крещении — по за­падному обряду или по восточному обряду, то становится ясно, что эти влия­ния, это своеоб­ра­зие должно было дать о себе знать еще в XIV веке.

В XIV веке Великое княжество Литовское находилось в непростом внешнеполи­тическом положении, потому что его история далеко не сводилась к экспансии на русские земли и к взаимоотношениям с соседними русскими землями и с Ор­­­дой. Огромной проблемой для Великого княжества Литовского в первое деся­тилетие его существования стала война с Тевтонским, или Немецким, ор­де­ном, который обосновался в Пруссии и Ливонии, то есть на берегах Бал­тийского мо­ря, и был призван нести христианство западного обряда язычни­кам и «невер­ным», в том числе «схизматикам», то есть раскольникам, отступ­никам, — так называли православных.

Более столетия войска ордена практически каждый год совершали по одному или несколько разорительных походов на Литву с целью подорвать ее силы. И конечно, на руку им играло то, что значительную часть Великого княжества Литовского составляли русские земли. Рыцари-крестоносцы всегда могли заяв­лять о потворстве литовских князей этим самым схизматикам. Тем более что некоторые князья Гедиминовичи сами принимали православие.

Это была проблема. Нужно было определяться, выбирать вектор внешнеполи­тического развития. И этот выбор — может быть, тогда об этом не задумыва­лись — определял судьбу Великого княжества Литовского на дол­гие годы, десятилетия и столетия вперед.

Литве суждено было креститься — но по какому обряду? Западному или во­сточ­ному? Этот вопрос стоял, можно сказать еще со времен Миндовга, а в XIV веке неоднократно предпринимались попытки переговоров. Мы больше всего знаем о переговорах литовских князей с западными политическими си­лами — с императорами, папами, польскими, мазовецкими правителями о кре­щении в католицизм. Но был и один момент, когда казалось, что вполне реаль­на перспектива православного крещения Литвы. Это конец XIV века, когда после смерти Ольгерда в Литве шла междоусобная борьба и великий князь Ягайло попытался заключить союз с Дмитрием Донским. Сохранилось упоми­нание о проекте брака Ягайло и дочери Дмитрия Донского. Но от него доста­точно скоро отказались. Потому что, с одной стороны, великий князь литов­ский оказывался бы на вторых ролях, а с другой, он получил гораздо более выгодное предложение — руки польской принцессы Ядвиги, что делало его польским королем.

Тут надо сказать, что этот момент, конец XIV века, важен еще в одном отноше­нии: очень часто можно услышать, что Великое княжество Литовское было альтернативой Москве в деле объединения или собирания русских земель, что русские земли вполне могли объединиться вокруг Вильны. Но возникает во­прос: а когда это могло произойти? И несостоявшийся брак Ягайло и дочери Дмитрия Донского представляется наиболее удачным моментом, когда такое объединение могло произойти.

Период конца XIV и первой трети — первой половины XV века стал важным, переломным моментом в истории Великого княжества Литовского. Это ска­залось и на его отношениях с соседями, и на внутренней жизни.

К концу XIV века великим князем литовским стал Витовт, двоюродный брат Ягайло, который крестился, стал польским королем Владиславом II и сохранил за собой титул верховного князя Литвы. Но реальная власть в Великом княже­стве Литовском все же принадлежала Витовту. При нем происходят многие важные перемены — как во внешнеполитических отношениях Великого кня­же­ства Литовского, так и в его внутренней жизни.

Витовту удалось присоединить Смоленск, более чем на век он отошел под власть Великого княжества Литовского. Ему, благодаря польской помощи, удалось одержать победу над Тевтонским орденом (знаменитая Грюнвальдская битва 1410 года). Благодаря этому в конечном счете удалось закрепить спорные с орденом земли — Жемайтию, Жемойть — за Великим княжеством Литов­ским. Это и очередные попытки экспансии на восток: Витовт воюет с Васи­лием I Московским, хотя Василий I был его зятем, был женат на его дочери Софье; впоследствии он совершает походы на Псков, на Новгород в 20-е годы XV века. Но не менее важны социальные перемены, которые произошли в Ве­ли­ком кня­жестве Литовском. А они вели в направлении все большей вестерни­зации этого государства и его общества.

Пожалуй, важнейшее нововведение Витовта состояло в том, что он стал разда­вать землю за службу своим подданым. Это нововведение впослед­ствии сыгра­ло злую шутку с Великим княжеством Литовским, потому что его жители уже не были заинтересованы в далеких, затратных военных походах — они были заинтересованы в хозяй­ственном развитии своих владений.

В середине и второй половине XV века Великим княжеством Литовским и Поль­ским королевством правил один и тот же человек, Казимир Ягеллон, или Казимир IV, польский король. Он вынужден был проводить время между двумя государствами, поэтому мог уделять не так много времени литовским делам. Он больше занимался западной политикой, войнами в Пруссии, в Че­хии — и как раз это время стало тем переломным моментом, который впослед­ствии позволил московским великим князьям повести очень активное наступ­ление на земли Великого княжества Литовского. А великие князья литовские оказались к этому не готовы в конце XV и первой половине XVI века.

Литовские князья стали наделять привилегиями не только литовских бояр, но и верхушку православной части общества. И постепенно все боярство стало именоваться на польско-чешский манер панами, а впоследствии вся знать по­лучила название шляхты. Это, конечно, было большое новшество в социальном плане. Это не просто смена названия, это еще и иное самосознание, чем у слу­жилых людей, скажем, Северо-Восточной Руси. Ведь шляхта участвовала в управ­лении государством, пусть и на первых порах номинально. А впослед­ствии и реально участвовала в выборах правителя, что принципиально отлича­ло Великое княжество Литовское от Московской Руси. И это была та причина во многом, по которой из России бежали в Великое княжество Литовское такие люди, как князь Андрей Михайлович Курбский. И, конечно, не только он, но и многие другие. Все-таки московских эмигрантов в Великом княжестве Литов­ском было достаточно много на протяжении всего XVI века.

Нельзя не отметить и такой момент, как трансформация древнерусского языка, который также испытывал все больше западных влияний на территории Вели­кого княжества Литовского и соседнего королевства Польского. Он обогащался словами, конструкциями из польского, чешского, немецкого, литовского, ла­тинского, даже венгерского языка, и так постепенно формировался язык, кото­рый ученые называют по-разному: «западнорусским», «старобелорусским», «староукраинским», «руским» (с одной «с»), «рутенским». Называть его можно по-разному в разных научных традициях, это допустимо, но факт состо­ит в том, что со временем он стал основой белорусского и украинского языков. А процесс их размежевания и формирования белорусского и украинского наро­дов усилился в особенности после Люблинской унии 1569 года, когда южные вое­водства Великого княжества Литовского — то есть территория современной Украины, входившая до этого в его состав, — перешли к польской короне.

Конечно, на исторические судьбы Западной Руси не может не влиять факт ее пребывания под властью правителей-иноверцев — сначала язычников, а за­тем католиков. Поначалу на русских землях Великого княжества Литов­ского сохраняла свое влияние православная церковь. Но уже в XIV веке литов­ские князья, — собственно, как и галицко-волынские Рюриковичи, а впоследствии польский король Казимир Великий, — пытались создать отдельную митропо­лию под властью константинопольского патриарха, которая никак не была бы связана с Московским великим княжеством.

После заключения польско-литовской унии в конце XIV века католицизм ока­зался в привилегированном положении: католическое духовенство и миря­не наделялись исключительными правами, а правители-католики предприни­мали попытки обратить «схизматиков» в католицизм при помощи проповеди, пере­крестить их насильственно или заключить церковную унию с Римом. Но эти попытки не увенчивались особым успехом на протяжении долгого вре­мени. Самая масштабная такая попытка была связана с заключением Флорен­тийской унии. Она была заключена, можно сказать, на высшем уровне между Констан­тинополем, который был заинтересован в западной помощи против османского натиска, и Римом в 1439 году. При этом православные признали верховенство папы римского и догматику католической церкви, но сохранили традиционную обрядность. В Москве эта уния была отвергнута, а митрополит Исидор выну­жден был покинуть владения московских князей (но ему удалось сохранить цер­ковную власть над православной частью Великого княжества Литовского и Польского королевства).

Надо заметить, что при этом православные великого княжества мало интере­совались духовными традициями западного христианства и его догматически­ми отличиями от «греческой веры». Даже спустя несколько лет после заключе­ния Флорентийской унии православный киевский князь Александр (Олелько) Владимирович, человек незаурядного влияния и незаурядных связей, интере­совался у константинопольского патриарха: на каких условиях заключена уния? Тут стоит напомнить о том, что Киев оставался под властью литовских князей еще в первой трети XV века. При всех разрушениях во время монгольского наше­ствия, при всех татарских набегах начала этого столетия великий князь Литовский Витовт писал, что Киев является главой русских земель. Во многом это объяснялось тем, что в Киеве, номинально во всяком случае, находилась митрополичья кафедра.

Но постепенно судьбы православия литовского и православия остальной части Руси расходятся. Потому что, несмотря на некоторое время пребывания Литов­ской Руси под властью московского митрополита Ионы, уже в середине XV века она возвращается под власть константинопольских патриархов. Это означало раскол митрополии. В дальнейшем в жизни православной части общества, пра­вославной церкви в Великом княжестве Литовском и в Короне Польской на­блюдаются явления, которые привели к достаточно бурным событиям конца XVI и XVII века. Можно сказать, православная церковь этих земель пережива­ла настоящий кризис, поскольку епископами часто становились светские лица, вовсе не заботившиеся об интересах церкви, порой погрязшие в грехах. В этом большую роль сыграли светские правители, которые таким образом вознаграж­дали верных им лиц — жалуя им епископские кафедры. В ответ миряне объ­единялись в братства, такие как Виленское или Львовское, и напрямую обраща­лись в Константинополь. Это, конечно, вызывало у епископов опасения, что они потеряют свое влияние.

В 1596 году между православной иерархией польско-литовского государства, Речи Посполитой, и Римской курией была заключена Брестская уния. Она означала отход части местных православных в прямое подчинение Римско-католической церкви — притом что сохранялись основные обрядовые отличия от католицизма и лишь частично сглаживались догматические разногласия. На некоторое время православная иерархия в Великом княжестве Литовском, в Короне Польской вовсе прекратила свое существование. Все право­славные епископы оказались униатами. И лишь в 1620 году отдельная иерархия была восстановлена. А спустя несколько лет ее признала государственная власть.

В середине — второй половине XVII века Киевская православная митрополия отстаивала самобытный образ местного православия, но в результате факти­ческого нахождения Киева под властью Москвы перешла в подчинение Мо­сковского патриархата. К этому времени в Короне и Литве вновь было ограни­чено участие некатоликов (называемых диссидентами) в политической жизни, возможность получения высших должностей православными свелась к нулю, а православие находилось в весьма своеобразном положении, поскольку, с од­ной стороны, оно все чаще отождествлялось с Россией и ее религиозно-поли­тической культурой, но вместе с тем в самой России даже к православным выходцам из Речи Посполитой, как их называли — «белорусцам», духовен­ство относилось с явным недоверием. Предписывалось тщательно выяснять, как они приняли крещение, и крестить их повторно через троекратное погружение в купель, если до этого они крестились в православие через обливание (то есть так, как католики). Вот такой, казалось бы, внешний признак, но какое внима­ние ему придавалось при контактах единоверцев по разные стороны москов­ско-литовской границы.

Приведенный пример с требованием перекрещивания даже уже крещеных православных из Речи Посполитой очень хорошо показывает, как складывались отношения между Московским государством, или Русским государством, и Ве­ликим княжеством Литовским, а впоследствии польско-литовским государ­ством, о котором можно говорить с 1569 года, и на государственном уровне, и на уровне социальных и культурных контактов.

Восточные земли Речи Посполитой служили контактной зоной, и на ниве школь­ного образования, распространения книг и информации именно польско-литовское пограничье, которое часто назы­вают польским словом «кресы» (kresy), что значит «окраины», послужило пере­валочным пунктом между Московской Русью и Европой. Образцы высшей школы, и прежде всего богословской учености, вырабатыва­лись совместно православными Москвы и Речи Посполитой. Кириллическое книгопечатание зародилось в Кракове: именно там в 1491 году в типографии немецкого печат­ника Швайпольта Фиоля вышел «Октоих», или «Осмоглас­ник». Конечно, ни в коем случае нельзя забы­вать и о деятельности Франциска Скорины, который 500 лет назад начал печатать богослужебные книги.

По словам английского путешественника Джайлса Флетчера, в Москве в конце XVI века помнили, что первая типография была занесена в Россию из Польши. Даже если это преувеличение, московские печатники Иван Федоров и Петр Мсти­славец, издавшие первую датированную московскую книгу «Апостол» в 1564 году, вскоре оказались в эмиграции именно в Великом княжестве Литов­ском и Короне Польской, где они продолжили свою деятельность. Тут уместно вспомнить, конечно, об Острожской Библии.

Образцом для первых богословских школ русинов и московитов послужили иезуитские коллегии. В 1560-е годы орден иезуитов развернул свою деятель­ность сначала в Короне, а затем и в Литве. Иезуиты одну за другой открыли несколько школ для обучения «схизматиков», надеясь постепенно обратить в католицизм русское население. Тут следует добавить, что образователь­ная деятельность иезуитов, конечно, была связана и с католической реформой, когда католическая церковь пыталась через посредство образования восстано­вить позиции, утраченные в результате Реформации.

И вот иезуиты одну за другой открыли несколько школ для обучения схизма­тиков, то есть православных, надеясь постепенно обратить их в католицизм. Но их деятельность совпала по времени с расцветом богословского творчества самих православных, которые с воодушевлением восприняли образовательную концепцию католиков и сумели создать свои школы. Среди них — Острожская славяно-греко-латинская академия и Могилянская академия, по образцу кото­рых в конце XVII века в Москве возникла Славяно-греко-латинская академия.

Острожская типография в 1580–1581 годах выпустила первую полную печат­ную Библию, Острожскую Библию, которая вплоть до времен императрицы Елизаветы Петровны и позднее Библейского общества была принята за основу и в России. Ориентированные на латинские и греческие образцы «Грамматики» Лаврентия Зизания, а позднее Мелетия Смотрицкого служили прообразом и источником «Грамматики», напечатанной в Москве в 1648 году, по которой учился еще Михайло Ломоносов.

Интеллектуальный обмен приносил в Москву все новые идеи. Еще в первой половине XVI века в Москве получила известность «Космография» Себастьяна Мюнстера. В царском архиве Ивана Грозного хранилась «Хроника всего света» Марцина Бельского, в которой подробно рассказывалось об открытии Америки. В середине XVII века в Россию был доставлен «Большой атлас, или Космогра­фия» Яна Блау. Где, помимо географических знаний, излагались основы гелио­центрического учения Николая Коперника.

Своей светской печати в Москве практически не было ни в XVI, ни в XVII ве­ке — почти все изданные московскими типографиями книги носили церковно-учительный характер, а книги, заимствованные из русских земель польско-литовского государства, вызывали подозрения и неоднократно уничтожались по цензурным соображениям.

Конечно, на культурную жизнь оказывала влияние политическая жизнь Вели­кого княжества Литовского и Короны Польской, которые объединились в Речь Посполитую, и их взаимоотношения с Московским государством. А отношения эти оставались далеко не простыми, и, несмотря на определенные попытки сбли­жения, все-таки можно сказать, что государства не просто соперничали, но большую часть времени откровенно враждовали.

На тот момент литовско-московские отношения обострились уже при Иване III в конце XV века. Иван III достаточно хорошо представлял себе положение в Ве­ликом княжестве Литовском, его слабые стороны, и уже в 1478 году (год окон­чательного присоединения Новгорода к Московскому государству) Иван III заяв­ляет во всеуслышание о своих претензиях на Полоцк, Витебск и Смоленск, то есть города Литовской Руси.

В дальнейшем он воспользовался тем, что восточные земли Великого княже­ства Литов­ского были относительно слабо интегрированы в его состав, здесь власть вели­ких князей Литовских была наиболее слаба, опиралась на соглаше­ния с мест­ными князьями. Начинается целая серия московско-литовских войн, которые шли в конце XV и первой половине XVI века.

В этих условиях Великое княжество Литовское вынуждено было все более и бо­лее искать помощи со стороны Польши. До поры до времени их объединя­ла лишь личность монарха — один и тот же человек занимал престол и литов­ский, и польский. Но постепенно на повестку дня выходил вопрос не просто о личной или династической унии, но о реальной унии, которая подразумевает также объединение государственных институтов. После долгих тяжелых пере­говоров Польское королевство и Великое княжество Литовское заключили такую реальную унию, в Люблине, — Люблинскую унию 1569 года Так воз­никла Речь Посполитая. Это слово происходит от польского варианта слова «республика», то есть «общее дело», res publica.

За это Великое княжество заплатило высокую цену, поскольку в состав Короны Польской отошли Подляшское, Киевское и Волынское воеводства — огромные территории. Были ликвидированы и некоторые органы власти. Но вместе с тем следует отметить, что великое княжество далеко не утратило свою государ­ственность и, конечно, не могло в одночасье утратить особенности социаль­ного строя.

Вскоре династия Ягеллонов, потомков Владислава Ягайло, пресеклась. Послед­ний ее представитель — польский король и великий князь литовский Сигиз­мунд Август — умер в 1572 году. Встал вопрос о том, кто же будет новым пра­ви­телем. В Речи Посполитой последовала череда бескоролевий (то есть таких периодов, когда рассматривались те или иные кандидатуры на престол), при этом часть литовской шляхты поддерживала кандидатуры Ивана Грозного и его сына Фе­дора, рассчитывая, что это нормализует отношения с Россией. Надо сказать, что такие проекты выдвигались и раньше. Например, еще в нача­ле XVI века Василий III, тот самый, который присоединил Смоленск, только-только взойдя на престол, предлагал свою кандидатуру после смерти очеред­ного польско-литовского правителя Александра Ягеллона. Но ни тогда, ни во вто­рой половине XVI века эти проекты не были осуществлены. Истори­че­ские пути России и Великого княжества Литовского — теперь уже Речи Посполитой — расходились все больше. Конечно, в политической сфере это особенно сказы­валось. В конечном итоге победила кандидатура трансиль­ван­ского князя Сте­фана Батория, или Иштвана Батори, которому удалось перело­мить ход войны с Россией, Ливонской войны, в свою пользу — так, что она чуть не окон­чилась катастрофой для русского царя, поскольку ему удалось отвое­вать у Ивана Грозного Полоцк и организовать поход на Псков.

После этого на некоторое время устанавливаются относительно мирные вза­имо­отношения, поскольку литовская знать видела приоритет в борьбе со Шве­цией за Ливонию, и эти отношения обостряются лишь в начале XVII ве­ка, во время Смуты. Особенно после авантюры первого Дмитрия Самозванца, которую поддержали магнаты Польского королевства — Адам и Константин Вишневецкие и Ежи, или Юрий, Мнишек.

В 1610 году коронный гетман Станислав Жолкевский даже заключил договор с боярами, согласно которому московским царем провозглашался Владислав Ваза (будущий Владислав IV), сын правившего тогда Сигизмунда Вазы. Что интересно, некоторое время даже чеканились монеты с именем «русского царя Владислава Жигимонтовича». Но этот проект фактически так и не был реали­зован, Сигизмунд Ваза решил, что Смоленск важнее, что этим следует ограни­читься. И в итоге заложником этой ситуации стал польско-литов­ский гарни­зон, обосновавшийся в Московском Кремле. Он оказался осажден, в очень тяже­лом положении: попросту не хва­тало еды. Сохрани­лись очень яркие и страшные свидетельства об этом. В ко­нечном итоге в ноя­бре 1612 года этот гарнизон сдал Кремль Второму ополче­нию; а вскоре царем стал Михаил Федо­рович Романов. И спустя еще некоторое время Владислав IV отказался от пре­тензий на московский престол.

Можно сказать, маятник качнулся в обратную сторону в середине XVII века, когда запорожские казаки признали власть русского царя Алексея Михайло­вича. Началась война России с Речью Посполитой, и очень значительная часть Великого княжества Литовского, включая его столицу Вильну, на несколько лет оказалась под властью русского царя. Войны с Россией и Швецией середины XVII века и сопутствовавшая им эпидемия чумы принесли Великому княжеству Литовскому разорение и огромные людские потери, которые уже к концу сле­дующего столетия во многом облегчили установление российского господства в Речи Посполитой.

На протяжении нескольких веков, которые прошли с начала возвышения Вели­кого княжества Литовского, с одной стороны, и Московского княжества, а впо­следствии Русского государства, с другой стороны, они оставались доста­точно близкими соседями, поддерживали разные контакты — и на уровне государств, династий, и на уровне общества. Но при всем при этом западное влияние в Ве­ли­ком княжестве Литовском: крещение Литвы по латин­скому обряду, уния с Польшей, рецепция западных социальных порядков, — все это все более и бо­лее отдаляло две части Руси друг от друга. Конечно, этому способствовало и формирование белорусского и украинского народов на зем­лях, подчиненных власти великих князей литовских и королей польских.

То есть взаимное недоверие и взаимный интерес, миграции населения в обе сто­роны и культурные заимствования при заметных расхождениях социаль­ного, политического, экономического строя, надежды на помощь последнего православного правителя и верность собственным господарям-иноверцам — все эти черты необходимо иметь в виду, когда мы говорим о другой Руси."(с) Источник: https://arzamas.academy/materials/1500